Поскольку Макаревич в те дни работал в «Гипротеатре», ему пришлось упрашивать начальство предоставить неделю отгулов. Если бы начальство уперлось, страна потеряла бы великую вещь — первый студийный альбом «Машины времени». Но все обошлось: фортуна была явно на стороне рок-музыки, поскольку и четверо других «машинистов» (Евгений Маргулис, Сергей Кавагоэ, Евгений Легусов, Сергей Кузьминок) тоже сумели отпроситься на двоих работах на целую неделю. Писать предстояло по ночам, но это не пугало, а даже, наоборот, радовало — никто не будет мешать. Хотя публика на записи все равно была. Хипповая Москва прознала, что «Машина» пишется в ГИТИСе, и потянулась туда косяком. Правда, вели себя хиппари на редкость интеллигентно: сидели тихо в коридоре, потягивая из горла дешевый вермут.
Вспоминает А. Макаревич: «Первый день, то есть ночь ушла на настройку. Назавтра работа пошла. У нас не было определенной концепции альбома (мы в этом отстали от ленинградцев — они сразу начали мыслить альбомами). А мы просто хотели записать по возможности все, что у нас есть…
Технология была проста. Сначала на первом СТМе писалась болванка, то есть, скажем, барабан, бас и гитара. Если все получалось, то эта запись переписывалась на втором СТМе с одновременным наложением дудок и еще одной гитары. Если опять все получалось, то все переписывалось обратно на первый магнитофон с наложением голосов. Какое-либо микширование исключалось, вернее, происходило в момент записи, и если кто-то слажал, то приходилось начинать заново. Все приборы обработки состояли из сиротского пленочного ревербератора «Swissecho», купленного случайно по газетному объявлению. Кутикову, конечно, за работу в таких условиях следовало тут же в студии поставить памятник…
Мы работали как звери. Может быть, с тех самых пор мы на студии постоянно работаем быстро, и это, кстати, не всегда идет на пользу конечному результату. Но тогда у нас были все основания спешить — никто не знал, сколько еще ночей у нас впереди, а успеть хотелось как можно больше. Помню странное ощущение, когда мы, измученные, опухшие и небритые, выходили на Арбатскую площадь часов в восемь утра (примерно в это время приходилось заканчивать), и я с удивлением видел свежих, выспавшихся людей, спешащих на работу, и всякий раз не мог отделаться от мысли, что у них уже сегодняшний день, а у нас еще вчера, так как мы не ложились и отстали на сутки…»
В ту сессию было записано 24 песни, большинство из которых вскоре ждет поистине звездная судьба: их будет распевать вся прогрессивная молодежь страны. Назову лишь несколько: «Марионетки», «День рождения», «Ты или я» («Солнечный остров»), «Маски», «Флаг над замком», «Песня о капитане», «Наш дом», «Это было так давно», «Телега», «Люди в лодках», «Снег».
В четверг, 20 апреля, в небе над Советским Союзом произошла трагедия: советским ПВО был сбит южнокорейский пассажирский самолет «Боинг-707», летевший из Франции в Южную Корею. На его борту находилось более ста пассажиров: корейцев, французов, японцев, немцев. А поводом к атаке на самолет послужило то, что он сбился с курса и нарушил территорию СССР в районе Мурманска. Как сообщал ТАСС: «Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО страны в ночных условиях эволюциями самолетов и бортовыми огнями неоднократно подавали ему команды следовать за ними для посадки на близлежащие аэродромы, однако самолет эти команды не воспринял и совершил посадку на озере в районе города Кемь Карельской АССР лишь через два часа после вхождения в воздушное пространство Советского Союза».
Как видим, в сообщении ТАСС не было ни слова об атаке «Боинга» советскими силами ПВО. Между тем советские истребители принуждали самолет-нарушитель ровно до того момента, когда пилоты блуждающего в карельском небе лайнера ни с того ни с сего «прозрели» и рванули в сторону Финляндии. Вот здесь и последовала команда: «Атаковать!». В 21.42 капитан Босов, преследовавший «Боинг» на «СУ-15», выпустил по нарушителю тепловую ракету. Но едва это случилось, как с ЦКП войск ПВО поступила новая команда: «Не сбивать, все выяснить». Но было поздно: самолет-нарушитель уже пошел на снижение по спирали. Однако «Боингу» повезло: лишившись одного из четырех двигателей и консоли крыла, он тем не менее сохранил способность продолжать полет и вскоре сел на замерзшее озеро. Часы показывали 23 часа 05 минут.
Но оставим на время замерзшее озеро в Карелии и перенесемся в Нижневартовск, где тамошним сыщикам за короткое время (всего 8 дней) удалось раскрыть дерзкое преступление — ограбление кассы УТТ-1. Как мы помним, преступников было двое — некие Байков и Базов. Их арестовали через шесть дней после ограбления, однако оба они категорически отказывались указать место, где спрятали сейф с 75 тысячами рублей. Наконец нервы не выдержали у Байкова. Когда 20 апреля полковник Азарных из УУР МВД СССР вызвал его на очередной допрос и сообщил, что его ждет за сокрытие важной информации, парень сломался. Он написал чистосердечное признание, в котором указал место, где спрятан сейф — у буровой за городом. В тот же день Байкова повезли к указанному месту.
Деньги нашли не сразу — Байков никак не мог вспомнить точно, где они с напарником спрятали сейф. Пришлось долго ездить вокруг да около. Ситуацию усугублял снег, который обильно сыпался с неба в тот день, сбивая со следа. Наконец он вспоминает, что ориентиром у них была береза, от которой надо было сделать несколько шагов в сторону. Пошли в этом направлении и, о чудо, — из-под снега ясно виднелся уголок белого ящика. Так за восемь дней было раскрыто преступление, всполошившее весь Нижневартовск.
На «Мосфильме» продолжаются съемки фильма «Обыкновенное чудо». В павильоне № 7, в декорации «дом Волшебника» снимают эпизоды из начала фильма: к примеру, 19 апреля сняли первую встречу Медведя (Александр Абдулов) с Принцессой (Евгения Симонова), на следующий день — разговор Принцессы и Волшебника (Олег Янковский), а 21-го вновь вернулись к эпизодам с участием Медведя и Принцессы. Затем в работе наступил трехдневный перерыв.
А теперь вновь перенесемся в Карелию, где совершил вынужденную посадку «Боинг» компании «Кореан эйр». Западные радиостанции только и говорят, об этом происшествии, называя советских пэвэошников не иначе, как «воздушными пиратами». Советские СМИ пока хранят гробовое молчание (сообщение об этом появится только вечером 21 апреля в программе «Время»). Между тем утром того же дня на СКП ПВО творилось нечто невообразимое: туда прилетели чуть ли не с десяток самолетов и вертолетов, из которых на свет вылезли столько маршалов и генералов, сколько никогда еще здесь не бывало. Всех их пригнал сюда страх: они боялись понести ответственность за сбитый пассажирский самолет.
Тем временем «Боинг» находился в нескольких сотнях километров от СКП. Первым из советских военных к нему добрался старший прапорщик К. Крабан. Он заметил, что правое крыло самолета было повреждено при ударе о деревья, а вот нос был в целости и сохранности. Из четырех аварийных люков свисали надувные рукава аварийных трапов. Левое крыло было повреждено ракетой. Турбина на одном двигателе была заклинена, в фюзеляже самолета виднелись пробоины от осколков. Когда за прапорщиком подтянулись солдаты, он отдал команду окружить лайнер, а сам по резиновому желобу добрался до потайной ручки люка. Открыв его, Крабан проник в самолет. Послушаем его рассказ:
«В салоне стоял столбом дым от сигарет, запах спиртного. Некоторые пассажиры ходили, другие сидели с каким-то отрешенным видом, видно, в шоке. Среди пассажиров один был тяжело ранен в грудь, осколок прошил его насквозь, помощь ему никто не оказывал. Другой — на последнем сиденье — был убит осколком в висок, справа и слева места были свободны. У одной женщины осколком была отрезана пятка, и еще у нескольких человек были легкие ранения, в том числе у двоих детей. Один из пассажиров, который сидел в конце салона, встал со своего места, когда мы с сержантом В. Коломийцем, разговаривая, осматривали убитого человека, подошел к нам.
Я ему говорю: мы русские. Он на ломаном русском языке сказал, что учился в Москве, и все время повторял: «Парис, Парис». Над каждым сиденьем в специальной нише находились журналы и газеты, на одном из них увидел карту мира с обозначениями международных авиалиний. Все стрелки показывали, что трассы сходились в Сеул. Я посчитал пассажиров (их было ПО человек и 13 человек экипажа) и подошел к кабине пилота, которая перед этим приоткрылась. Летчики сидели на своих местах также с отрешенным видом. Только командир самолета что-то проговорил на своем языке, оставшись сидеть на своем месте…»
21 апреля в Кремлевском Дворце съездов состоялось торжественное заседание, посвященное 108-й годовщине со дня рождения В. Ленина… Оно началось в 10 утра, а за несколько минут до этого за кулисами Дворца произошло следующее. Министр внутренних дел СССР Николай Щелоков, заметив в толпе пришедших первого зама председателя КПК ЦК КПСС И. Густова, подошел к нему и громко, чтобы слышали все, сказал: «Кто позволил вашему работнику проверять членов Политбюро и их семьи? Таким не место в центральном партийном аппарате, и их надо убирать». Щелоков имел в виду контролера КПК В. Севастьянова, который, как мы помним, по заданию своего непосредственного руководства «наехал» на начальника столичного ГАИ Ноздрякова, обнародовав его секретную картотеку, в которой значились имена многих влиятельных людей, получивших за взятки спецталоны для частных автомашин. Возмущенный тем, что КПК посмел замахнуться на его людей, Щелоков нажаловался лично Брежневу, и тот дал «отбой» операции «спецталон». И хотя с того дня прошло около трех недель, Щелоков не преминул воспользоваться моментом, чтобы публично отчитать одного из руководителей КПК. Цель при этом преследовалась одна: люди должны были понять, что министр внутренних дел никого не боится. Люди это поняли.
