или нужно было искать какое-либо иное объяснение ему.
На этой, а не на какой-либо иной почве посещения «старца» учащались, не доходя, однако, никогда до той повторяемости, о которой говорили в городе и разносили праздные пересуды. Последние глубоко оскорбляли императрицу, и чем более они росли и множились, тем большее возмущение поднималось в ее душе, тем меньше верила она всему, что рассказывали о жизни Распутина, о его вмешательстве во всевозможные проявления государственной жизни, и тем более обострялось ее отношение ко всем, кто был против Распутина или осмеливался видеть вред от его случайных появлений при дворе.
А Распутин, в свою очередь, зная об этом недоверии ко всему, что говорилось неблагоприятного про него, снял уже в своих действиях всякую маску. Его квартира на Гороховой сделалась местом скопления всех, кто искал его покровительства, а число таких было на самом деле немалое. Сам он появлялся в разного рода собраниях, устраиваемых его почитателями с целью собрать около него новых искателей покровительства.
Оргии при его участии стали обычным явлением. Министры и начальники ведомств стали получать все большее и большее количество своеобразных его писем об оказании внимания лицам, рекомендованным им, и, случайно или же преднамеренно, но многие из его обращений оказывались далеко не бесполезными для тех, в пользу кого они были сделаны.
Я должен, однако, сказать, что ко мне Распутин ни с какими просительными письмами ни разу не обратился, и единственный раз, когда я получил его письмо, был тот, когда в половине февраля 1912 года он просил меня о приеме его. Этот эпизод и его последствия для меня подробно изложены мною в своем месте.
Второй особенностью мировоззрения императрицы Александры Федоровны, которую она усвоила себе рядом с религиозностью и постепенно восприняла как чисто политический догмат, — была ее вера в незыблемость, несокрушимость и неизменность русского самодержавия, каким оно выросло на пространстве своего трехвекового существования.
Она верила в то, что оно несокрушимо, потому что оно вошло в плоть и кровь народного сознания и неотделимо от самого существования России. Народ, по ее убеждению, настолько соединен прочными узами со своим царем, что ему даже нет надобности проявлять чем-либо своего единения с царской властью, и это положение непонятно только тем, кто сам не проникнут святостью этого принципа. В незыблемой вере в народную любовь к себе русский государь должен черпать всю свою силу и все свое спокойствие, и сомневаться в верности народа своему государю могут только те, кто не знает народа, кто стоит далеко от него или не видит очевидных, на каждом шагу, проявлений его преданности исконным началам монархии.
В своем политическом веровании императрица была гораздо более абсолютна, нежели государь. Стоит внимательно прочитать сделавшиеся теперь достоянием публики все письма ее к императору в самые разнообразные периоды их совместной жизни, чтобы найти в них прямое подтверждение этому. А если прибавить, что на почве их семейного действительно безоблачного счастья, которое не знало никаких размолвок или несогласий и только росло и крепло с годами, императрица имела неоспоримо огромное влияние на своего мужа, то отсюда только один шаг до того бесспорного факта, что под ее влиянием в императоре Николае II идея абсолютизма крепла каждый раз, как внутренняя жизнь России становилась все спокойнее и ровнее, и политические осложнения, побуждавшие его иногда считаться с ними и становиться время от времени на путь уступок требованиям, предъявляемым жизнью, как это было например в 1905 году, уходили в область прошлого.
Императрица была бесспорной вдохновительницей принципа сильной или, как было принято тогда выражаться, «крепкой» власти, и в ней находил император как бы обоснование и оправдание своих собственных взглядов, хотя личные взгляды государя были бесспорно менее определенны, нежели взгляды императрицы.
Государь отлично понимал различие его самодержавия до 1905 года и после этого года. Он никогда не останавливался над теоретическим вопросом — обязательно ли для него исполнение велений дарованного им же самим закона или его прерогативы остались столь же неограниченными, как были раньше. Он просто считался с совершившимся фактом. Императрица, напротив того, в оценке явлений повседневной жизни и, в особенности, в оценке людей, призванных принять закон, совершенно не разбиралась в тонкостях конституционного права и имела вполне определенный, так сказать, упрощенный способ верования.
В ее понимании и в ее открытых заявлениях, как в письмах государю, так и в беседах с теми, кто окружал ее и кому она доверяла, государь остался выше закона. Он стоит над ним. Его воля ничем не ограничена. Он властен выразить какое угодно желание, потому что оно всегда на пользу страны и народа. Все обязаны исполнять его веления и даже простые желания беспрекословно, и кто не исполняет их, тот не верный слуга своему Царю и недостоин быть носителем дарованной им ему власти. Всякое осуждение государя, всякое посягательство на критику каких-либо его действий — недопустимо и должно быть пресекаемо всеми способами, и те носители власти, которые не исполняют этого, не могут оставаться на своих ответственных местах, ибо они ответственны прежде всего перед своим государем и должны понимать, что он — Помазанник Божий.
Такое верование вошло в плоть и кровь ее мышления настолько, что она не хотела даже обсуждать этого вопроса с кем бы то ни было, в сочувствии кого она не была заранее уверена. Всякое возражение в этом отношении раздражало ее, и тот, кто делал его, становился просто неприятным ей, и она не в состоянии была скрыть своего неудовольствия. Своими взглядами она делилась исключительно с одними близкими ей людьми, которые не только не пытались разъяснить ей неправильность такого понимания, но, желая укрепить свое собственное положение, только поддерживали ее взгляды.
Таким образом, создавался постепенно тот заколдованный круг, который все более укреплял ее в ее взглядах, а с людьми, несогласными с ними, не стоило просто и разговаривать, ибо они были ослушниками воли своего государя, и раз они не отступаются от такого понимания, то, очевидно, они не его слуги и всякая беседа с ними излишня.
Третьей основной особенностью всей природы императрицы Александры Федоровны был ее личный характер.
Замкнутая, строгая к себе и к людям, сдержанная в своих личных отношениях к ним, она относилась вообще с большим недоверием и даже
