ей недостаточно чистой, на ней мог засориться привезенный для стержневого пролета песок.
Ничего необыкновенного, выдающегося в ее работе Клава не находила. Просто девушка работает с душой, как сотни других молодых девчат.
— Что ж, — обиженно сказала Клава, — когда контролеры ОТК борются за качество, вы видите! А вот когда наши комсомольцы проявляют инициативу, вы и слова доброго не находите…
— Не поняла! — живо откликнулся Николай Матвеевич. Он помолчал, задумавшись, потом хитро посмотрел на Клаву: — Хочешь, я тебе небольшой экзамен устрою? Чем, по-твоему, особенно ценен метод Зины Захаровой?
Вопрос секретаря партбюро озадачил девушку. Смеется он, что ли? Любому пионеру известно, что Зина закрепила за собой станки и образцовым уходом добилась того, что они стали работать без ремонта вдвое дольше, удлинился, как говорят механики, межремонтный цикл.
Так она и ответила Николаю Матвеевичу.
— Не в этом главное, Клава, — сказал он. — Зина своим примером вовлекла в борьбу за сохранность станков миллионы станочников. Ты понимаешь, Афанасьевна? Она их как бы приблизила к настоящей коммунистической сознательности! По-моему, именно этим ценно начинание Захаровой…
Клава задумалась. До сих пор, когда говорили о движении Зины Захаровой, у Клавы возникало представление о тысячах станков, закрепленных за рабочими. При этом фигуры самих рабочих стояли как бы в отдалении, казались тусклыми, неопределенными. Главное — станки.
— Вот теперь ты взгляни на дело Рысевой, на ее начинание с такой точки зрения, — говорил Николай Матвеевич. — Сколько у нас технических контролеров на заводе?
— Много.
— А сколько их в стране? Десятки, а может быть, сотни тысяч. Как они до сих пор участвовали в производственной жизни? Правильно Рая говорит: многие только и занимались тем, что направо откладывали годную продукцию, налево — брак. Что творится на производстве, почему получается брак, где причины, как их предотвратить — не контролерское дело. Теперь представь себе другую картину: сотни тысяч контролеров страны стали вникать в производство, учить рабочих культуре труда, умению обращаться с мерительным инструментом, всему тому, от чего зависит качество продукции, перестали быть посторонними наблюдателями. Это же такой отряд вовлекается в соревнование, что подумать радостно!
Клава молчала. Да, теперь она поняла, почему так разволновался Николай Матвеевич, — рождался новый метод, новое движение.
Соломин вернулся к столу, сел и спросил:
— Так ты, Афанасьевна, говоришь, что техчасть одобряет предложение Алеши Звездина?
— Мне не хочется говорить об этом, Николай Матвеевич…
— Уже не хочется? Почему же… Надо поговорить! Конечно, с точки зрения технической, против расширения питателей можно и не возражать. Плохого ничего нет. Немножко меняется технология, правда, не в сторону совершенствования, а в сторону упрощения, но, в конце концов, все возместит уменьшение брака… Плохо другое — наша беспринципность. Плавильщики заливают в формы холодный металл, а мы их одобряем: пожалуйста, товарищи, не хотите работать горячим металлом — работайте холодным, мы вам создадим условия… Ведь это же линия наименьшего сопротивления, Клава! Так мы не укрепим, а развалим коллектив плавильщиков…
— Но что делать, Николай Матвеевич? — сказала Клава.
— Что делать? — повторил Николай Матвеевич. — Надо поработать с плавильщиками, вот что делать!
Соломин рассказал Клаве, какие мероприятия наметило партийное бюро, чтобы поправить дела в плавильном пролете.
— Впрягаться надо, Афанасьевна! Плавильщиков надо вытащить во что бы то ни стало! Это будет большой шаг вперед на пути к стахановскому цеху. Мы идем в поход за коллективный стахановский труд, и первым шагом будет заказ строек коммунизма. Ты слушаешь меня, Клава?
Конечно, Клава слушала. Стахановский цех, да это было бы просто замечательно! Сегодня же она соберет комсомольское бюро, надо выделить посты комсомольского контроля, которые следили бы за выполнением заказов для строек коммунизма, надо хотя бы на время прикрепить членов бюро к плавильному пролету…
Но в каком глупом положении она сегодня оказалась перед Алешей: все время твердила «я да мы», «отстоим, не сдадимся»… Хватит ли у Алеши деликатности, чтоб не подшутить над нею по этому случаю?
Глава четвертая
В СТЕРЖНЕВОМ ПРОЛЕТЕ
В коридоре отдела технического контроля Рая Рысева читала приказ о своем увольнении. Он висел на доске объявлений, наклеенный на толстую пачку всяких других приказов, извещений и распоряжений. Капли клея еще не высохли и темными пятнами просвечивали через уголки тонкой папиросной бумаги.
Рая ждала приказа, была готова к нему, но все же от волнения строчки прыгали в глазах. «За неоднократное невыполнение моих распоряжений и приказов…» Подумайте только — неоднократное! Всего-то одно распоряжение ее выполнено. Она не могла его выполнить, оно было против ее совести. «С работы снять и направить в распоряжение отдела кадров…» Так-то вот, Раиса Павловна. Доработалась, отправляйся в отдел кадров. Сделал свое дело Яков Михайлович!
Что же? Начальник доказал, что он хозяин своему слову. Обижаться нечего, ведь он предупреждал, что снимет с работы, — вот и снял.
Ссутулившись, ни на кого не глядя, Рая прошла через большую комнату, в которой сидели работники центрального аппарата технического контроля, в приемную начальника ОТК. Шура Коленкина, ярко накрашенная девушка, секретарь начальника отдела, читала какую-то книгу, засунутую в полуоткрытый ящик стола.
Увидев Раю, Шура встрепенулась, захлопнула ящик стола с запрятанной книгой и приподнялась с места, выжидательно посматривая на девушку.
— Яков Михайлович у себя? — спросила Рая.
— У себя, но…
— Что — но?
— Он не велел тебя принимать.
— Вот как! Что ж, его дело! — Рая пожала плечами и присела к столу. — Тогда ты мне дай выписку из приказа…
Видимо, Шура ожидала крупного разговора и была даже озадачена тем, что Рая так равнодушно отнеслась к отказу в приеме. Она торопливо сказала, слегка усмехнувшись:
— Сейчас, Раечка, сейчас. Я уже подготовила…
Что-то похожее на участие и сожаление изобразилось на ее лице.
— Зачем ты так сделала, Раечка? Ну, зачем?
— Тебя это не касается. Ты мне выписку давай!
— Яков Михайлович так жалеет тебя. Тяжело ему было, Раечка. Он долго-долго думал, прежде чем подписал приказ…
— Думал? Что ж, и еще подумает — не велика беда…
— Что ты собираешься делать, Рая? — настороженно спросила Шура. Ей, видимо, хотелось разговориться. Она держала в руках выписку из приказа и делала вид, что перечитывает ее. — Знаешь, у главного энергетика есть местечко, вакантное. Хочешь, поговорю с девочками? Они помогут тебе устроиться…
— Не надо. Я буду здесь работать.
Тонкие брови Шуры взлетели вверх над удивленными глазами.
— Здесь? В отделе? Что ты, Райка! А Яков Михайлович? Ты не сработаешься с ним — он так рассердился, так рассердился!
— Посмотрим! — сквозь зубы сказала Рая. — Ты отдашь мне выписку, наконец?
Она ушла, не слушая, что там еще говорит Шура.
Уже на улице, в толкотне заводской центральной
