морду блика или закрыться от летящих игл атлана.
В правой руке Эйсхард сжимал стик — основное оружие одаренных.
***
Отец редко пользовался стиком, его дар оградителя мало чем мог помочь на передовой, но оружие у него, конечно, было. Заостренный жезл из вороненой стали, покрытый выпуклыми узорами, чтобы в пылу боя не соскальзывала рука. Стик телескопически раскладывался и укорачивался в зависимости от силы сжатия рукояти.
Некоторые одаренные владели им так превосходно, что стик мелькал в их руках будто разящая молния. Зачарованный магией наконечник протыкал любую броню и впрыскивал яд, смертельный для тварей.
Помню, я, пятилетняя малышка, восхищенная блеском и благородными формами оружия, однажды добралась до него. Отец подвесил стик на стену, достаточно высоко, он был уверен, что мои проказливые руки не дотянутся до грозного оружия. Но я всегда отличалась упорством, и однажды, когда отец проводил совещание на первом этаже, поставила на сундук шаткий стул, вскарабкалась и, опасно балансируя, стянула стик с крепления. Спрыгнула с ним на пол, ушибла ногу, но даже не обратила внимания на боль.
Я вертела железный жезл, оказавшийся неожиданно легким, и не понимала, как же заставить его вытянуться, разложиться, сделаться тонким, как вчера в руках у дяди Майка и дяди Пола — они шутливо состязались на заднем дворе.
Как вспомню, что острие несколько раз находилось в опасной близости от моих любопытных глаз! Всеблагой уберег! Стик разложился в тот миг, когда я, обернув острие в пол, сжала рукоять. Зачарованная сталь вонзилась в дерево, пробивая его, вверх взметнулись щепы. Я вскрикнула.
Отец опрометью ворвался в комнату. Побелевшее лицо расслабилось лишь тогда, когда он увидел, что я жива и невредима. Осталась дырка в полу, но он не стал меня за нее ругать. Окинул ошарашенным взглядом возведенную пирамиду из сундука и стула, а потом крепко сжал меня в объятиях.
С тех пор я не видела стик до того самого дня, когда оседланный Уголек спешно увозил меня в Сул в непроглядной ночной тьме. Лишь отъехав от гарнизона, я заметила, что стик приторочен к седлу. Жаль, отец не научил меня пользоваться им как следует, и все-таки оружие пригодилось: спасло мне жизнь!
***
Эфор Эйсхард встал в центре арены, сосредоточенно глядя на закрытый щитком проем. Мы все затаили дыхание. Веела, сидящая рядом, стиснула руки у груди. Она не отводила от командира восхищенного взгляда. Ну а что бы ей не восхищаться? В ее глазах он настоящий мужчина, сильный и справедливый. Хрупкую Фиалку он оштрафовал лишь раз за то, что она продолжала ходить с распущенными волосами. И меня заодно оштрафовал, как иначе. Вместо того, чтобы отмывать аудиторию, мы всю ночь учились плести косы и, слава Всеблагому, преуспели!
Медея на втором ряду покусывала губы от напряжения. Вернон хотел взять ее за руку, но она не позволила, стукнула его кулачком в плечо: мол, не мешай.
Щиток резко поднялся, и на арену выскочил блик.
Я думала, он меньше, но тварь в холке достигала груди Эйсхарда. Блик, рыча, уставился на противника, задние лапы нервно скребли арену, отбрасывая фонтаны песка.
Эйсхард не торопился нападать. Он чуть согнул колени и выставил вперед руку с наручем, а стик, дрогнув, разложился на две трети длины.
Тварь присела на задние лапы, взвилась в воздух и… пропала! Мы этого ожидали, но все равно внезапное исчезновение бестии заставило всех ахнуть.
Он вывалился из воздуха за спиной Эйсхарда, так близко, что легко мог вцепиться ему в бедро, и уже раззявил пасть, однако теперь наступила очередь Льда переместиться. Очутившись сбоку от твари, он размахнулся стиком, но острие прошило воздух: там, где секунду назад стоял адский пес, никого не оказалось.
Веела нашарила мою ладонь и вцепилась в пальцы. Бой наращивал обороты. И человек, и тварь Изнанки перемещались все быстрее, все сложнее было уследить за их причудливым смертельным танцем. Я и сама не заметила, как стиснула челюсти до боли.
Это было страшно. Это было, черт возьми, красиво. Как бы я ни относилась ко Льду, а моя ненависть к нему нисколько не ослабла, я завороженно наблюдала за отточенными движениями, за мельканием стика в уверенных руках.
В какой-то миг тварь оказалась чуть быстрее — когти прочертили полосы на куртке, оставляя борозды. Один из когтей-кинжалов все же вспорол куртку и добрался до плоти — на песок упали капли крови.
Кто-то, не выдержав, вскрикнул.
— Молчать! — отчеканил мейстер Тугор.
Тварь, почуявшая запах крови, окончательно обезумела. Из пасти лилась пена, прыжки становились все более хаотичными. Эфор Эйсхард сохранял хладнокровие. Он будто и не почувствовал раны. Я же говорю — Лед. Ему что собственная боль, что чужая — все равно. Машина для убийств, и больше ничего.
Веела рядом со мной вздрагивала и едва слышно бормотала: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Уговаривала судьбу пощадить ледяного эфора. Но он, похоже, в ее молитвах не нуждался.
Одно резкое, выверенное движение, и острие стика настигло тварь. Блик дернулся, прыгнул было, но, не донеся тело до противника, рухнул на песок и застыл, вытянув лапы.
Ряды взорвались одобрительными воплями и овациями. Будто бы эфору Эйсхарду на самом деле что-то угрожало, пфф. Теперь я в это не верила ни секунды. И, пока все заходились от восторга, сидела, сложив руки на груди, вперив в победителя хмурый взгляд.
Наверное, сейчас покрасуется. Выйдет вперед, как на сцене, поклонится. Нет, он ведь воин, а не артист, кланяться не станет, но гордо кивнет.
Однако Эйсхард словно и не слышал криков восхищения. Он повел плечами, сбрасывая напряжение боя. Свернул стик в короткий жезл и отправился на выход. Правда, перед тем как покинуть арену, сумрачно посмотрел на меня, единственную, кто не подскакивал на месте и не пищал от радости.
Глава 28
На столе в спальне появилось новое расписание в дополнение к основному. Я так и не поняла, как предметы материализуются в запертой комнате, видно, использовалось что-то похожее на заклинание телепорта.
Я взяла в руки твердый лист картона, расчерченный на квадраты, и вздохнула. К утренним тренировкам и боевой подготовке по вечерам добавились упражнения со стиками, и не будем забывать о лекциях и самоподготовке в библиотеке. Еще немного, и на сон времени вовсе не останется. С другой стороны — времени не останется и на грустные мысли, на печальные воспоминания, на сожаления о будущем. Едва моя голова касалась подушки, как я проваливалась в сон, а на следующий день все начиналось
