– Клянусь, что к краже иконы я не имею никакого отношения.
– Вам этого довольно? – с суровым торжеством посмотрел генерал-адмирал на Филимонова.
– Хм… Прошу покорнейше меня извинить, я очень сожалею, что так складывается, но позвольте мне приступить к своим обязанностям. – Посмотрев на рябого полицейского, стоящего подле, скомандовал: – Распоряжением Его императорского величества возьмите великого князя Николая под стражу!
– Черт знает что происходит! – вспылил генерал-адмирал.
– Я никуда отсюда не пойду! – закричал Николай Константинович.
– Ваше высочество, Николай Константинович, – негромким, но твердым голосом произнес начальник сыска, – прошу вас не вынуждать меня пойти на крайние меры, они у меня имеются с соизволения императора.
– И что же вы сделаете?
– Я буду вынужден применить к вам силу! – Посмотрев на генерал-адмирала, добавил: – Ваше высочество, надеюсь на ваше благоразумие, уговорите своего сына.
– Делайте, как считаете нужным, – устало сказал Константин Николаевич. – Я немедленно выезжаю к царю!
– Снимите ремень.
Усмехнувшись, великий князь Николай отстегнул ремень и бросил его на диван.
– Надеюсь, этого будет достаточно?
– Вполне.
Полицейские привычно, как это происходит в подобных случаях, встали по обе стороны от Николая.
– Позвольте полюбопытствовать, а куда мы все-таки направляемся? Надеюсь, не в Шлиссельбургскую крепость?
– В управление, ваше высочество.
Один из сопровождавших полицейских уже распахнул дверь, дожидаясь выхода арестованного.
– Полагаю, вы не потребуете от меня держать руки за спиной? – угрюмо спросил Николай.
– Это как вам будет угодно.
– И на том спасибо.
Великий князь в сопровождении четырех полицейских под молчаливыми взглядами прислуги быстро зашагал по длинному коридору, затем столь же расторопно спустился по широкой мраморной лестнице и вышел из дворца, где его уже дожидалась полицейская карета.
* * *
В кабинете Уварова в самом углу стояла большущая пальма, едва не упиравшаяся макушкой в потолок. Пальма была чуть ли не главным предметом его гордости. Каждое утро он поливал ее из небольшого кувшина, стилизованного под древнегреческую амфору. Длинные ветки пальмы, сгибаясь под собственной тяжестью, нависали над его письменным столом, явно причиняя неудобство, однако он не спешил их постригать.
Докладывая Александру Петровичу, начальник первой экспедиции смотрел на разросшиеся над его головой ветки, весьма напоминавшие корону.
Выслушав доклад Бобровина, Уваров кивнул, после чего спросил:
– Великий князь по-прежнему находится в сыскном управлении?
– Да, ваше высокопревосходительство.
– Он от всего отпирается?
– Именно. Утверждает, что на него наговаривают, но против великого князя неоспоримые улики.
– Насколько мне известно, у Филимонова есть разрешение проводить дознание с пристрастием.
– Именно так, но он пока избегает крайней меры.
– А к чему пришло наше расследование?
– К тем же самым результатам.
– А ведь воровство – это не самое страшное обвинение. Интересно, что сказал бы его отец и сам император, если бы узнали о том, что Николай Константинович дружит с «народовольцами» и дает им деньги на революционную деятельность?
– Думается, Константин Николаевич отрекся бы от своего сына.
– Я тоже так полагаю. Вы знаете, как давно находится в этом кабинете пальма? – неожиданно спросил Уваров.
Пожав плечами, Бобровин ответил:
– Полагаю, что очень давно.
– Вы правы, здесь она находится со времени первого начальника Третьего отделения графа Бенкендорфа. Прошло уже более полувека, сменилось семь начальников, а пальма стоит на прежнем месте. В какой-то степени это символ нашего отделения. Не будет этого дерева – не будет и нас с вами. – Располагающе улыбнувшись, Уваров добавил: – Надеюсь, до этого никогда не дойдет… К чему я все это говорю? Люди приходят и уходят, а идеи остаются. Мы служим не императору, как ни кощунственно это звучит. Они так же смертны… Мы служим Российской империи! Возможно, эти слова покажутся вам громкими, но это именно так. Вы играете в шахматы? – неожиданно спросил Александр Петрович.
Нельзя сказать, что Бобровин привык к манере начальника переключаться с одной темы на другую, но, во всяком случае, подобное продолжение разговора с толку его давно не сбивало.
– Немного.
– А я, знаете ли, люблю побаловаться… Так вот, продолжу свою мысль. Господин Варнаховский является на шахматной доске лишней фигурой, ее нужно удалить с поля. Он один знает о том, что мы причастны к удалению из дворца великого князя Николая. И если правда выйдет наружу, то не поздоровится ни мне, ни вам…
– Разумеется, ваше высокопревосходительство, – отозвался Бобровин.
– Как вы намереваетесь его устранить?
– Сейчас сие сложно, Варнаховский вместе с великим князем находится под арестом.
Неожиданно пальцы Уварова сцепились в крепкий замок, затем столь же быстро разжались. Решение было принято.
– Дело поправимое. Вина Варнаховского заключается лишь в том, что он действовал по приказу великого князя Николая. Думаю, я найду подходящие слова, чтобы убедить начальника сыскной полиции в его невиновности, да и вряд ли ему захочется спорить с начальником Третьего отделения. Так что завтра Варнаховский будет свободен.
– В таком случае дело упрощается. Поручик по-прежнему служит в охране Зимнего дворца, является начальником караула, и этой обязанности с него никто не снимал. После своего освобождения он, как обычно, явится на службу, а как только он вернется домой, то будет застрелен ворвавшимися в его дом грабителями.
– Задумка неплохая, – одобрил Уваров, – только у меня имеется одно замечание…
– Слушаю вас, Александр Петрович, – с готовностью отозвался Бобровин.
– Нужно выждать хотя бы пару дней. Иначе произошедшее будет выглядеть подозрительно.
– Сделаем все самым подобающим образом, ваше сиятельство.
– Вот и славно! Подберите подходящих людей, чтобы все было похоже на обычное ограбление. Вы должны лично проследить за исполнением акции.
* * *
Оставшись наедине с великим князем Константином Николаевичем, Филимонов произнес:
– Ваше высочество, у меня есть к вам предложение.
– Какое такое предложение вы мне можете сделать? – устало спросил великий князь. – Мне не до бесед. На том месте, где находится душа, у меня сейчас раскаленная печь. А вы пытаетесь шурудить там кочергой.
– Я не хотел бы лезть к вам в душу, ваше высочество, но чтобы сохранить честь семьи и здоровье вашей супруги, я знаю, что она очень переживает случившееся… у меня имеется план.
– И что же это за план?
– Пусть ваш сын, великий князь Николай Константинович, в вашем присутствии письменно и тайным образом признается в воровстве и покается в содеянном. Я же, со своей стороны, подготовлю человека, который возьмет это преступление на себя. Другого выхода я не вижу.
Побелевший, с непроницаемым лицом, генерал-адмирал молча выслушал начальника сыскной полиции, что-то сосредоточенно разглядывая в дальнем углу гостиницы. Наконец его прорвало, потускневшие глаза блеснули яростью:
– Послушайте, Владимир Гаврилович! Вы пришли сюда для того, чтобы опорочить моего сына и мою семью; кто вам дал на это право?! Вы пришли в мой дом для того, чтобы оклеветать меня!
– У меня есть право допросить с пристрастием любого человека, кто подозревается в краже иконы. Но я стараюсь беречь ваши отцовские чувства. А вести с вами разговор в подобном тоне я просто не намерен. Честь имею!
С холодной учтивостью Филимонов отвесил поклон и вышел из гостиной.
* * *
Еще через два часа великого князя Николая привели к императору в Зимний дворец для секретного разговора. В кабинете Александра Николаевича, кроме него самого, находились его брат Константин и начальник сыскной полиции, прибывшие за минуту до его появления.
– Дело весьма деликатное, я бы даже сказал, секретное, – заговорил император, когда приглашенные сели за стол. – Оно касается моего крестника, племянника, великого князя Николая Константиновича.
– Это какой-то бред! – с возмущением заговорил великий князь Константин. – Моего сына обвиняют в святотатстве и воровстве, будто бы он украл икону у своей матери, варварски выдрав из оклада драгоценные камни. Великая княгиня после этого случая слегла и до сих пор чувствует себя очень плохо. В этом святотатстве она видит скверную примету. Якобы всем Константиновичам грозит большая беда. Я никак не могу ее успокоить. И возмутитель этого спокойствия сидит за нашим столом, – посмотрел он на начальника сыска. – Он оклеветал и меня, и мою семью, и я требую, чтобы господин Филимонов немедленно извинился!
– Государь, я не намерен терпеть подобное оскорбление даже от одного из членов августейшей фамилии, – холодно проговорил Владимир Гаврилович, с трудом сохраняя остатки самообладания. – Я произвел расследование по вашему указу и должен сказать, что…
