Он заказал два бокала шампанского и предложил тост:
— За лучшего в мире сержанта.
Анна склонила голову:
— А сколько еще сержантов ты знаешь?
Беннетт пожевал губами, сделав вид, что подсчитывает в уме количество знакомых ему сержантов.
— Не очень много, и всем им приходится ежедневно бриться. Вообще-то, я хотел сказать тебе комплимент.
Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно улыбнулись. С минуту они сидели в молчании, улыбаясь и не притрагиваясь к шампанскому, пока дипломатическое покашливание официанта не вернуло их к реальности. Беннетт раскрыл меню.
— Можно кое-что тебе порекомендовать? — спросил он. — Здесь выдают прекрасные слюнявчики для людей, которые, знаешь ли, не всегда себя контролируют. Было бы жаль испачкать такое прекрасное платье.
— М-м-м, я надеялась сдержаться и не пускать слюни сегодня, но ты прав, на всякий случай надо заказать слюнявчик.
— Какая разумная девушка. Еще что-нибудь закажешь?
Их неспешная церемония трапезы началась с бутылки белого вина и равиоли, сделанных из папиросно-тонкого теста, размером не больше почтовых марок. Беннетт смотрел на свою спутницу и недоумевал, как эта девушка, так прекрасно одетая, так хорошо воспитанная, могла одной рукой уложить здоровенного мужчину. Она была совсем не похожа на солдата в юбке, скорее наоборот, принадлежала к кругу людей, подобных По.
— Скажи, — спросил он, — что ты будешь делать, когда получишь свои пятьдесят тысяч?
Анна посмотрела на море, затем перевела взгляд на Беннетта. Его лицо казалось особенно загорелым по контрасту с белым слюнявчиком.
— Наверное, вернусь в Нью-Йорк, — сказала она. — Заплачу врачам, повидаю маму. Расскажу ей о парне, которого встретила во Франции.
— А что ты ей расскажешь?
Анна наморщила лоб:
— Что тут скажешь? Не зубной врач. Не юрист. Не еврей. И к тому же безработный.
Беннетт подтер остатки соуса хлебной корочкой.
— То есть ты хочешь сказать, что этот парень — мечта каждой американки?
— Ну а ты что расскажешь своей маме?
— Не знаю, — сказал Беннетт, — для этого мне сначала придется изловить ее. Она сбежала в самоволку, когда мне было семь лет. С тех пор я числюсь неофициальным сиротой.
Он поведал ей о своих горе-родителях. Анна, может быть, и пожалела бы его, если бы он выказал хотя бы малую толику жалости к себе. Но его рассказ был полон юмористических, нелепых деталей, и временами она не могла удержаться от смеха. Все-таки чувство юмора — большое дело, подумала она, с ним и жить становится гораздо проще. Особенно оно ценно в мужчинах.
Разговор прервался с прибытием официанта, несущего на вытянутых руках горячее. Последующие десять минут Беннетт и Анна завороженно наблюдали, как официант, вооруженный лишь ложкой и специальной вилочкой, с точностью хирурга отделяет мясо рыбы от ее костей, не меняя при этом ее форму. Они принялись за еду, время от времени бросая друг на друга умиротворенные взгляды. Беннетт решил быть поосторожнее с вином, Анна чувствовала, что постепенно проникается атмосферой ресторана.
Покончив с рыбой, оба откинулись на спинки кресел. Беннетт взглянул на свой слюнявчик и, улыбаясь, покачал головой.
— У меня в Сен-Мартине есть дама, которая убирает в доме и следит, чтобы я не играл в грязи. Так вот, она обожает говорить мне, что англичане — самый нечистоплотный народ в мире и что, когда они едят, брызги и крошки летят у них во все стороны. Теперь я склонен поверить ей.
— Ты всегда веришь тому, что тебе говорят женщины?
— Абсолютно, вообще я — глина в руках женщины, так уж повелось с раннего детства. Когда-то я был влюблен в старшую воспитательницу школы-интерната, где я жил. — Он улыбнулся. — Однажды она зашла к нам в спальню, когда мы стелили постели, и заявила: «Беннетт, если ты не научишься правильно стелить постель, у нас с тобой ничего не получится». Потом сама сообразила, что сказала, и даже покраснела. Я целый семестр по ней с ума сходил.
— А сколько тебе тогда было лет?
— Тринадцать. А потом она окончательно разбила мне сердце, сбежав с учителем музыки. Я так и не оправился от этого удара. До сих пор чахну. Давай закажем лесную землянику, она прекрасно идет с crème fraîche.[54]
Принесли землянику, и оказалось, что она действительно прекрасно сочетается со сметаной. Беннетт заказал гаванскую сигару и кофе. Они продолжали болтать, стараясь продлить этот миг беззаботного счастья и не думать о будущем. Обед растянулся на два с половиной часа, но им казалось, что прошли лишь минуты. Только очередное покашливание официанта спустило их с небес на землю.
Беннетт расплатился пятисотфранковыми купюрами и оглянулся — ресторан уже практически опустел. В мягком свете послеобеденного солнца ему показалось, что от Анны исходит сияние — от ее рук с шелковистой кожей, от чуть раскрасневшегося лица, от глаз, в которых плясали золотые искры. Беннетт наклонился вперед и взял ее за руку:
— Мы можем остаться здесь до ужина.
— Вот это мне в тебе и нравится: потехе время, а делу час — таков твой жизненный принцип. — Она наклонилась и стряхнула пепел сигары с лацкана его пиджака. — Но знаешь, иногда надо уйти, чтобы было куда вернуться.
* * *
Морское такси Туззи уже ждало их в каннском порту — два здоровенных детины в белых футболках и брюках. На груди у каждого красовалась надпись Ragazza di Napoli, а мускулы их, казалось, готовы были разорвать тонкую ткань обтягивающей одежды. Они быстро разместили скромный багаж гостей на корме. Сами Анна и Беннетт сели впереди. Детины развернули катер, картинно выстрелив струей воды, и, пустив мощную волну, на которой сразу же закачались стоящие рядом лодки, погнали его по водной глади к пришвартованному в полумиле от берега сооружению, чем-то напоминающему небольшой многоквартирный дом.
Вопреки опасениям, Ragazza не вызвала у Беннетта сильного ужаса. Несмотря на то что яхта была просто монументально уродливой, она также была огромной. Из крыши капитанской кабины, расположенной на верхней палубе, торчал целый лес антенн, радаров и спутниковых тарелок, придавая яхте вид современного города, застроенного небоскребами. Белые парусиновые зонтики закрывали средние палубы на носу и корме, а когда Беннетт и Анна поднялись по трапу, они оказались прямо на краю небольшого овального бассейна. Это же не яхта, а целый остров, с облегчением подумал Беннетт, причем прекрасно защищенный от любого нежелательного вторжения с моря.
Сбоку возник стюард в накрахмаленной белой форме, забрал их багаж и проводил до места будущего обитания. Туззи выделил им две смежные каюты на второй палубе. Сюда, пожалуйста, мистер Беннетт. Хотите, чтобы я помог вам распаковать багаж? Беннетт подумал о фальшивом кейсе, завернутом в два свитера и уложенном на дно его дорожной сумки, и о том, что бы сказал услужливый стюард, увидев его. Небрежным движением он извлек из кармана стофранковую купюру и слегка помахал ею в воздухе, прежде чем засунуть стюарду в нагрудный карман. Подождав, пока за стюардом закроется дверь, Беннетт произвел инспекцию своей каюты. Кровати, а не койки — прекрасно! Туалет небольшой, но, слава богу, воду не надо накачивать ногой, как это часто бывает на яхтах. В целом каюта настолько напоминала обычный гостиничный номер, что у него отлегло от сердца. Он открыл иллюминатор — единственную дань морскому стилю — и почувствовал на лице прохладное дыхание соленого бриза. Высунул голову и увидел мощный, слегка изогнутый бок яхты, уходящий вперед.
— Анна? У тебя все в порядке? Не тошнит?
Из ее иллюминатора появилась рука и пальчиком поманила в свой номер. Как только Беннетт переступил порог ее каюты, пальцы Анны крепко зажали ему рот, и она предупреждающе покачала головой. Затем прошла в туалет, принесла салфетку и помадой написала на ней: «Каюты могут прослушиваться».
Беннетт украдкой оглянулся и с раскаянием кивнул.
— Что же, мисс Херш, — сказал он голосом образцового бизнесмена. — Должен вам сказать, итальянцы умеют обустраивать свое жилище. Удобные комнаты, ничего не скажешь. Если вы готовы, думаю, мы можем пойти и поприветствовать нашего хозяина.
Анна одобрительно подмигнула и показала ему большой палец.
— Да, мистер Беннетт, я готова. Хотите, чтобы я взяла с собой блокнот?
— О, не думаю, что это необходимо. Впрочем, если я решу, что что-то надо записать, вы всегда можете сходить за ним, верно?
Анна улыбнулась ему сладкой улыбочкой, но в этот раз показала другой палец, средний.
По узкой лестнице Беннетт и Анна поднялись на палубу, где вокруг низкого столика уже сидела группа мужчин. Все они встали, чтобы поприветствовать вновь прибывших, а один вышел вперед, широко разводя руки в стороны:
— Ах, синьор Беннетт, как приятно видеть вас на борту моей маленькой Ragazza. Я — Туззи.
