Окрылённая смелостью необдуманного поступка, подхожу к Артёму. Встаю перед ним:
— Ухватись, пожалуйста, руками.
— Переживаешь за мою вестибулярочку? — бодренько отвечает, как будто и не висит вниз головой.
— Нет, не за неё. За себя переживаю. Надо как-то зафиксировать твоё болтающееся в пространстве лицо. А то мне будет немного неудобно.
— Неудобно что? — уточняет, а сам всё-таки исполняет мою просьбу. Подтягивая корпус и фиксируя руки на перекладине.
Вот так гораздо лучше. Теперь твоё лицо наравне с моим.
— Уже не важно, — мой ответ утопает в отдалённых раскатах приближающейся грозы.
И под вспышку молнии, осветившей крыши домов, осуществляется мой план. Я делаю это в первый раз. Целую парня. Сама. Да, в глаза Артему посмотреть не удаётся, так как это невозможно, целуясь вверх тормашками. Зато в моём полном распоряжении его такая соблазнительная верхняя губа, которой в традиционном поцелуе достаётся меньше всего внимания. Легонько её покусываю, одновременно жалея языком. Ответная реакция Артёма, заторможенная от неожиданности происходящего, отзывается приятным ознобом во всём моём теле. Глажу пальцами его лицо. Уши.
Как же я балдею от твоих ушей…
— Надеюсь… это не противоречит… твоей позиции активного согласия? — только и успеваю произносить между поцелуями, глотая кислород. — А то накинулась… на беспомощного тебя… не спросив разрешения.
— Тебе… такие вопросы… можно не задавать, — проводит языком по верхней и нижней границе моих губ.
Потом контакт теряется. Я открываю глаза. Вижу как Артём, соскакивая с турника, приземляется на ноги.
— Это было нечестно. Я был обездвижен, — уверенно шагает в мою сторону. — Но, если посмотреть на ситуацию с другой стороны, ты, считай, исполнила моё желание.
— Какое? — меня кроет от его медленных, соблазнительных интонаций, обволакивающих моё солнечное сплетение.
— В детстве я мечтал стать не только Черепашкой Ниндзя, но и Человеком-пауком. И пару минут назад я им стал.
А дальше… Не помню, как мы оказываемся под козырьком ближайшего то ли гаража, то ли сарая… За его пределами моросит пока ещё нерешительный дождик. Из-за темноты практически не различаю черты лица Артёма. Зато прекрасно чувствую его тепло, его запах, его вкус. И, по-моему, я ещё что-то ощущаю. Его возбуждение... Осознавать это просто офигенски.
Артём, пожалуйста, не останавливайся… Моя крыша медленно съезжает от твоих уверенных поцелуев и прикосновений, и возвращать её на место я не хочу…
Глава 20. «Предложение»
Артём.
Бежим с Гордеевой под дождём, смеёмся. Хотя природа явно не разделяет нашего игривого настроения. Громыхает и сверкает так, что, положа руку на подпрыгивающее при каждом раскате молнии сердце, хочется поскорее оказаться в помещении. И если быть до конца честным, речь идёт не только о банальной безопасности. Но и о физико-химическом влечении.
Прижимая Лилю к шершавой, местами облупившейся, вертикальной поверхности, не раз вспыхивало желание поскорее вжать её в гладкую горизонтальную. На эту плоскость чётко намекал восставший ориентир в моих джинсах. Но туда, на моё удивление, Гордеева не торопилась залезть своими руками, как это бы сделали другие девчонки, будь они на её месте.
Был момент, когда её пальчики мимоходом коснулись моей ширинки. И это, скорее всего, была случайность. В этот момент мы целовались, и Лиля, осознав, до чего она дотронулась, замерла на секунду, захватив мои губы в неподвижный плен. Чтобы не акцентировать на таком милом замешательстве внимания, нежно сжал в своих руках её попку.
Зачётная. В который раз повторил про себя: «Зачем нам этот посредник в виде одежды?».
Гордеева тут же ожила, вцепилась пальцами в мои плечи, заманчиво откинула голову. Воспринял это как призыв, оторваться от её губ и скользнуть поцелуем по линии подбородка к уху.
— Гордеева, — прошептал, теряясь носом в её запутавшихся волосах, — за моей спиной очень романтичная обстановка, не спорю. Вот только промокнуть до нитки и превратиться в удобную мишень, по которой долбанёт молния, не хотелось бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Кто последний прибежит, тот… — не договаривает, выворачивается из моих объятий, срываясь на бег.
Не жалея кроссовок хреначим по лужам в сторону базы отдыха. Я специально поддаюсь, бегу позади, любуясь аппетитными формами Гордеевой под одеждой в облипочку.
Забегая на крыльцо нашего домика, Лиля, поворачиваясь ко мне, сбивчиво произносит, убирая мокрые волосы с лица:
— Вот мы и в безопасности.
— Я бы так не говорил, — на ходу расстёгиваю прилипшую к телу ветровку, в красках представляя, какой элемент одежды и в какой последовательности буду снимать с Гордеевой.
Если она, конечно, не передумала, пока бежала. Потому что расстояние и дождь могли отрезвить рассудок и снизить градус возбуждения. А то, что Лиля, так же как и я, завелась, уверен на сто процентов.
Да, прижатая моим телом, она была слегка осторожна в своих действиях и стеснительна в эмоциях. Но это говорило о том, что Лиля искренна со мной. Её неподдельный душевный порыв подпустить меня к себе и себя ко мне был чист и прозрачен.
И как подтверждение моих мыслей: её дрожь, вызванная то ли погодными условиями, то ли моими смелыми действиями; горячее дыхание, прерывающееся каждый раз, когда целовал её в шею; несмелые, но очень любопытные прикосновения её рук ко мне…
В совокупности всё это намного круче, чем когда девушка пытается изобразить дикую страсть, для того, чтобы поднять мне самооценку, показав тем самым, как я сумел её «зажечь».
Это как с женским оргазмом. Не обязательно его слышать. Его нужно чувствовать. Потому что театральное отыгрывание в виде извиваний и судорог, сопровождающихся громкими стонами, не всегда говорят о том, что ты — самец, с которым девушка кончила. И скорее всего, ты не самец, а олень, с которым она симулировала. А вот когда ты чувствуешь её оргазм, находясь внутри неё… Тут понятно всё без слов. Стоны, крики и судороги приветствуются, но лишь как приятное дополнение к тому, что девушка действительно не смогла сдержать своих эмоций и контролировать своё тело, когда ты, такой молодец, довёл её до грани удовольствия. Так что в делах интимных я за искренность и честность.
— Я прибежал последним, что будешь со мной делать? Казнить или миловать? — загоняю Лилю в ловушку, заставив уткнуться спиной в бревенчатую стену крыльца. Выставляю руки по обе стороны от её лица. Коленом раздвигая ноги.
— Казнить, — смотрит на меня в упор. И робко, но уже намеренно, касается рукой моего паха, медленно царапая ноготками джинсовую ткань.
— Не жалко моей головы? — сглатываю. Накрываю её руку своей, плотнее прижимая к содержимому под её ладонью.
— А она мне разве понадобится? — тень смущения мелькает на лице Гордеевой. А моя фантазия, распаляясь, резко идет на взлёт.
— Понадобится. Я же не курица, чтобы с отрубленной головой совершать какое-то время поступательные телодвижения? Так что придумай другое наказание.
Наказание не заставляет себя долго ждать. Гордеева раскрепощается и неожиданно для меня и самой себя сжимает рукой мой член сквозь джинсы. При этом, не переставая смотреть мне в глаза. А у меня от приятно-болевых ощущений и её осмелевшего взгляда начинает искрить в затылке.
Озвучиваю мысль своего взбунтовавшегося разума:
— Не знаю как тебе, а мне очень хочется туда, где тепло.
«Да, да. Туда, где тепло и тесно…»
— Пошли в дом, — облизывает губы.
Ты права, не на крыльце же…
В нетерпении открываю перед Лилей входную дверь, пропуская вперёд. Лиля застывает на месте, а я чуть не врезаюсь в её спину.
За столом в гостиной, что-то уплетая с тарелок, сидит Юра. Уставший. Одетый в красную футболку. И его одинокая фигура, выделяющаяся ярким пятном на фоне тусклого свечения рабочего, но всё также молчаливого телевизора, раздражает только лишь одним своим присутствием.
