Эти слова Олеся восприняла равнодушно, будто с ней говорили о чем-то будничном. Она только заметно улыбнулась и прошла к окну. На улице было темно, а за окном простирались поля, иногда сменяющиеся на разрушенные постройки.
– У Вас есть сигарета, – прохрипела Олеся. Она не знала, как себя вести. Все чувства в ней были перемешены, это был коктейль непонятного состояния, когда ты живешь на автомате.
Мужчина удивился вопросу, полез в карман своего пиджака и достал пачку сигарет и зажигалку.
– Я положу на стол, думаю, что одной будет мало. Только не выкурите всю пачку, Вам станет дурно, – мужчина подошел к Олесе, чтобы видеть ее лицо, – через часа два к Вам подойдет доктор, чтобы проверить общее состояние. Приблизительно в это же время принесут ужин. У Вас будут какие-то пожелания к нему?
Олеся посмотрела на мужчину, остановила свой взгляд на его глазах и отвергалась к окну.
– Я не хочу есть, – тихо произнесла она.
– Тогда я закажу на свое усмотрение.
И сейчас Олеся погрузилась в ванну, выкуривая сигарету за сигаретой. Запах табака впитывался во влажные волосы. Она плела из них косички, затем расплетала. Олеся потеряла счет времени, единственным мерилом стала вода, которая достаточно охладела. Олеся ступила на кафельный пол, завернулась в белоснежное полотенце и вышла в комнату из ванны.
Как только Олеся вошла, она увидела мужчину, стоящего у окна. Мутный ум напомнил, что это мог быть доктор, однако халата на нем не было. Как только он обернулся, Олеся задрожала. Перед ней стоял Святослав Новгородцев. Он молча и неторопливо подошел к ней, покрутился, посмотрел с ног до головы и улыбнулся.
– Святослав Новгородцев, – протянул он руку.
– Олеся!
– Как Вы себя чувствуете? Все ли хорошо? Я приношу извинения, что Вы попали в такую передрягу, что оказались в тюрьме. Сами понимаете, мы приняли радикальные меры, чтобы обезопасить мирных жителей. Сейчас мы готовы признать ошибку и передать Вас Конфедерации, как и было запрошено.
– Почему Конфедерация сделала это? – Олеся съежилась перед Новгородцевым.
– Я не могу Вам сказать. Я полагал, что Вы знаете ответ на этот вопрос?
– Нет, я не в курсе. Для меня это удивление, – Олеся говорила очень тихо, поэтому Святослав приближался к ней ближе.
– Может, Вы знаете какой-нибудь секрет, и в камерах вас неправильно пытали? – Новгородцев говорил совершенно металлическим голосом.
– Нет, секретов нет. Все, что я могла рассказать, я рассказала.
– А ты хорошенькая, – Новгородцев загнал Олесю в угол, откуда она не могла выбраться. Он провел рукой по ее лицу, по открытым частям тела, приблизился вплотную и вдохнул аромат волос.
– Не люблю курящих девушек, – Святослав свел скулы и медленным шагом отошел, – ты непохожа на агента спецслужб. Таких я чую за версту. Здесь что-то другое. И меня это чертовски интригует. Может ты – интересный собеседник? И каким-то образом очаровала гея Конина? – Новгородцев направился к двери, – надевайте платье. Мы поужинаем вместе. Жду Вас в течение десяти минут. Не стоит краситься. Я люблю природную красоту женщин. А у вас ее достаточно.
Олеся была напугана таким разговором и расположением к ней. Она подошла к шкафу, открыла его. В нем висело около десяти платьев разных цветов и фасонов. Олеся передвигала вешалки одну за другой, пока не остановилась на зеленом платье с закрытой спиной и длинными рукавами. На кровати лежало несколько комплектов нижнего белья, из которых Олеся выбрала бежевый.
Она быстро сбросила с себя полотенце, надела белье и облачилась в платье. За долгий период пребывания в заключении Олеся почувствовала себя женщиной. Красивой, молодой, стройной. Это говорило зеркало, в которое она смотрелась. Только глаза выдавили ее состояние: усталость, безразличие, апатия. Она прошла в ванну, где взяла фен, чтобы просушить волосы. Теплая струя воздуха разглаживала волосы, придавая объем.
Олеся вновь посмотрела на себя в зеркало. Она смотрела долго и не отрываясь, пока не заболели глаза. Она смотрела и не понимала, кого видит перед собой. Перед ней стояла женщина. Которую сломали. У которой отобрали ее жизнь. Которую превратили в пешку. Она смотрела, а слезы катились по ее щеке. Она не знала, где окажется завтра, доживет ли эту ночь. В голове возникали миллионы вопросов, на которые хотелось ответить. А не получалось.
Она стала заложником ситуации, и каждая прожитая минута нагнетала на нее все больше ужаса и страха.
***
Площадь была усеяна людьми. Их поставили рядами в несколько длинных колонн, а между ними стояли военные с оружием в руках, готовые в любую минуту выстрелить.
Головы были подняты вверх, на сцену, которую собрали за несколько часов до этого. Она была небольшой, но очень высокой, к ней прикреплялся подъемный кран, который поднимался вверх на уровень девятиэтажного дома.
Зуйков, стоявший в наручниках поодаль от толпы, осознавал, что данная конструкция предназначена для него. Он еще не понимал, как произойдет это действие, но что сегодня за ним пришла смерть, он чувствовал, вдыхая серый воздух Москвы. Наконец, после получасового стояния на площади, трое мужчин в форме проводили его на сцену. Москва в этот момент замерла. Толпа, поначалу гудевшая, замолчала и послушно наблюдала за сценой.
По правой лестнице неторопливо поднимался Новгородцев с Олесей. Она заворожено смотрела на конструкцию, переводила взгляд на толпу. Возникал вопрос: чего ожидать теперь?
Новгородцев прошел вперед к микрофону и постучал по нему. Тишина, окутавшая площадь, еще больше обострилась.
– Мы с Вами в эти дни столкнулись с трагедией, которой не должно было произойти. Нас с Вами использовали, чтобы завладеть властью, лишить народ способности думать и выбирать, что хорошо, а что плохо. Нас пытались настроить друг против друга, чтобы началась гражданская война. Но мы сильные. Московия – сильное государство.
Перед Вами стоит Владимир Зуйков. Он занимался нашим развитием, образованием, просвящением. На самом деле он уничтожал государство изнутри. Он был раковой клеткой, каждым своим действием разрушал Московию. Для чего? Сыграла жажда. Жажда денег, власти. Вся его семья: Ирина Авдюхина, Белослав Солнцев, – и некоторые члены правительства решили создать синдикат, чтобы узурпировать власть. Они подстроили бунт в тюрьмах, вывели на улицы тысячи людей, чтобы собрать их в одном месте и отравить. Они хотели обвинить в этом глав министерств, отвечающих за безопасность. Не удалось. Мы узнали об этом. И сейчас мы ликвидируем этих негодяев.
Наш новый Глава, Никита Дубин принял важное решение о присоединение к Конфедерации на тех основаниях, которые предложим мы. С нами считаются, мы важны. Но мы не можем двигаться вперед, пока не очистим наше государство от таких, как Владимир. Сегодня состоится суд. И судить его будет девушка, совершенно не виновная, но которая была обречена на страдания и муки в камере тюрьмы. Потому что преступный синдикат решил поиграть, превратив нас с вами в пешки. Сегодня все и решится, – Новгородцев отошел от микрофона и направился к Олесе.
Мужчины в форме, стоявшие все это время позади Зуйкова, схватили его и затащили в подъемный кран, привязав к сидению. Владимир молчал, считая про себя.
– Вот вам пульт, – Святослав положил в руку Олесе продолговатый предмет, – ваша задача – нажать кнопку, когда подъемный кран окажется на самой высокой точке.
– Я не буду этого делать. Я не хочу участвовать в этом, – Олеся говорила сбивчиво, пытаясь преодолеть саму себя.
– Мы с Вами отлично провели время, – Новгородцев взял Олесю за плечи, – поужинали, поговорили. Я благодарен Вам за это. Вы для большинства толпы есть сейчас символ страдания. Они такие же как ты. Они озлобленны. И хотят одного. Суда. Исполни волю народа.
– Я не буду этого делать. Я знаю, что он не виновен, – Олеся говорила, а из глаз капали слезы.
– Откуда ты это можешь знать? Откуда? Лишь твои догадки и предположения. Лишь сплетни и слухи. А именно он и его родственник Солнцев приказали распылить тот газ на этой самой площади. Помнишь? Помнишь, как умирала Яна? Какое у нее становилось лицо? – Новгородцев с каждым словом переходил на крик, но этот крик не был слышен толпе, потому что из динамиков играл гимн Московии.
– Я не судья, я не могу исполнять решения, – Олеся вспомнила ту картину, о которой просил вспомнить Святослав. Ей стало от этого жутко. Сердце забилось быстрее, в горле застыл комок ненависти. Она хотела нажать кнопку на пульте, чтобы отомстить за Яну, но ее останавливала неуверенность в правильности данного поступка. Поэтому Олеся решила привести другой аргумент против публичной казни, – я не судья.
– Так странно, когда говорят, что власть плохо работает, когда можно критиковать и оскорблять тех, кто наверху. Но когда дают право принимать решение и влиять на судьбы миллионов, сразу герои уходят прочь. Потому что на свою судьбу то они не могут повлиять, – Новгородцев был зол и кричал на Олесю, – стой просто, я сам все сделаю.
