Я думаю о мужчине в «Ягуаре» и всем сердцем надеюсь на худшее. Надев куртку, прячу нож в высоком ковбойском сапоге.
В «Морском коньке» обычно собираются постоянные посетители, которые торгуют, работают в профсоюзах, а также старые рыбаки, просоленные насквозь ловцы креветок и операторы механических лебедок для подбора сетей. Они приходят сюда со своими женщинами и располагаются вокруг столов, сделанных из кабельных катушек. На стенах заведения развешаны старые сети, скалится череп аллигатора в солнцезащитных очках, а заднюю стену украшает чучело гигантской морской щуки, растянувшееся на целых девять футов. Люди бросают на пол орешки и клешни ракообразных для светлого лабрадора, который вылезает из-под бильярдного стола всякий раз, когда кто-то делает заказ на еду. В помещении стоит запах красного перца, рыбы и пива, смешанный с запахом влажных опилок и парфюмерии. Лампы в «Морском коньке» закрыты призматическими стеклами, которые делят свет на лучи различного спектра, освещающие окружающие вещи. Парни из «Файнест Донатс» не приходят сюда, дабы не подвергаться искушению, хотя пончиковая и находится всего на расстоянии одного квартала. Мне иногда нравится, накурившись там, приходить сюда и располагаться с краю стойки со стаканом молока и пачкой «Кэмела». В это заведение приходят только бедняки, лжецы и неудачники.
– Обезжиренное или натуральное? – спрашивает Сара.
– Да чего уж там, давай натуральное.
Ее гримаса заставляет меня задуматься, не слишком ли я высокомерен с ней. Она работает здесь шесть дней в неделю, и ее большие руки постоянно двигаются между холодильником и баром. Кроме того, ей еще приходится выслушивать истории посетителей и присматривать за стариками, которые пьют здесь целыми днями.
Лица вдоль стойки пропадают в тени или становятся странно резкими, когда люди поднимают головы, чтобы посмотреть на голубой экран телевизора, висящего на стене над баром.
Сейчас по ящику показывают компьютеризированную карту погоды. На ней видно, что у побережья Техаса, в Мексиканском заливе, появилось яркое вращающееся пятно красно-пурпурного цвета, похожее на отпечаток пальца Создателя, если бы Он захотел оставить свой отпечаток. Все обсуждают увиденное.
– Может быть очень хреново.
– Досюда не дойдет.
– А может, и дойдет.
– Даже близко не приблизится. Ставлю сотню против твоей сотни.
– Да пошел ты. «Сотню». Да как ты вообще можешь говорить мне такое…
Однако ураган гораздо ближе, чем этого хочется присутствующим. Назвали его Айк. Болты у меня в костях ноют, и очень скоро глазное давление тоже поднимется, поэтому я решаю уйти.
У двери я останавливаюсь. Я вижу его через решетчатое стекло. Черный «Ягуар» с темными стеклами припаркован между Фордовским пикапом и какой-то японской машинкой, мордой к входу в бар. Из него выбирается мужик в костюме. Выглядит он здоровым и, по моему мнению, на этот раз он не будет ждать, когда я выйду.
Поэтому я рысью пересекаю холл и направляюсь к туалетам, туда, где находится задний выход. Выхожу через него и иду на восток пару кварталов, затем разворачиваюсь и прячусь за старой телефонной будкой, откуда мне удобно наблюдать за машиной на парковке перед баром. На парковку въезжает грузовик, и в свете его фар я вижу, что «Ягуар» пуст.
Пригнувшись, я достаю нож из сапога и прячу его на груди. Теперь мне надо длинным окружным путем добраться до Найтс-Армз. Там я соберу вещички, подхвачу Сэйдж и куплю нам билет на автобус или до Карсона, или до Эурик-Спрингз, или до Биллинга. Но, наблюдая за машиной, я понимаю, что этого не произойдет. Я чувствую нетерпение, и во мне растет обида. Пусть же все заканчивается поскорее. Пусть, наконец, этот нарыв лопнет. Неожиданно мне начинает нравиться идея быстрой смерти в последней, открытой и решающей схватке. И я решаю вернуться к машине.
Я подбираюсь к ней со стороны багажника. Нервы мои натянуты, сердце колотится, как смеситель для красок, и я сгибаюсь возле задней двери со стороны водителя. Пробую ручку, и, когда она поддается, быстро залезаю в машину. Пытаюсь хоть что-то увидеть в ней, хоть какую-нибудь улику, но она стерильно чиста, если не считать навязчивый запах одеколона. Поэтому я ложусь на сиденье и начинаю ждать. Достаточно быстро мужик выходит из бара и оглядывает стоянку. Когда он подходит к машине и устраивается на переднем сиденье, я прижимаю острие ножа к его шее как раз в тот момент, когда он вставляет ключ зажигания.
– Боже…
– Не поворачивайся и положи руки на руль.
Он повинуется. На его мясистых руках поблескивает пара золотых колец, а затылок аккуратно подбрит под скобку. Мужик он совсем не маленький, и очень скоро весь салон наполняется слишком сладким запахом его одеколона.
– Черт бы побрал вас, итальяшек, вместе с вашими чертовыми одеколонами.
Машина в хорошем состоянии и освещена только зеленоватой подсветкой панели приборов; нас окружает гладкая кожа, а по радио передают репортаж о каком-то товарищеском матче. В свете приборов я изучаю его лицо: пухлое, с квадратным подбородком, слегка чванливое. Я понимаю, что никогда не видел его прежде.
– Кажется, ты кого-то разыскиваешь, – говорю я. – Не оборачивайся.
– Рой Кэди?
– Заткнись. – Я нажимаю на нож, и он взвизгивает. – Мне надо, чтобы ты передал им – пусть приходят, я их жду.
– Минуточку…
– Я сказал – заткнись.
Он моргает, и из-под кончика ножа стекает капля крови.
– Ни звука, бродяга. Тебе надо только передать им мои слова. Ты должен сказать, чтобы они приходили. Я жду их здесь, и здесь же я их урою. – Не думаю, чтобы он услышал дрожь в моем голосе, а уж рукоятку ножа я держу крепко, чтобы нож не трясся. – Скажи им, что я их жду. Скажи им, пусть начинают веселье.
– Послушайте…
Но слушать я не хочу, поэтому так нажимаю на нож, что он затыкается. Я задыхаюсь в этой роскошной машине, заполненной вонью одеколона.
– Передай им то, что я тебе сказал. – Второй рукой я нажимаю на дверную ручку. – Если я тебя еще раз увижу, то выколочу все твои зубы через затылок и скажу, что это была самозащита.
Я выскакиваю из машины и со всей доступной мне скоростью ковыляю в тень, а человек в машине что-то мне кричит, но его слова относит ветер. Сердце мое колотится так сильно, что у меня болят ребра, а металл в моей глазнице ноет. Держась в тени и передвигаясь по темным аллеям, быстро пересекая пятна света от фонарей, я добираюсь до Найтс-Армз быстрее «Ягуара».
Взобравшись по ступенькам, захлопываю за собой дверь своей комнаты. Весь пол в кухоньке засыпан крошками крабового панциря, а воняет в ней, как в доках. Я сбрасываю куртку и, не зажигая света, падаю на кушетку. Сэйдж поднимает голову со своей подушки и тихонько скулит. Она думает, что я расстроился из-за грязи, которую она устроила, и мне приходится погладить ее, чтобы успокоить.
Единственный источник света находится над плитой на кухоньке. Я сижу на кушетке, уставившись на безжизненный серый экран телевизора и на стенку из книг. Машинально я вожу большим пальцем по лезвию ножа, и от этого порез на пальце становится все глубже и глубже.
Я так и не услышал, что тот человек кричал мне.
Снимаю бриджи и кладу челюсти в раствор мятной воды. Какое-то время я наблюдаю за ними, и мне кажется, что они похожи на призраки.
Выпрямившись, я сижу на кушетке и бесцельно вожу ножом по подбородку.
Я слежу за дверью. Они ее, конечно же, выбьют, когда придут.
Из моего большого пальца течет кровь.
Часть V
Я вернулся на остров в четверг, после полудня, через три дня после того, как уехал. На двери № 2 уже не было полицейской ленты, и рядом с ней стояла тележка уборщицы.
Универсал со стоянки исчез, а вот мотоцикл сосунка все еще торчал перед дверью его комнаты.
Чайки щедро покрыли парковку своими испражнениями, и я почему-то подумал о священниках.
На стук в дверь комнаты Рокки и Тиффани никто не откликнулся. В животе у меня что-то перевернулось, по спине потек пот, и мысли закрутились с удвоенной быстротой. Я пересек парковку и подошел к двери офиса. Когда я ее открыл, то услышал голос, выводящий музыкальные трели. За углом комнаты, в телевизоре, нарисованные животные пели песенку, строя платье для Золушки; маленькие птички окутывали ленточками его корсаж. Здесь же были Нэнси, Нони и Дехра. Тиффани сидела на полу, уплетая хлопья, и смеялась.
Все женщины разом повернулись ко мне.
– Привет, – сказала Нэнси без всякой теплоты в голосе.
– Здравствуете, – сказала Дехра, а ее сестра просто кивнула.
Они не повернулись назад к телевизору, а продолжали рассматривать меня. Тиффани, увидев меня, помахала ручкой и вернулась к мультику. Она была одета в новый, ярко-белый джемперок.
– Мы смотрим это уже, наверное, по десятому разу, – сказала Дехра. Сестры хихикнули, но смех получился искусственным, и в воздухе повисло чувство неловкости. Думаю, что видок у меня был тот еще – красные глаза и истощенный внешний вид.
