получается быть плохим. – Он подмигнул, и у Сомин внутри все сжалось.
– Ты так говоришь, будто это хорошо.
– Ну, я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь жаловался, – хитро усмехнулся он.
– Знаешь, есть только три типа людей, которые настолько поглощены собой: придурки, безнадежные растяпы и люди, пытающиеся скрыть какую-то боль.
Глаза Чуну на мгновение потемнели и стали пустыми, но затем он снова налепил свою суперяркую улыбку с легким оттенком насмешки.
– Дай-ка угадаю. Ты убедила себя, что я третий тип, и собираешься спасти меня от моих демонов.
– Ну, ты наполовину прав, – признала Сомин, не давая ему подловить ее. – Я действительно думаю, что ты третий тип. Но я пока не определилась, заслуживаешь ли ты спасения. Может быть, ты сам виноват в своих бедах.
Сомин ждала вспышки негодования на его лице – и она ее получила, но ту так быстро сменил намек на что-то болезненное, что мимолетнее чувство победы сразу померкло.
– А что, если я попрошу тебя это сделать? – Его голос был мягким, как бархат, но в нем слышалась странная серьезность.
– Что? – перепросила Сомин, не уверенная, правильно ли она расслышала.
– Что, если я попрошу тебя спасти меня? – Чуну смотрел на нее так пристально, что, казалось, скоро просверлит в ней дыру. – Ты бы спасла?
– Ты, наверное, шутишь, – выдохнула она, не зная, что ответить.
Чуну широко беспечно улыбнулся, и напряжение развеялось.
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
Прежде чем Сомин успела ответить, зазвонил дверной звонок. Чуну направился в прихожую, но Сомин остановила его.
– Не говори ему, что я приходила.
– Оставайся здесь и жди, пока мы не уйдем, – скомандовал Чуну.
– Ты не расскажешь ему, о чем мы говорили? – Сомин озабоченно нахмурилась.
– Я дал тебе слово, – напомнил Чуну. – Не важно, насколько глупым мне это кажется.
Дверной звонок нетерпеливо зазвонил еще раз и еще.
– Я доверяю тебе, – сказала Сомин, пытаясь найти хоть какие-то признаки сомнения на его лице. Но оно было спокойным, непроницаемым.
– И я уверен, что для тебя это чертовски трудно. А теперь, если ты не хочешь, чтобы Джихун узнал о твоем маленьком секрете, оставайся здесь и сиди тихо.
Сомин кивнула, и Чуну направился к входной двери.
– Ах, Ан Джихун, и почему я тебе не удивлен? – поприветствовал Чуну, открывая дверь, и на мгновение Сомин подумала, что токкэби собирается сдать ее.
– Я иду с тобой, – заявил Джихун.
– Я так и думал, – ответил Чуну. – Ну, пойдем, не будем терять время на пороге.
– Ты не станешь меня переубеждать? – удивился Джихун.
Сомин чуть не выругалась. Чуну вел себя слишком беспечно.
– Я мог бы попытаться, но тогда мы минут двадцать потратим на обсуждение: стоит тебе со мной ехать, не стоит. Я бы сказал, что дело касается жизни Миён, а она прямо сказала тебе не вмешиваться. Или что я быстрее доберусь один. Или что ты понятия не имеешь, насколько опасно там может быть.
– Звучит так, словно ехать мне не стоит, – сказал Джихун.
– Что ж, а ты умнее, чем я думал. Тогда пошли. Мы уже потратили впустую три минуты на этот недоспор.
Сомин услышала шарканье, а затем дверь со звоном закрылась. Она осталась одна – беспокоиться, не совершила ли она ошибку, позволив Джихуну пойти с Чуну.
19
Миен снова оказалась у дерева мэхва. На коре был выцарапан большой крест, напоминавший указатель на карте сокровищ. Туман висел такой густой, что и на метр ничего не было видно. Но Миён знала, что Йена где-то рядом. Она чувствовала.
– Мама, что все это значит? Это просто сон или ты действительно здесь?
Из тумана вышла Йена. Ее лицо было пустым, безэмоциональным, но Миён все еще убеждала себя, что видит в его чертах гнев.
– Ты правда хочешь получить ответ на свой вопрос? – спросила Йена, и на этот раз в ее глазах мелькнула какая-то искра.
– Я не знаю. – Если Чуну говорил правду, то неужели мама преследует ее? Миён знала, что квисины были лишь тенью самих себя при жизни. И чем дольше они оставались в мире смертных, тем больше теряли свою человечность. Но, может быть… поскольку Йена с самого начала не была человеком… Может быть, она была другой?
– Что-то еще тебя беспокоит, дочь моя. Расскажи мне. – Йена протянула руку и провела пальцами по щеке Миён; они были холодны как лед.
– Моя бусинка, – ответила Миён. – Ты знаешь, где она?
– Это твоя жизнь, и ты отвергла ее. – Йена посмотрела на дочь свирепо и обвинительно.
– Я не хотела этой жизни, – покачала головой Миён.
– Значит, ты отвергаешь жизнь, за которую я боролась? Жизнь, за которую я умерла? – Йена заговорила громче, стиснув зубы от едва сдерживаемой ярости.
– Нет, прости меня. Прости, – быстро извинилась Миён.
Йена успокоилась, и на ее лице заиграла легкая улыбка. Перемена была столь внезапна, что сердце Миён не успело восстановить ритм и бешено колотилось.
– Дочь моя. Скажи мне, что тебя беспокоит.
Миён нахмурилась, замешательство смешалось с ее тревогой.
– Я… я не знаю.
– Скажи мне. – Глаза Йены сузились от гнева.
– Чуну, – быстро призналась Миён. – Я не знаю, могу ли я доверять ему, но мне кажется, что только он может сейчас мне помочь.
– Эти мальчики понятия не имеют, что их ждет.
От этих слов по спине Миён пробежала дрожь.
– Что ты имеешь в виду?
– Он столкнется с тем, чего больше не сможет отрицать.
– Ты несешь чушь, мама.
– Они приближаются к врагу, который ждал своего шанса.
– Если ты знаешь, что должно произойти, скажи!
У Миён защемило в груди, она не могла нормально вдохнуть.
– Я не знаю будущего.
– Пожалуйста, просто скажи мне, что за опасность.
Миён лихорадочно потянулась к матери, но ее ладонь прошла сквозь воздух. Там, где раньше была рука ее матери, клубился дым. Йена начала растворяться в небытии, как пыльца на ветру.
– Нет, мама! Мне нужен ответ! – настаивала Миён.
Но Йена уплыла, поднявшись в воздух, прямо как в ту ночь, когда она умерла на руках Миён.
– Мама! – Миён резко проснулась и попыталась отпихнуть нечто давящее на нее, пока не поняла, что это руки. И принадлежали они обеспокоенной Сомин.
– Кошмар? – спросила Сомин, присаживаясь на край кровати.
– Все в порядке, – отмахнулась Миён. – Где Джихун?
Сомин молчала слишком долго. В голове Миён снова зазвучали слова Йены: «Эти мальчики понятия не имеют, что их ждет… Они приближаются к врагу, который ждал своего шанса».
– Они приближаются, – прошептала Миён сама себе.
– Что? – не поняла Сомин.
– Джихун поехал с Чуну, да?
– Да, и прежде чем ты что-нибудь скажешь – я пыталась отговорить его.
– Надо было отговаривать старательнее! – Миён боролась со смесью гнева и страха.
– Ты же знаешь, каким упрямым может быть Джихун.
– И я знаю, что однажды он уже чуть не умер из-за меня. Я не собираюсь снова рисковать его жизнью.
– Он не собирается умирать. Чуну о нем позаботится.
Миён вгляделась в Сомин, ища в ее словах насмешку, но не нашла его.
– Ты, кажется, по-другому запела, когда речь заходит о Чуну. Почему это?
– Потому
