ли ты права. Возможно, мне стоило все-таки убедить Джихуна остаться.
– Извини, что я так сказала, – перебила ее Миён. – Я набросилась на тебя, потому что чувствовала себя виноватой.
– Виноватой?
– Да, Джихун был прав. Чуну не следовало идти одному. Но это я должна была поехать с ним.
– Ты не могла. – Сомин принялась заваривать себе поричха [28] – привычный успокаивающий напиток. Повернувшись к раковине, она наполнила электрический чайник. – Ты сегодня почти ничего не делала, а уже выглядишь измученной. Поэтому они на гору и поехали. Чтобы ты чувствовала себя лучше.
– Но разве не я должна искать ответы? – От волнения Миён повысила голос. – В прошлый раз, когда я сидела на заднице ровно и ждала, пока меня спасут, моя спасительница умерла.
Сомин оказалась в тупике. Ей хотелось одновременно утешить Миён и накричать на нее, но она не знала, как это сделать. Как сказать Миён, что она идиотка, если все еще винит себя в смерти Йены, и как поддержать подругу, которая до сих пор тоскует по матери. А Сомин знала, что, когда ты скорбишь, слова ничего не значат, если твой разум не хочет им верить.
– Дело не только в тебе – нужно ведь еще убрать разрыв между мирами. А ты для подобных путешествий слишком слаба. Доверься им. С ними все будет в порядке.
– Точно? – не поверила Миён. – Джихуну не стоит сейчас переживать за меня, он до сих пор скорбит по хальмони. Ты знаешь, что в тот же день, как мы переехали, он вечером вернулся к ресторану? Просто стоял у входа, но внутрь не заходил.
Сомин удивилась:
– Откуда ты знаешь?
– Хальмони Хван, – пояснила Миён. – Она заволновалась и позвонила мне. Я попросила, чтобы она держала меня в курсе, когда он снова туда придет.
– Ого, Ку Миён, берешь с меня пример?
– То есть лезу не в свое дело? – расшифровала Миён.
– Так вот чем я, по-твоему, занимаюсь?
Лицо Миён вытянулось:
– Нет, я не…
Сомин рассмеялась:
– Нет-нет, все в порядке, я знаю, что часто вмешиваюсь в чужие дела, но ничего не могу с собой поделать.
– Ты правда думаешь, что с ними все будет в порядке?
– Не волнуйся, – успокоила ее Сомин, хотя сама только и делала, что волновалась. – Чуну умнее и сильнее, чем кажется.
Миён приподняла бровь.
– Вот уж чего я не ожидала от тебя услышать.
– Может быть, не такой уж он и ужасный. – Сомин пожала плечами и отвернулась, чтобы достать кружки и спрятать покрасневшие щеки.
– Я не очень хороша во всех этих дружеских штучках, – призналась Миён, – но, наверное, я должна спросить, не хочешь ли ты о чем-нибудь поговорить.
– Нет, конечно нет, – отказалась Сомин. – В конце концов если бы хотела, то это бы значило, что я слабачка, так? Это бы значило, что меня покорило его хорошенькое личико. И какой бы тогда вышел неловкий разговор, да?.. – Она что-то бессвязно бормотала и, казалось, никак не могла остановиться.
– Я не уверена, риторический это вопрос или нет.
Миён выглядела так, будто только что вошла в горящую комнату и понятия не имела, как ее потушить. Сомин рассмеялась бы, если бы в данный момент не крутилась как пружина.
– Я тоже не знаю, – призналась Сомин, наполняя две кружки дымящимся кипятком.
– Я должна сейчас что-то спросить? – Ее вопрос прозвучал так, словно Миён этот разговор был в тягость, однако для Сомин это многое значило. Потому что, какое бы сильное желание сбежать ни читалось на лице Миён, она осталась.
– Я просто не могу перестать чувствовать… что-то, – призналась Сомин. – Разве не странно, что я что-то чувствую к нему? Ему, наверное, сотни лет.
– Ты действительно хочешь, чтобы я ответила? – Миён все еще выглядела слегка озадаченной.
Сомин протянула ей кружку поричха.
– Да, конечно.
– Ну, даже если ты бессмертный и прожил долгую жизнь, это не значит, что ты повзрослел.
Миён сделала глоток и зашипела сквозь зубы, потому что чай все еще был слишком горячим.
– Ты говоришь обо всех? Или только о Чуну? – уточнила Сомин.
– Бессмертные существа не стареют в обычном смысле этого слова. Они просто продолжают существовать.
– Что это вообще значит? – раздосадованно спросила Сомин.
– Мама как-то мне объясняла. Наверное, хотела, чтобы я была готова к тому моменту, как перестану стареть. Для меня старость ощущалась бы иначе, нежели для обычного человека. Я бы чувствовала себя… вечной. – Миён подула на чай и попробовала глотнуть еще раз.
– Думаешь, Чуну чувствует то же самое?
– Чуну прожил дюжину жизней с лицом двадцатилетнего, – ответила Миён и, когда Сомин бросила на нее непонимающий взгляд, продолжила: – Не может кто-то, кто физически неизменен, вырасти эмоционально так же, как выросла бы ты.
– То есть ты хочешь сказать, что, пусть он и прожил сотни лет, эмоционально он все еще незрелый мальчик? – спросила Сомин, и Миён улыбнулась. – Так, что ли?
– Я имею в виду, что у Чуну больше эмоционального сходства с Джихуном, чем с твоим харабоджи [29].
– Не так уж ты и плоха во всех этих «дружеских штучках», – наконец похвалила ее Сомин, сделав глоток чая. Напиток до сих пор не остыл, но он согревал и успокаивал.
– Может быть, но заботиться о других для меня все еще в новинку, и, кажется, на Джихуне это тоже сказывается. – Миён разочарованно выдохнула.
– Похоже, пора мне задать пару вопросов? – спросила Сомин.
После прошлой весны она перестала беспокоиться об отношениях Джихуна и Миён. Когда два человека готовы рисковать жизнями друг ради друга, кажется нелепым подвергать сомнению их преданность.
– Мне просто трудно сказать ему, что я чувствую. И я думаю, что это его расстраивает. Я переживаю, что именно поэтому он решил пойти с Чуну. В какой-то нелепой, чрезмерной попытке доказать свою любовь.
– А ты сомневаешься в его любви к тебе? – уточнила Сомин.
– Конечно нет.
– Тогда, если, по-твоему, Джихуна вправду обижает, что ты не можешь поведать ему о своих чувствах, то можно попрактиковаться говорить, что он для тебя значит.
– Попрактиковаться? – переспросила Миён.
– Да. – Сомин рассмеялась: наконец-то она снова в своей стихии наставницы и советчицы. – Давай прямо сейчас попробуем. Скажи мне, что Джихун для тебя значит.
Миён начала качать головой:
– Я не думаю…
– Давай, ты можешь мне доверять. Ты его любишь?
– Конечно да, – сказала Миён. – Я просто… мне трудно произнести это слово. Йена его ненавидела. Оно кажется таким неподъемным.
– Хорошо, тогда скажи, что ты чувствуешь к Джихуну, не используя это слово.
– Как? – Миён уставилась в свой чай.
– Просто попробуй. Что для тебя значит Джихун?
Миён поджала губы, размышляя.
– Он мой… зонтик.
– Зонтик? – удивилась Сомин. Может быть, она дала слишком абстрактное задание.
– Да, это у нас такая внутренняя шутка. Когда-то был у нас зонтик, который многое для нас значил.
– Хорошо, и почему Джихун этот зонтик?
– Потому что он… – Миён замолчала.
– Какой? Круглый? Водонепроницаемый?
Миён рассмеялась и наконец-то расслабила плечи.
– Нет, он мое убежище. Даже в самый сильный ливень он сохраняет меня в сухости и тепле.
