Казалось, его это не на шутку интересовало. Его бесило, что он не первый. А я ликовала от этой мысли — хоть в чем-то я сумела досадить. И он этого никогда не исправит. Он не первый…
Я шумно выдохнула, стараясь совладать с собой, потому что его палец не останавливался:
— Не твое дело.
Он натянул мои волосы:
— Отвечай, когда тебе велят. Кто он?
Я постаралась улыбнуться:
— Тот, кого я любила. И люблю. И буду любить. Не взял — я ее отдала. Сама. По своему желанию. Или тебе такое даже в голову не может прийти?
Увы, я врала, но ему не нужно было об этом знать. Он все еще был распален и не заметит тонкостей. Услышит лишь то, что захочет. И это, единственное, чем я могла ударить. Но даже такая малость, все же, лучше, чем ничего.
Он со злостью впился в мои искусанные губы, и внутри вновь дрогнуло. Еще и еще. Совсем скоро меня снова распирал каменный член, и я даже боялась предположить, когда все закончится.
Саркар медленно и мучительно заходил во мне:
— Ты забудешь его, дикарка. Я заставлю тебя забыть.
25
Это был больше, чем сон. Сама не понимаю, откуда родилась эта уверенность. Какое-то особое тайное знание, в суть которого я просто обязана была проникнуть.
— Я здесь! — Звонкий голос разносился в воздухе хрустальным колокольчиком. — Я здесь! Здесь!
Я уже запомнила: так происходило всегда, в каждом сне. Сначала казалось, что девчушка была совсем рядом, достаточно только немного пройти по дорожке и свернуть за кусты. Но перед моим пробуждением она всегда ускользала, удалялась. Пряталась? Или уходила к некой цели, которую я должна была достичь? Я пыталась идти за ней. И хотела надеяться, что с каждым разом это удается мне хоть немного лучше.
Сегодня я ясно увидела сорванный лист на своей ладони. Четко и реально. До самой тоненькой прожилки, до изгибов кружевного бахромчатого края. До контрастных бликов на упругой гладкой поверхности, будто покрытой лаковой пленкой. Я понятия не имела, что это за растение. Кажется, я таких никогда и не видела. И не факт, что оно существовало в реальности. Но это было похоже на маленькое чудо.
Я провела ладонью по шапке подстриженного куста. Листья топорщились какими-то буйными пучками и напомнили прическу моей дорогой Гихальи... И стало пронзительно тоскливо. Даже во сне.
— Я здесь!
Я была рада этому выкрику. Он означал, что я должна идти на голос, отбросив все остальное. Все, что в этом сне не имело никакого значения. Я набрала в легкие побольше воздуха:
— Иду!
Голос сорвался на удивление громко, осязаемо. Раскатился в свежем ароматном воздухе и зазвенел, уносясь с порывом ветра. Я шагнула, с ликованием обнаруживая, что это удалось. Легко, совсем не так, как в прошлый раз, когда я не могла сдвинуть ногу. Кажется, под башмаком скрипнул влажный песок. Совсем по-настоящему. Характерно и упруго.
Шаг. Еще шаг. Еще и еще. Медленно, аккуратно, но я продвигалась вперед, хватаясь за кусты. Туда, где была девчушка.
— Я здесь!
Но очень скоро мое ликование померкло. После пары десятков шагов я чувствовала себя так, будто бежала без остановки целый час. Все тело ломило, точно вся я с ног до головы сплошь была покрыта синяками. Даже лицо. И губы…
Я остановилась у самого поворота садовой дорожки. Замерла, чтобы отдышаться. Я просто обязана преодолеть этот поворот.
— Я здесь!
Прозвучало настолько близко, что я вздрогнула всем телом. Незнакомка скрывалась за стеной листвы.
— Подожди меня! Не уходи! — Я собрала волю в кулак и шагнула за поворот, чувствуя, каким необыкновенным усилием дается этот последний шаг. — Стой! Остановись, прошу! Кто ты?
Ответом был звонкий смех, шорох листвы. Предметы на расстоянии вытянутой руки все еще не имели четких очертаний. По-прежнему цветные размазанные пятна. Разве что не такие размытые, как раньше. Но, я готова была поклясться, что чуть вдалеке заметила край ярко-синей юбки, исчезнувший за очередным поворотом.
— Вернись! Прошу! Вернись!
Снова переливчатый смех:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я здесь!
Смех удалялся, и я с горечью понимала, что не настигну эту неуловимую девчонку. Не сегодня... Но я отчетливо замечала изменения. Когда-нибудь, надеюсь, очень скоро, я смогу перейти на бег. Я догоню ее. Посмотрю в глаза и узнаю, наконец, что все это значит.
Я утерла взмокшее лицо ладонями, облизала занывшие губы. Я уже знала, что перешла границу сновидения, и не хотела открывать глаза. Ломота, преследовавшая меня во сне, лишь усилилась. Болело все тело. И сердце бешено заколотилось.
Что он сделал со мной? Чем отравил?
Я не помнила, когда Саркар ушел. Был ли это день, вечер или ночь. Все происходило, как в бреду, в кошмарном тумане. Липком, тягучем, полном странного будоражащего аромата, горячих касаний, чужого дыхания, ритмичных движений, порой доходящих до исступления. Мое тело не принадлежало мне. Оно плавилось и извивалось в его руках, снова и снова содрогалось в волнах наслаждения, пробирающих до корней волос. Простыни до сих пор насквозь были мокрыми. Здесь все пахло им. Все было наполнено его присутствием.
Я сама предлагала себя, подавалась навстречу, как последняя эйденская шлюха. Стонала и кричала до хрипа, до пересохшего горла. Обезумев, я обвивала его шею руками, впивалась в губы, вдыхала запах волос, его запах, и, казалось, дурела еще сильнее. Сейчас я готова была биться головой о стену, вспоминая, как тянулась к его каменному члену. Прижималась щекой, касалась языком нежной кожи, гладкой головки. Сама…
Все слилось в бесконечные прикосновения и вспышки нестерпимого наслаждения. Я не помню, сколько раз он брал меня. Много, будто в него вселились демоны. В нас обоих вселились… Но сейчас это уже не имело никакого значения. Важным было лишь то, что я оказалась ничтожной. Слабой, податливой, чувствительной. И у меня не было этому объяснения. Я лишь понимала, что очень скоро перестану существовать, если все это повторится. Стану размякшей и безвольной, будто вынули хребет. Я не хочу сдохнуть здесь! На этой кошмарной планете, среди асторцев! Я не хочу быть его игрушкой!
Не хочу! И не буду.
Радовало лишь одно — он не был первым. Я видела, как его это злило. И он никогда не узнает правды. Я всегда буду твердить о великой любви. Пусть его разорвет от злости!
Эйден — планета старателей и шлюх. И никуда от этого не деться. Девяносто процентов женского населения — публичные девки. Бывшие, настоящие или будущие. Коллегия на законных основаниях ведет их учет, дает разрешение на работу. И берет налоги, разумеется. И девять из десяти местных девчонок точно знают с самого детства, кем станут. И никто из них не видит в этом ничего зазорного. Аника тоже знала… Это только я наивно надеялась, что она уехала за лучшей жизнью.
За девственность держатся многие. Потому что это ценный товар, очень востребованный у Большого тоннеля. Можно получить хорошие деньги — и почти все себе в карман. Бордельные хозяйки здесь довольствуются небольшим процентом, но девственницы — это неизменно престиж заведения. И свежее мясо на довольно приличный срок. Порой даже заказывают конкретных девушек, которых высмотрели в городе… и тут тетки проявляют чудеса изобретательности, если не повезло. В ход может пойти все: от мягких уговоров и соблазнов большими деньгами до прямого похищения, если девчонка вдруг оказалась совсем несговорчивой. С коллегией они всегда сумеют договориться. Но если лишиться девственности в борделе — другой дороги больше нет. Тетка сама идет в коллегию с регистрацией.
Мое появление на Эйдене не прошло бесследно. Если бы не милость ганорских богов и моя Гихалья с ее колдовством — я бы сразу оказалась в одном из заведений. Но мне повезло. А три года назад одна из теток остановила меня на улице, подальше от глаз Гихальи. Сладко пела, много предлагала. Намекала, что я приглянулась очень уважаемому человеку. Не понимаю, откуда они все вынюхивают, но у этих теток какая-то фантастическая звериная чуйка. На все мои заверения, что с девственностью я рассталась давным-давно, эта сука лишь похихикивала, давая понять, что видит меня насквозь. Я понимала, что эта хищница не отстанет. Я ей пообещала подумать, но иллюзий у меня не было — я уже достаточно знала Эйден. Я была своей.
