— Ты не принц, но ты мужчина.
— Как мужчина, разумеется, нет. Даже если бы пригрозили меня вздернуть. Но, как наследный принц, я бы сделал то, что от меня ожидают.
— Женился?
— Без сомнения.
Крес говорил правильные нужные слова… но он так не думал. И, пожалуй, это был единственный момент, когда он мог быть счастлив от того, что всего лишь второй. Он волен выбрать себе жену по вкусу. С одобрения отца и дяди, разумеется. Но у него было право голоса. В отличие от меня. Когда-нибудь я буду первым в истории королем, женатым на корове. Впрочем…
Я поднял голову:
— Ты не помнишь королей Нагурната? Она ведь наверняка унаследовала такую внешность. Хочу знать, на кого именно она похожа.
Крес задумался, покачал головой:
— Нет, не приходило в голову. К тому же, его величество приказал уничтожить все хроники Нагурната. Чтобы нечем было освежать память. Не осталось ни единого портрета королевской семьи. Знаю лишь о том, что в свое время его величество хотел получить ее мать. Но та предпочла яд.
Да, я тоже что-то слышал…Отец всегда любил красивых женщин. Но это значило, что мать и дочь совершенно не похожи. Значит, Амирелея Амтуна пошла в своего отца? Не понимаю зачем, но я бы хотел в этом убедиться. Отец и дядя наверняка что-то помнят, но они не скажут. Тем более теперь. Или скажут, что угодно, чтобы только подтолкнуть меня к этой принцессе.
Я посмотрел на Креса:
— Дядя руководил уничтожением хроник. Я хочу, чтобы при случае ты заглянул в его нагурнатскую документацию. Буду благодарен, если сумеешь хоть что-то раскопать.
28
Теперь я боялась только одного — что он снова придет. И все повторится.
К вечеру тело напоминало о себе гораздо ярче, чем утром. Будто опомнилось, прочувствовало, осознало. Ужаснулось. Я ощущала себя так, как, пожалуй, безмозглые стратели-новички. Те, которые с горящими глазами в первый день берутся за работу с неописуемым рвением. Бегают, как угорелые, без устали таскают ведра в надежде тут же несказанно разбогатеть. У Гихальи для таких было даже свое меткое название — сказочники.
Их всегда можно было отличить от прочих на следующий день. По ругани и стонам. Некоторые даже не могли на собственных ногах спуститься в барный зал, чтобы поесть и пропустить стакан. И тогда Гихалья лезла с подносом по лестнице сама. Правда, тоже кряхтела и ругалась.
Рвение… Я сошла с ума. Я страстно желала этого. Как оправдания безумства. Мне, как воздух, нужно было хоть какое-то оправдание. Даже самое жалкое.
У меня болело все. Казалось, даже кожа на голове. Тупо ныло между ног, и эта боль разливалась с каждым движением, растекалась по телу, отдавалась ломотой в бедра. Она не давала забыть о причине, породившей ее. Неосторожный резкий вздох отзывался в животе, в каждой напряженной мышце. Я снова и снова мысленно возвращалась в этот кошмар. Вспоминала, как стонала, извивалась, глохла от поработившего меня наслаждения. Как тело пробирала судорога. Я уже почти не различала конкретных деталей, они плотно сбились в мучительное томление, которое я никак не могла отогнать. Какой-то звенящий зуд, окутывающий меня, как некое энергетическое поле. Я умирала от стыда. И не понимала, что делать.
Весь день я просидела в углу, у окна. Смотрела на город. Как тени ползут по соседним строениям, как причаливают и отчаливают мелкие корабли. Как проплывают огромные плоские баржи с роем юрких фактуратов-механиков под брюхами. Я увидела все оттенки местного неба… Чужое небо. Так не похожее на желтое пыльное небо Эйдена.
Я даже дремала в своем углу. Сидя на полу, прислонившись спиной к стене. Не могла заставить себя вернуться в кровать, хоть измученное тело требовало именно этого. Постель пропахла им, я задыхалась. Этот запах дребезжал в воздухе, будто Саркар все еще был здесь. Неотлучно, каждую секунду. Асторки сменили простыни, но это не помогло. Им пахла моя кожа, мои волосы. Даже после горячего душа. Или воображение играло со мной дурную шутку?
Девушки не лезли ко мне. И сейчас я была рада, что они все время молчали. Лишь принесли одежду и подавали еду — оставляли поднос на кровати. К своему стыду, я съела все. До крошки. Я была такой голодной, что сочла неразумным устраивать голодовку. По крайней мере, не сегодня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я удивилась, когда на закате в мою комнату вошла Разум. Она какое-то время растерянно осматривалась, наконец, нашла меня взглядом, и ее идеальные брови поползли вверх:
— Что ты там сидишь?
Я даже не подняла головы:
— Хочу — и сижу. Или нельзя?
Та небрежно пожала плечами. Тень казалась какой-то странной. Пожалуй, даже расстроенной. Может, ей было неприятно смотреть на меня? Наверняка ей известно, что здесь происходило. Но разве Тень может ревновать?
— Вставай, пойдем.
Я похолодела:
— Куда?
— Пойдем, говорю, — она нетерпеливо поджала губы.
Я поднялась на ноги:
— Пока не скажешь, куда — я с места не двинусь.
Она выпрямилась, задрала голову:
— Нужно немедленно освободить эти комнаты. Завтра пребывает невеста повелителя. Принцесса Нагурната Амирелея Амтуна. Нужно все подготовить.
Я растерянно посмотрела на Разум:
— Эти?
В ее темных глазах мелькнуло что-то колкое и холодное:
— Кажется, тебе невдомек, что тебе позволили занять комнаты жены? Ты этого даже не поняла. Теперь же их займет та, кому и полагается.
Я кивнула:
— Я более чем охотно оставлю их.
Я была рада. Очень рада. И возможности покинуть эту комнату, и появлению невесты. Это вселяло надежду, что Саркар забудет о моем существовании, увлечется этой другой женщиной. Законной женой. Я готова была молиться всем ганорским богам, лишь бы эта принцесса оказалась красивой.
Я не выдержала:
— Разум, она красивая? Эта Амирелея Амтуна.
Тень помрачнела:
— Как ты смеешь это обсуждать?
— Я не обсуждаю, я спрашиваю.
Разум фыркнула:
— Я не стану отвечать на неприемлемые вопросы. Молчи и иди за мной.
Я больше не возражала.
Мы покинули комнаты, вышли в уже знакомый зал с колоннами и лестницами. Здесь даже легче дышалось. Но Тень лишь прибавила шаг, и мне оставалось только спешить за ней. Лишь бы подальше. В самый дальний угол. В крысиную нору. Туда, где Саркар про меня забудет.
Тень свернула в один из коридоров, и я вдруг уловила странный запах. До боли знакомый, узнаваемый. Воздух стал влажным, плотным, пахучим. Запах сада… Совсем такой же, как в моем странном навязчивом сне. Я никогда не видела настоящего сада. Не знала его ароматы. Но сейчас не было никакого сомнения.
Сердце бешено заколотилось, отдавалось шумом в ушах. Даже пальцы задрожали. Я нервно облизала губы, но понимала, что это лишь обычное совпадение. Оно ничего не значило и ничего не обещало. Фаускон был цветущей планетой, наверняка здесь множество садов: и крытых, и открытых. Сад — это просто сад, как бы мне не хотелось большего.
Мы вошли в арку, и я остановилась, остолбенев. Даже приоткрыла рот. Никогда не видела подобного. Во сне я точно понимала, что под ногами твердая почва. Здесь же над пропастью переплетались причудливые засаженные растениями мосты, между которыми парили отдельные платформы с высоченными деревьями. Как диковинные острова. Необыкновенный подвижный сад, полный воздуха и незнакомых птичьих голосов. Маленькие, невероятно быстрые пичужки проносились с пронзительным писком под самым носом, едва не задевали крыльями. Их невозможно было рассмотреть. Лишь быстрые сизые росчерки, будто оставлявшие в воздухе звенящий звуковой след. Еще одна птица, видимо, потревоженная нашим появлением, сорвалась с толстой ветки под упругий шелест листвы. Большая, белоснежная, с огромными крыльями и длинным хвостом.
Кажется, здесь можно было бы наблюдать часами. Убегать от реальности. А, может, затеряться где-то на высоких платформах. Чтобы он никогда не нашел. Но едва ли мне позволят приходить сюда…
Разум нетерпеливо окликнула:
