Неопределившаяся идиотка.
Поворачиваю на свою улицу. Опустив голову, прохожу знакомые дома и заворачиваю за угол своего, чтобы попасть в подъезд и, наконец, оказаться дома.
Едва делаю пару шагов из-за угла, как сердце падает в ботинки. Позвоночник сковывает холодом, а вдох застревает в горле. Прямо напротив моего подъезда стоит до боли знакомая машина. Фары выключены, в темноте салона не различить ничего.
Только не это!
Прячусь за угол и прижимаюсь спиной к стене, зажмурив глаза.
Черт! Черт! Черт!
Зачем он приехал? И давно? Что, если он сейчас рассказывает обо всем моей маме?
Только не это! Мама не заслуживает узнать всё от человека, который не обременяет себя подбором слов для смягчения какой-либо либо ситуацию. Жестко и в лоб — его стиль.
Нужно попытаться этому помешать или хотя бы смягчить то, что уже произошло.
Отталкиваюсь от стены и резко выхожу из-за угла, но весь пыл и боевой настрой выбивает из моей сущности, когда я врезаюсь лицом в широкую грудь в костюме, поверх которого черное пальто.
Сильные пальцы жестко впиваются в плечи и фиксируют меня на месте. Знакомый запах парализует. Я уже чувствую, как во мне не осталось ни капли той уверенной девушки, что была на набережной.
— Я так и не получил ответ на свой вопрос, — цедит Игорь каждое слово, явно кипя от злости. — Что происходит, Диана?
— Ничего, — насколько это вообще возможно, смело смотрю в его глаза и ударяю по рукам, держащим меня. — Отпусти!
Но он лишь прижимает меня к себе, почти схватив за грудки. Наклоняется к губам и низким шепотом, от которого в жилах леденеет кровь, произносит:
— Я похож на пацана, который будет бегать за капризной девкой?
— Так и не бегай, — смотрю ему в губы, боясь поднять взгляд. — Тебя никто не заставляет.
— Мне уже давно не двадцать, Диана. Мне нахрен не надо гадать этот сраный ребус женского переменчивого настроения. Если что-то случилось, если я чем-то тебя обидел, так и скажи. Не нужно строить из себя гребаную загадку.
Еще немного и он меня встряхнет так, что высыпятся последние мозги из-под шапки.
Снова отчаянно дергаюсь в его руках и, наконец, высвобождаюсь. Вернее, он позволяет мне отойти на шаг, просто разжав пальцы. Глубоко дышу, чтобы не разревется. Всеми силами пытаюсь смотреть на пуговицы его пальто, на лацканы пиджака, смуглую кожу в распахнутом вороте белой рубашки. Да куда угодно, лишь бы не в его ледяные колючие глаза, которыми он как сканер прочитает меня и все поймет.
Дергаю плечами, рвано поправляю лямки рюкзака и словно под шумок пытаюсь обойти его высокую фигуру.
Не тут-то было…
В руку снова впиваются жесткие пальцы, и в следующую секунду я оказываюсь припечатанной спиной к бетонной стене дома.
Барахтаюсь, как рыба на льду, но Игорь умело прижимает меня своим телом так, чтобы я не смогла вырваться. Хватает за подбородок и почти до боли врезается пальцами в щеки, заставляя поднять лицо и смотреть ему прямо в глаза.
Это отрезвляет. Его холодный взгляд, в котором разгорается пламя ярости, буквально пригвождает меня к месту. Руки безвольно повисают вдоль тела, а подбородок начинает дрожать словно дамба, которая вот-вот прорвется от того потока слез, что я с трудом сдерживаю.
Игорь замечает, что я близка к истерике. Его взгляд смягчается, а рука, удерживающая меня за подбородок, становится нижнее. Теплые пальцы скользят ниже к шее и забираются под воротник водолазки, лаская кожу.
— Что происходит, Диана? — тихий вопрос вырывается с легким хрипом.
Вибрации его голоса растекаются теплом внизу живота, и я начинаю ненавидеть себя еще больше за очевидную слабость.
— Ничего, — выдыхаю ему в рот и оказываюсь не в силах сдержать сорвавшийся стон, когда его губы накрывают мои и целуют отнюдь не ласково.
— Не ври мне, — поддевает мой нос своим и фокусирует взгляд на глазах. — Это как-то связано с тем, что твоя мама работает на меня? Ты была сама не своя в ее кабинете.
— Да, связано, — выкладываю половину правды.
— И? — его бровь иронично дергается. — Это проблема?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Да, — киваю. — Если мама узнает, что я сплю с ее боссом…
— Что? Лишит тебя карманных денег? — усмехается он.
Злюсь. Снова дергаюсь его в руках, едва сдерживая желание пнуть его по ногам.
— Отпусти!
Я похожа на истеричку, но остановится не так-то просто, ровно так же, как и выбраться из его хватки.
— Если это действительно для тебя проблема, то её можно легко решить, — урезонивает он меня. — Хотя, я не вижу тут абсолютно никакой проблемы.
Замираю и смотрю прямо в светлые глаза.
— Только маме ничего не говори.
— Чего ты боишься? — Игорь непонимающе хмурит брови.
— Она не должна узнать, что мы встречаемся… Встречались.
— Встречались? — опешив, Игорь немного отстраняется от меня.
— Да, — сдержано киваю и выпрямляюсь по стойке смирно, напустив на себя уверенный вид. — Нам нужно расстаться.
Черты красивого лица разглаживаются, оставляя лишь стынущее безразличие, пропадает последняя искра заинтересованности во мне. Холодный непроницаемый взгляд иглами лезет под кожу.
— Твоё право, — роняет он ровным голосом, в котором нет ни капли эмоций.
Больше не удостоив меня и взглядом, Игорь уходит к своей машине, садится в нее и просто уезжает.
Мотор не ревет, резина не горит, а асфальт не чернеет от следов колес. Он уезжает спокойно, уверенно, без каких-либо сомнений.
Хладнокровие, которому можно только позавидовать.
В одно мгновение, словно по щелчку пальцев, айсберг застыл передо мной ледяной горой и даже не представляет, с какой силой я только что разбила об него свое сердце.
***
Бездумно листала ленту соцсетей. Столь же бездумно лайкнула фотки счастливой Вилки в обнимку с Артёмом.
Хоть у кого-то всё хорошо и, несмотря на отвратительную холодную осень за окном у ребят происходит самая настоящая весна.
— Туки-туки, — мама тихо вошла в комнату и села на постель моих ног. — А ты опять уже не спишь?
— Не сплю, — качнула головой и заблокировала экран телефона, отложив его на прикроватную тумбочку.
— Диана, — мама аккуратно положила ладони мне на колени и мягко сжала через одеяло. — Уже две недели в нашей квартире живет леший. Что будем делать?
— Какой леший? — непонимающе нахмурилась.
— Дочь моя, — фыркнула мама. — Уже две недели ходит, шаркает тапочками по полу и шарахается от меня каждый раз, как видит на горизонте. Так серьёзно порвала с тем парнем, что ни есть, ни пить в мамином присутствии не можешь? Хочешь теперь одиночества во всем?
— Просто нет настроения, — дернула плечом и уставилась в потолок.
Телефон на прикроватной тумбочке только сейчас издал сигнал будильника. Выключила его месяцами отработанными жестами и снова положила на тумбочку.
— Пойдём завтракать? — потянула мама одеяло. — А то вон как похудела. Будешь теперь есть под моим чутким надзором.
— Я не голодная.
Вырвала из ее рук одеяло и натянула его до подбородка. Так-то лучше. Не бронированный кокон, конечно, в котором мне хочется спрятаться, особенно в те моменты, когда мама после рабочего дня счастливо чирикает о том, какой Игорь хороший и внимательный. Из ее рассказов легко можно понять, что для него в жизни ничего не изменилось с нашим расставанием. Возможно, месяц отношений — для него незначительный этап жизни, который забывается как выкуренная сигарета.
И, вроде, мне полагалось злиться на себя или на маму, но злилась я только на него.
— Я сейчас принесу всю кухню сюда и стану кормить тебя с ложечки, — пригрозила мама без капли веселья в голосе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ладно.
Закатила глаза и, подавив, желание нервно сдернуть с себя одеяло, встала с постели и первая прошла в кухню. Налила себе кофе и села за стол, безэмоционально глядя на то, как мама поставила передо мной тарелку с моим любимым омлетом с помидорами и зеленью.
— Чтобы всё съела! А вечером мы пойдем в кино, понятно?
