Вместе подсчитали дни.
— Я очень надеюсь на то, что все будет хорошо, — заключил Павел. — И буду ждать с нетерпением встречи с вами… А места ваши мне знакомы. Я ведь и сам родом недалече от ваших мест…
Глава восьмая
Пасомые и пастырь
Андрей Иванович Ушаков вновь был разгневан. Девчонка Вельяминова ускользнула из-под носа, чего не могло бы статься, если б ей не помогли влиятельные лица… Но к этому времени генерал-аншеф уже выяснил, что брат ее отправился в свое Горелово под Владимиром. Как бы то ни было, Александра Вельяминова надо достать хоть из-под земли и допросить. Коли понадобится, так и с пристрастием. И Разумовскому нос утрем: за кого хлопочешь, граф из пастухов?! За преступников государевых? И ему, генералу, почета больше. А главное… о, самое главное — посмотрим, как Бестужев вертеться будет перед самой Императрицей, ближайшего сотрудника своего выгораживая. Будет знать, как в чужие дела соваться, как своих шпионов в стены Тайной Канцелярии подсовывать! Для себя Ушаков давно решил, что с Лестоком дружить ему и удобнее, и приятнее, ибо любит Елизавета Петровна лейб-медика, а вице-канцлера не жалует. Ну а ему, Андрею Ивановичу, слуге верному, ничего не остается более, как приятным Ее Величеству людям помогать… Лесток свинью Бестужеву подложить старается, ну и мы ему тут поможем маленько…
Андрей Иванович привык думать о нескольких делах сразу. Сейчас он разбирал бумаги, вникал в допросные листы, и, казалось, полностью погрузился в то, что читал, но подспудно Вельяминовы не выходили из головы. Да… все-таки ж ходатайство Разумовского — не пустяк. Генерал досадливо поморщился. С возлюбленным Государыни шутки шутить, даже ему, Ушакову как-то… Значит, все надо сделать тихо, дабы никто… особливо Бестужев. Ну да там посмотрим…
Сейчас он читал донос об очередной секте, скрывающейся в глухих лесах, что-то уж совсем мракобесное, то ли беспоповщина, то ли… Но главное, почему сей донос нынче у него, Андрея Ивановича, на столе лежит, так это потому, что главный их мракобес не только в религиозную ересь ударился (Ушаков перекрестился), но еще учит, что де истинные Цари, Помазанники Божии, после Петра Алексеевича на Руси перевелись, ибо он, Царь Петр, был де сам антихрист! Стало быть, нынешняя Церковь не Церковь, попы не попы, а Царица (страшно даже помыслить!) — вовсе и не Царица никакая, а дочь антихристова…
Почитал Андрей Иванович о сем, даже закручинился, и злость его взяла. Попадись он ему, новый пророк — устроит ему и конец света, и страшный суд вкупе! Так где же оно, гнездо-то дьявольское?.. И тут Андрей Иванович хлопнул себя по лбу…
…Митя засветил свечу. Положил перед собой белый лист, и маленький кусочек уголька медленно прочертил первую линию. Митя долго смотрел на нее, но вот рука сама пошла, любовно, плавно, а потом быстро и вдохновенно… Он не мог оторваться от своей работы, а когда очнулся, закрыл лицо руками. С нарисованного портрета смотрела на него Маша, смотрела как живая — спокойно и немного печально…
С зарей Митя вышел из дома и пошел, куда глаза глядят.
Осень, грустная, нежная, золотистая, вступала в свои права. Жару сменила прохлада. Но Митю, который шел через леса и луга, шепча под нос Иисусову молитву, прелесть ранней осени не очаровывала, и только спокойствие, наступившее вдруг во всем, — затишье перед будущими ливнями и холодными ветрами — немного умиротворяло его душу. А с душой творилось такое, чего он и представить себе раньше не мог…
Лес то густел, то редел. Сплетенные сучьями деревья были старожилами, вековыми, важно-статными в своей впечатляющей огромности. Митя шел и шел по маленькой тропке, вьющейся среди высокой травы. Иногда эта тропка терялась и вновь выныривала откуда-то из-под поваленного ствола. Лес становился все гуще. Митя вышел на высохшее болото, перешел его и с трудом нашел свою тропинку, значительно сузившуюся, едва заметную среди разросшейся травы, которая была теперь юноше по колено. Еще через несколько шагов лес стал вдруг таким темным и густым, что Митя, впервые оторвавшись от своих дум, все шедших и шедших в его несчастную пылающую голову вопреки молитве, огляделся почти со страхом. И впервые спросил себя: а когда ж в последний раз люди по этой тропинке-то ходили? Пошел было назад, но болото, от которого, казалось, только что отошел, куда-то исчезло. И тропинка тоже исчезла. Митя остановился в нерешительности. Путь ему преградила непроходимая стена из высоких кустов. Он попытался было продраться сквозь жесткую сеть ветвей, но ничего не получилось. Направился в обход. Но идти становилось все тяжелее. Выйдя к трухлявому пню, юноша бессильно опустился на него и сказал вслух:
— Я заблудился.
Стало тоскливо до тошноты. Как назло, захотелось пить. Идти дальше, искать дорогу Митя не мог, сильно устал. Он сложил руки на коленях и вновь погрузился в тяжкие свои думы.
Хруст ветвей неподалеку заставил его… проснуться. Митя и не заметил, как задремал. Он вскочил на ноги.
— Кто здесь?! — закричал во весь голос.
Шум сразу стих. Все замерло.
— Помогите! Я заблудился!
Еще немного тишины, и вот раздвинулись ветви кустов, и показалась вдруг… нет, не зверь лесной и не разбойник, а высокая статная девушка в голубом русском сарафане. Лицо ее, весьма приятное, истинно славянское, носило выражение гордое, даже надменное. Только не вязалось это выражение с ее бледностью и худобой. Митя невольно перекрестился. Меньше всего ожидал он подобного явления.
— Да чего ж ты крестишься, разве я ведьма? — прозвучал голос, низкий, певучий. Девушка небрежно откинула назад упавшую на лоб белокурую прядь. Митя молчал.
— Ты как сюда забрел? Здесь лес кругом на сто верст…
Светлые глаза с длинными изогнутыми ресницами зорко разглядывали Митю. Он наконец опомнился от неожиданности этой встречи (да и мало ли чего на свете не бывает?), поклонился. Отметил, что сарафан девицы богат, с золотым шитьем, украшенный дорогими камнями.
— Дмитрий я… на богомолье иду.
— А чего через лес-то? Ох! И занесло тебя. Меня-то Ксения зовут, Шерстова я, дворянская дочь. А к нам, миленький, гости не заглядывают, а коли и заглядывают, их с опаской встречают. Ага, вот сейчас и поймешь…
Из-за деревьев показался маленький мужичишка с длиннющей бородой. Увидев Ксению, всплеснул руками.
— Вот где гуляешь, матушка, насилу отыскал! А с кем беседуешь-то? Семен Иванович и так гневается…
От пристального взгляда маленьких глаз Мите стало не по себе.
Ксения нахмурилась.
— Сбился с дороги парень, просит путь указать.
Мужичок прищурился, разглядывая юношу, потом поклонился:
— Сделай милость, следуй за мною.
Мите ничего не оставалось делать, как послушаться. Ксения оказалась рядом, шепнула еле слышно:
— Не ходи…
Но мужичок мягко, но крепко — не вырвешься! — захватил Митин локоть. Ксения сверкнула на обоих сердитым взглядом, коротким движением закинула косу за спину и, оттолкнув мужичка, быстро пошла вперед. Скоро она скрылась в зарослях.
Когда Митя и его странный сопровождающий миновали заросли, перед ними сверкнула серебром синяя река, от которой повеяло свежестью, за рекой простиралась открытая местность, со всех сторон обрамленная лесом. К реке примыкало небольшое поле, засеянное пшеницей. Этот кусочек земли был давно отвоеван у чащобы. Маленькие неказистые избушки ютились тут же, сбившись в кучку. В стороне от них стоял ладно срубленный дом, простой и неизукрашенный, но отличавшийся от избушек высотой и добротностью. Мите почему-то стало тревожно и сердце сильно застучало. Припомнились слова Ксении, ничего, кроме тревоги, не вызывающие. Попытался осторожно освободить локоть, но мужичок держал его крепко-накрепко, что, понятно, бодрости Мите не прибавило. Он начал молиться про себя…
Его уже ввели на крыльцо большого, судя по всему — главного дома. Там уже встречал их человек с бледным аскетическим лицом, с белой длинной бородой и седыми волосами, небрежно падающими на высокий лоб. В этом лице было и утомление, и одновременно сила, но что за сила, Митя пока не мог уяснить. Глаза человека сильно блестели, а выражение их было мрачным. Ксения на миг показалась из-за его плеча и тут же вновь исчезла.
— Кто таков и откуда? — человек, хозяин по-видимому, обратился к мужичонке, кивая на Митю, которого, само собой, такой прием сильно смутил.
— Да пусть сам о себе расскажет, Семен Иванович, — отвечал мужичок с подобострастным поклоном. — Встретил его с Ксенией Петровной беседовавшим.
Хозяин долго смотрел на Митю пронзительным, недружелюбным взглядом. Чем-то светлые глаза его напоминали глаза Ксении.
— Так что, кто таков будешь? — осведомился наконец.
Митя коротко назвал себя, сказал, что из Горелова, что в лесу заблудился. Семен Иванович недоверчиво покачал головой, потом указал глазами на пыльный, порванный в нескольких местах подрясник Мити.
