оставили только смог – тяжелый, сухой и горячий. Он душил и туристов, и местных жителей, и больных, и самых здоровых. Это продолжалось несколько дней и днем и ночью, так что в городе теперь говорили только о долгожданном дожде.
Костя, казалось, ждал дождя больше всех. Он не любил зной, летнее марево, густой горячий воздух. А потому, когда с моря потянуло долгожданной прохладой, а на небе появились первые тучи, Костя обрадовался.
В тот вечер он как всегда около семи часов пришел в клинику к Кире. Привычно распахнул дверь палаты, улыбнулся и поздоровался.
Но Кира не ответила. Она лежала на высокой подушке и, не отрываясь, смотрела на черные тучи и огненные всполохи вдалеке. Вслед за тучами и ветром в Херцог-Нови шла гроза. Сильная летняя гроза, рвущая и режущая небо своими огненными стрелами, грохочущая тысячами барабанов, словно объявившая войну кому-то невидимому, спрятавшемуся в черных тучах. Эта гроза подбиралась все ближе к реабилитационному центру, и все сильнее пугала Киру.
– Ты боишься?! – удивленно спросил Костя, глядя в окно на потоки дождя и яркие золотые вспышки. – Задернуть шторы?
– Нет, – тихим свистящим шепотом ответила Кира, не сводя глаз с оконного проема.
Костя кивнул и стал не спеша раскладывать продукты, купленные на ужин. Затем он достал из прикроватной тумбочки посуду, приборы и вдруг услышал особенно сильный раскат грома. Словно огромная рука какого-то древнего бога постучала в окно Кириной палаты.
Мужчина стоял спиной к подруге и не мог видеть, как изменилось ее лицо, каким мертвенно бледным оно стало. Как девушка заметалась по кровати не в силах подняться или даже перевернуться на другой бок. Какой неподдельный, отчаянный ужас застыл в глубине ее глаз. Со следующим раскатом грома, Костя услышал Кирин отчаянный крик.
Константин обернулся, еще секунду он в замешательстве смотрел на Киру, потом бросился к ней, крепко обхватил обеими руками и прижал к себе. За окном раздался новый раскат грома, отчаянный порыв ветра распахнул окно, ворвался в палату, затягивая за собой струи дождя. Новые и новые молнии рассекали мир вокруг, гром все также отчаянно сотрясал небо. А Костя продолжал прижимать к себе Киру. Он чувствовал, как она дрожит, как впиваются ему в грудь ее холодные, тонкие пальцы.
– Кира, это просто дождь, просто гроза. Кира, Кира, – повторял он тихо.
И отчаянная, щемящая нежность сжимала Костино сердце. Странное чувство: болезненное и приятное одновременно. Чувство такое огромное, что казалось, оно не поместится в груди, выломает ребра, вырвется на свободу. А он-то наивный думал, что к своим тридцати пяти годам уже все почувствовал и пережил, заматерел и не может больше так переживать и чувствовать.
Прошло еще около часа, гроза и дождь стихли. В наступившей тишине и вечерней прохладе Костя лежал на узкой больничной кровати рядом с Кирой и осторожно гладил спящую девушку по голове. Ее длинные черные волосы гладкие и блестящие пахли лавандой. За окном стрекотали кузнечики, раздавались голоса и смех, легкий теплый ветер играл с занавесками и едва заметно покачивал раму распахнутого окна. Костя чутко и насторожено прислушивался к звукам с улицы, к ветру, к шагам в коридоре и боялся, что кто-нибудь неосторожным движением, резким звуком нарушит эту хрупкую мимолетную идиллию.
Здесь и сейчас впервые за многие годы, Костя что-то чувствовал, переживал и испытывал, был кому-то по-настоящему нужен и, что самое главное, впервые кто-то был по-настоящему нужен ему. В Балканской больнице, в этом шатком мирке, где приходится неделями безрезультатно ждать Кириного выздоровления, его жизнь имела больший смысл, чем где бы то ни было. И уж точно несравненно больший смысл, чем в Москве со всеми деньгами, идеями, достижениями и свершениями. Костя не знал, что будет дальше, но сейчас ему казалось, он все делает правильно, он там, где должен быть.
Глава 10. Перемены
Всю следующую неделю после той злополучной грозы Костя провел в Кириной палате. Днем он работал, примостив свой ноутбук в углу комнаты на узком столике, а вечерами смотрел с Кирой фильмы, лежа на ее больничной койке или играл с девушкой в настольные игры. При этом Кира постоянно и бессовестно его выигрывала. Несколько раз Драган заставал Костю рядом с Кирой, он удивленно вскидывал брови и отчитывал Киру Юрьевну на черногорском, так словно это она здоровая улеглась на кровать рядом с парализованным другом. К слову Костя заметил, что в последние несколько дней Кира много и часто разговаривает с Драганом исключительно на черногорском. Он считал, это связано с ним, но решил до поры, до времени не вмешиваться в ситуацию.
Как-то утром, после завтрака, когда Константин собирался оставить Киру на несколько часов в обществе врачей и медсестер, девушка поймала его за рукав и решительно заявила:
– Костик, нам нужно поговорить.
Мужчина тяжело вздохнул и нахмурился. Многолетний опыт подсказывал, что после этих слов он не услышит ничего хорошего. С фразы «надо поговорить» в книгах, в кино и в жизни всегда начинается катастрофа. А уж Кира с ее любовью к побегам и одиночеству, с Марко и прочими сложностями, явно не могла ничем порадовать.
– Давай не будем?! – почти умоляюще попросил Костя и улыбнулся. – Тебя же врач ждет, может, хотя бы до вечера отложим?
– Нет! Костя, это важно, выслушай меня! Тогда в грозу, когда я испугалась… – Кира замолчала, подбирая слова. – Мне очень хотелось убежать, спрятаться, мне казалось, эта стихия просто убьет меня, смахнет, как ненужный мусор. Мир вокруг, гроза, – это все было таким сильным, живым, подвижным, а я не могла пошевелиться, казалось, мне нет здесь места, – голос у Киры задрожал, она замолчала, стараясь справиться с эмоциями.
Костя нервно сглотнул, раньше девушка никогда не рассказывала ему, что чувствует после аварии и чего боится, ее страхи и переживания оставались с ней, она не делилась ни с кем. И сейчас больше всего на свете Косте хотелось убежать подальше от этой женщины с ее откровенностью.
– Кир, не надо, пожалуйста.
– Вы-слу-шай! – отрывисто по слогам произнесла Кира. – Тогда я пыталась убежать… и вдруг сдвинула ногу. Костик, она согнулась, ты понимаешь?! Я потом все рассказала Драгану, мы стали заниматься, и у меня получилось снова, и снова. Смотри.
Кира откинула край одеяла и медленно, очень осторожно чуть согнула в колене длинную, болезненно худую левую ногу. Это было совсем маленькое и простое движение, не требующее от здорового человека чрезмерных усилий и не стоящее долгих разговоров. Но для того, кто три месяца провел неподвижно, это движение означало невероятно много. Ноги ожили! Не до конца, только самую малость, но ожили. Теперь у Киры был шанс, теперь начинался сложный, длительный период восстановления.
Кира была счастлива, наконец-то можно не безропотно
