фланг и оттеснили солдат от станции.
Собрав человек сорок, Карпов залег с ними за полотном железной дороги и пулеметным огнем отогнал наступавших за станционное здание. Длительное молчание батареи Натошвили удивляло Карпова. «Теперь как раз дать бы несколько выстрелов по станции и снова занять ее», — мелькнула у него мысль. Он обогнул один из эшелонов и подбежал к батарее.
— Петя! — окликнул он Натошвили.
Натошвили и еще несколько артиллеристов неподвижно лежали у орудия. Карпов опустился на колени и взял Натошвили за руку…
— Убили! — с горечью произнес он, глядя в лицо другу. Слезы навернулись на глаза, злоба душила его.
— Мы еще рассчитаемся с вами, негодяи! — крикнул он, грозя кулаком в сторону станции. Затем приказал одному из артиллеристов: — Федя, прими батарею.
Батарея снова заработала.
Карпов подкатил к полотну пулемет, лег и стал бить длинными очередями по станции.
Рафибековцы прорвались к эшелонам и подожгли несколько вагонов. Пламя быстро охватило все составы. Один из эскадронов Магалова пошел в атаку. С саблей наголо стремительно несся впереди эскадрона корнет Тархан-Моурави. Перед ним разорвался снаряд. Конь встал на дыбы, сбросил всадника и, задрав хвост, помчался по степи. Батарея Гигаури вела беглый огонь.
Магалов в бинокль наблюдал за боем. На путях пылали воинские составы. Артиллерия прекратила огонь. «Победители», опьяненные успехом, бросились на солдат, сгрудившихся вокруг Карпова. Началась рукопашная схватка.
На фоне заснеженной Шамхорской степи чернели развалины разбитой снарядами станции. На путях стояли длинные металлические остовы пяти сгоревших воинских составов, в которых еще несколько часов тому назад раздавались говор, пение и звуки гармошек. Словно сраженное чудовище, лежал развороченный снарядами, свалившийся набок бронепоезд. Всюду вокруг виднелись обезображенные трупы в серых шинелях, бурках, овчинах, черкесках.
Недалеко от железнодорожной насыпи, возле телеграфного столба, уткнувшись лицом в землю, лежал штаб-ротмистр Абхазава. Полы его черкески раскинулись, как крылья подстреленного коршуна. Папаха валялась в луже крови. В глазах застыл смертельный ужас. Неподалеку от Абхазава лежал труп солдата, накануне открывавшего митинг в Долляре. Лицо его со сдвинутыми бровями сохранило суровое выражение.
Сотни мародеров шныряли среди трупов, раздевали и грабили убитых солдат. В некоторых еще теплилась жизнь, и они умоляли о помощи. Но их сбрасывали в овраги, в реку.
Нападения на воинские поезда на участке Акстафа — Шамхор продолжались еще несколько дней, пока огромная масса солдат, двигавшаяся с фронта, не смела со своего пути банды грабителей и не уничтожила их разбойничьи гнезда.
Закавказское правительство и действовавшие заодно с ним национальные советы, видя, что дальнейшие попытки разоружить эшелоны грозят тяжелыми последствиями, поспешили отказаться от продолжения своей преступной затеи.
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
— Мертв!.. Убили, собаки, — нахмурив брови, сказал он. — Этих тоже осмотри, Бердиа, добрый ты человек, этих тоже… Если и их убили, — тоже похороним, так не оставим, не позволим изуродовать зверю…
А. Казбеги
Воинские эшелоны следовали с Кавказского фронта один за другим, пассажирское движение между Баку и Тифлисом было нарушено. А после шамхорских событий пассажирские поезда шли почти пустые и часами, а то и сутками простаивали на станциях.
Почтовый поезд, вышедший из Баку 4 января, прибыл в Елизаветполь только через неделю. В одном из вагонов этого поезда ехал со своей женой Дата Микеладзе. Еще месяц назад он был назначен директором тифлисской гимназии. Но супруги никак не решались выехать из Баку, опасаясь грабежей и беспорядков в пути. Елена подумала и написала Корнелию, чтобы он приехал и помог им перебраться в Тифлис. Супруги Микеладзе надеялись на неотразимую силу военной формы племянника.
Корнелий взял отпуск и выехал в Баку.
Сейчас вместе с Микеладзе он возвращался в Тифлис, решив поспеть туда к 14 января — ко дню именин Нино.
Кроме Корнелия, Дата и Елены Микеладзе в вагоне находились инженер с женой и еще пятеро пассажиров.
В дороге Корнелий узнал подробности шамхорской бойни и сейчас, стоя у окна, оглядывал места недавних событий.
Миновав станцию Алибашлы, поезд приближался к Шамхору. В вагон вошел худощавый молодой человек в солдатской шинели. Корнелий сразу же узнал своего школьного товарища Вано Махатадзе и окликнул его.
Поздоровавшись со всеми, Махатадзе присел на скамью. Разговор зашел о событиях, которые произошли совсем недавно в этих местах.
— Между прочим, — сказал Махатадзе, обращаясь к Корнелию, — кое-кто из твоих друзей, в том числе Сандро Хотивари, тоже «воевал» здесь.
— Будь я в то время в Тифлисе, возможно, и меня послали бы в Шамхор. Солдатам рассуждать не приходится. Прикажут — и должны ехать, — ответил Корнелий.
— Что значит «должны»? Так могли рассуждать солдаты царской армии, а вы люди сознательные, студенты, обязаны понимать, кому и чему вы служите, за что вам следует бороться. Шамхорская бойня позорным пятном легла не только на правителей Закавказья, но и на тех солдат и офицеров, которые выполняли их преступный приказ, — возмущался Махатадзе.
— Во всем виноваты большевики, — вмешался в разговор Дата Микеладзе. — Солдаты, распропагандированные ими, не только не хотят воевать, но и отказываются сдавать оружие. И это в то время, когда турки перешли нашу границу и грозят занять все Закавказье.
— Все равно без помощи России с турками нам не справиться, — резко возразил Вано Махатадзе, — а оружие солдатам нужно против врагов революции.
— России нет, ее разрушили, погубили большевики! — крикнул сидевший тут же инженер и, безнадежно махнув рукой, стал торопливо поправлять соскочившее с носа пенсне.
— Разрушено то, что нужно было разрушать, а сейчас все строится заново, строится новая, Советская республика, у которой великое будущее! — резко ответил Вано и уничтожающе взглянул на долговязого инженера в форменной шинели, на которой еще сохранились пуговицы с царскими гербами.
Инженер промолчал.
— Ты по-прежнему у Макашвили живешь? — обратился Махатадзе к Корнелию.
— Живу в казарме, а к Макашвили хожу в отпуск, — ответил Корнелий, разглядывая своего товарища.
Хотя поверх черной кожаной куртки Махатадзе и надел солдатскую шинель, однако это не скрадывало его чрезмерной худобы. На длинной, тонкой шее быстро пульсировала артерия, серо-голубые глаза лихорадочно горели. Корнелию вспомнилось, как вечерами собирались у Пето — Вано Махатадзе, Мито Чикваидзе, Григорий Цагуришвили.
— Интересно, где сейчас Пето? — неожиданно спросил Корнелий.
— Это ты про кого?
— Про Натошвили.
Вано тяжело вздохнул:
— Нет больше нашего Пето…
— Что ты?
— Да, он погиб… Здесь, в Шамхоре.
— Как же он попал сюда?
— Направлялся со своей частью в Баку… Словно про него это сказано: «И где мне смерть пошлет судьбина?..»
— Где же его похоронили?
— Тело Пето и еще нескольких наших товарищей отвезли в Тифлис. Послезавтра их хоронят. Только ничего не говори его матери.
В это время в
