командующих. О некоторых командармах почти нет сведений (в особенности это касается тех, кто командовал «армиями» до возникновения регулярных армейских структур летом 1918 г.). Например, о бывшем прапорщике А.И. Ремневе, командовавшем в начале 1918 г. несколькими советскими армиями[20]. Есть и другие примеры из более позднего периода (в поле нашего зрения именно период существования регулярных армий и фронтов с лета 1918 г.). Так, неизвестна судьба командовавшего 2-й армией Восточного фронта партийного военспеца В.Н. Блохина (удалось установить, что в августе 1918 г. он был арестован М.С. Кедровым, причем допускалась возможность его расстрела за ложные успокоительные сведения[21]). О том, насколько поверхностны представления о становлении Красной армии, свидетельствуют имеющиеся данные о первом командующем 4-й армией Восточного фронта. В многочисленных документальных сборниках, справочниках и исследованиях отмечается, что это А.А. Ржевский, в отношении которого не имелось данных ни об имени и отчестве, ни о службе в старой армии. Но в действительности армией командовал выпускник Николаевской академии Генерального штаба бывший полковник Петр Васильевич Ржевский[22]. Отрывочны биографические сведения и в отношении одного из крупных советских военных деятелей того периода — командующего Южным фронтом, а также 5-й и 15-й армиями бывшего полковника П.А. Славена.
Не все однозначно и со списком командармов, изменивших советской власти. Их перечень, составленный в советское время А.Г. Кавтарадзе, нуждается в корректировке. Например, по итогам ряда современных исследований главнокомандующий Красной армией Северного Кавказа И.Л. Сорокин представляется не изменником, а скорее жертвой самосуда[23]. С деятельностью Сорокина связан и расстрел в октябре 1918 г. командующего Таманской армией И.И. Матвеева за отказ выполнить приказ. Однако Матвеева также трудно отнести к изменникам[24]. Не всегда лояльным по отношению к советской власти было поведение Ф.К. Миронова, но поскольку ему было выражено доверие, оставим его случай за рамками нашего анализа. Тем более что деятельности Миронова посвящена обширная литература. Изменил большевикам, но уже не на должности командарма, бывший генерал-майор Н. А. Жданов. Поскольку А.Г. Кавтарадзе писал только о военспецах, вне его внимания остались те высокопоставленные изменники, которые не являлись бывшими офицерами. К таковым относился В.В. Яковлев (К.А. Мячин).
Существуют некоторые основания подозревать в измене командующего группой армий Южного фронта бывшего генерал-лейтенанта В.И. Селивачева, хотя прямых доказательств изменнических действий не обнаружено[25]. Рассуждая о командармах-изменниках, трудно обойти вниманием и яркую личность генерала А.Л. Носовича, который формально должность командующего армией не занимал, но фактически обладал такого рода полномочиями и руководил действиями больших групп войск[26].
Присутствовала измена и на более высоком уровне. Советскими фронтами, по подсчетам А.Г. Кавтарадзе, командовали 20 человек, в том числе 17 военспецов[27]. Пожалуй, самым высокопоставленным изменником за всю Гражданскую войну в лагере красных оказался главнокомандующий Восточным советским фронтом бывший подполковник М.А. Муравьев. Сюда же можно отнести и упомянутого выше П.А. Славена, командовавшего Южным фронтом, но впоследствии изменившего красным. Отметим, что оба они также имели в своих послужных списках должности командующих армиями.
Таким образом, из 120 командующих советскими армиями и фронтами в Гражданскую войну на сторону противника перешли восемь человек: Б.П. Богословский, Н.Д. Всеволодов, Н.А. Жданов, Ф.Е. Махин, М.А.Муравьев, П.А.Славен, А.И.Харченко иВ.В.Яковлев.
Известен и противоположный случай. Речь идет о сдаче в плен в районе Сочи возле грузинской границы командования Кубанской армии белых во главе с генерал-майором Н.А. Морозовым в начале мая 1920 г. Тогда красным сдались около 34 000 казаков[28]. Сослуживец Морозова генерал-майор В.А. Замбржицкий свидетельствовал о вере этого генерала в возможность примирения с красными, о его разочаровании в Белом движении и готовности воспринять советскую идеологию как новую государственную идею. Основой таких взглядов, по мнению Замбржицкого, стали надежды на установление в стране твердой власти в противовес хаосу у белых[29].
На одном из совещаний, по словам Замбржицкого, «этот бородатый и лысый человек, обличьем похожий скорее на ямщика иль на ярославского чайного сидельца, чем на ученого-профессора, вскочил, искаженный бешенством, весь дрожа и стиснув кулаки, и истерически выкрикнул, стукнув пястью о стол: “Я ненавижу этого Деникина, от него все зло и гибель!” И было столько муки, столько отчаяния, столько горечи в этом крике истерзанной души, что, право, язык не подымался сказать, что Морозов — простой перебежчик. Нет, это надрыв, это поиски меньшего зла в море общего зла… Ведь он все-таки ратовал за единение только не под знаменем Деникина; тот через неделю после этого и сам ушел, да мы-то этого тогда не знали.»[30]
Эти свидетельства совпадают с показаниями самого Морозова, данными по делу «Весна»: «Крах Деникина и моральное разложение кубанских и донских частей показали мне, что Белому движению пришлось иметь дело не с анархией, а с каким-то более прочным государственным образованием. Однако я считал, что для меня как для белого дорога в Сов[етскую] Россию закрыта, пока случайный разговор по телефону с включившимся красным командованием 34[-й] дивизии не дал мне мысли о возможности мирно покончить бесцельную борьбу, причем мне за бегством старших начальников пришлось остаться с казаками за старшего.
Я переходил на сторону красных с весьма смутным представлением о сов[етской] власти, считая ее, однако, единственной государственной властью и интересуясь вместе с моими товарищами тем загадочным строительством, которое ведется в стране.
Действительность 1920 года при близком знакомстве с нею меня сначала разочаровала; мне вскоре стало ясно, что военный коммунизм не удержится, я полагал, что он будет сметен стихийным крестьянским движением, с которым уцелевшим из нас придется иметь дело.
Опыт Кронштадта, Тамбовского, махновского и пр[очих] крестьянских движений убедил меня, что анархия как неизбежный их спутник грозит стране развалом, иностранным вмешательством, закабалением и реакцией»[31]. В дальнейшем Морозов добросовестно служил в РККА и был расстрелян в 1938 г. Впрочем, это сюжет для отдельного исследования.
Помимо Морозова еще несколько генералов, имевших опыт командования белыми армиями, были взяты частями РККА в плен на исходе Гражданской войны. Речь идет о бывшем командующем Уральской отдельной армией генерал-лейтенанте В.И. Акутине, о бывшем командующем Южной армией генерал-майоре П.А. Белове, о бывшем командующем Народной армией Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания генерал-майоре Н.А. Галкине и о бывшем временно исполняющем должность командующего Сибирской армией генерал-лейтенанте А.Ф. Матковском. Все четыре случая связаны с Восточным фронтом и относятся к концу 1919 — началу 1920 г., причем взятые в плен оставили командование армиями задолго до пленения. Акутин, Белов и Матковский были вскоре расстреляны. Галкин же, как недавно установлено, дожил в СССР до второй половины 1930-х гг.[32]Однако пленение и осознанная
