Но в отличие от древних мастеров юхицу сегодняшние каллиграфы в основном только и делают, что надписывают конверты для денежных подношений от близких к свадьбам или похоронам да выводят иероглифы для гравировки на памятниках, вывесках и уличных объявлениях.
Вот и моя Наставница бралась за любую работу, о чем бы ее ни просили: от росписи кубка чемпиона по гейтболу в клубе для престарелых до оформления настенных меню для ресторанчиков японской кухни или написания резюме для соседского сына, оставшегося без работы. Эдакое агентство «Тысяча услуг» для всего, что касается письменных знаков. Хотя с виду обычная лавочка канцтоваров…
Напоследок я меняю воду в молельной чаше перед фумидзу́кой[10] в саду. Казалось бы, всего лишь большой булыжник — а в доме Амэмия он почитался чуть ли не выше самого Будды. Шутка ли — целое кладбище тысяч написанных писем! А теперь этот камень обнесен стыдливой оградкой и густо зарос ирисами…
На этом моя утренняя уборка завершена.
До половины девятого — времени открытия «Канцтоваров Цубаки» — остается еще немного времени. И я отправляюсь к госпоже Барбаре на утренний чай.
Оглядываясь назад, я понимаю, что все последние полгода крутилась как белка в колесе. После смерти Наставницы разгребать завалы из незакрытых счетов и задолженностей семейного магазинчика выпало тетушке Су́сико. Но с тех пор, как я удрала от них за границу, обнаружилась целая куча проблем, которые тетя не могла решить самолично, и теперь их пришлось потихоньку, одну за другой, улаживать мне. Все равно что отскабливать нагар со старых кастрюль и сковородок. Особенно же много нагара скопилось в вопросах передачи прав на наследство.
Казалось бы, что мне, в мои двадцать с хвостиком, проблемы чьего-то наследства? Но поскольку весь этот дом когда-то унаследовала Наставница, которую наш род удочерил еще во младенчестве, сам факт ее смерти обнажил целую россыпь неожиданных «подводных камней».
По мне, так собрать бы уже весь этот мусор из прошлого да выкинуть с чистым сердцем. Но как я ни надеялась, что взрослые отнесутся к ситуации хотя бы с юмором, увы — слишком много моей родни, которую я толком и знать не знала, стало вдруг заглядывать ко мне «в гости» со звериной серьезностью на лице.
Все они рассчитывали на одно. Как только я подпишу бумагу о том, что жить в этой «средневековой рухляди» не собираюсь, этот дом тут же снесут и отстроят на его месте какую-нибудь многоэтажку для сдачи в аренду или автостоянку, прибыль от которых можно делить на всех собственников понемногу. А заодно, разумеется, срубят под корень и нашу старую камелию.
Но это огромное дерево я обожала с детства и хотела сберечь его, чего бы мне это ни стоило.
В тот день, уже после обеда, я проснулась от звяканья дверного колокольчика и тут же вскочила с дивана.
Похоже, сама не заметила, как заснула. Мелкий дождик, тихонько накрапывая по земле, убаюкивал лучше всякой колыбельной. Так моросило сразу после обеда вот уже несколько дней подряд.
Двери для посетителей я открываю в 9:30 утра и несколько часов до полудня провожу за конторкой, а потом скрываюсь за стенкой на маленькой кухоньке и обедаю. С утра я обычно не ем — разве что заедаю горячий чай какими-нибудь сладостями, — но уж в обед стараюсь подкрепиться как следует.
Клиентами то утро меня не баловало, я заклевала носом и прикорнула на кухонном диванчике. Думала, подремлю минут десять — и опять за конторку. Да так и провалилась в глубокий сон. Возможно, оттого, что за полгода с моего возвращения это место наконец-то перестало меня напрягать, в последнее время глаза у меня так и слипаются средь бела дня.
— Простите! Вы работаете?
Какая-то женщина выкрикивала это уже не первый раз. Спохватившись, я метнулась обратно к конторке.
Голос ее показался мне смутно знакомым, и я не ошиблась: передо мной стояла госпожа Уо́фуку — жена хозяина рыбной лавки по соседству.
— О! Так это ты, Голубочек? — При виде меня глаза ее будто вспыхнули. — Когда ж ты вернулась-то?
Голос ее звучал все так же шершаво, а в руке она сжимала целую пачку почтовых открыток.
— В январе…
Услышав мой ответ, госпожа Уофуку приподняла край длинной юбки, кокетливо отвела одну ногу назад и склонилась в глубоком поклоне. Ах да, вспомнила я. Такой она всегда и была…
Все мое детство, когда Наставница посылала меня прикупить чего-нибудь к ужину, именно жена хозяина рыбной лавки украдкой угощала меня чем-нибудь — то конфетой, то шоколадкой, то леденцом на палочке. Она знала, что Наставница запрещает мне сладкое, и уже поэтому баловала меня очень упорно. Так, что еще в дошкольные годы я частенько мечтала: эх, вот бы такая женщина была моей настоящей мамой!
Как же мы с нею за эти полгода ни разу не встретились, хотя живем по соседству, удивилась я. Но она как будто прочла мои мысли.
— А у нас матушка в деревне совсем слегла, ухода требует. Пришлось ненадолго вернуться к ней на Кю́сю. Потому мы с тобой и не виделись… Но ты, Голубочек, вижу, держишься молодцом! Вот и я то и дело у мужа спрашивала: как там наша Птичка из храма Дождя?
Этот муж у госпожи Уофуку уже второй. Первый несколько лет назад скончался от тяжелой болезни. Об этом мне написала тетушка Сусико, пока я на своих «каникулах» подрабатывала в Канаде.
— Ну слава богу! Каждое лето столько народу ждет открыток на День большого зноя![11] Вот и на этот раз просто не знала, что делать… И тут слышу — говорят, ваша «Камелия» снова открылась. Да неужто? Пришла проверить — и правда! Какая радость…
Проговорив все это вежливо и напористо, госпожа Уофуку протянула мне пачку пустых открыток. Девственно-белых, с разлиновкой для адреса и почтовой марки на лицевой стороне.
При этом, насколько я знаю, сама госпожа Уофуку пишет отнюдь не как курица лапой. Почерк у нее приятный и легкий, знаки словно порхают в воздухе. Тем не менее из года в год она заказывает каллиграфию для летних пожеланий у нас в «Цубаки». Исключительно потому, что была давней подругой Наставницы.
— В общем, прошу оформить все так же, как и всегда!
— Да, конечно… — машинально отвечаю я.
Заказ принят, сделка заключена. Госпожа Уофуку, попрощавшись, уходит. Проводив взглядом ее старенький передник, юбку до щиколоток, белые носочки и челку до бровей, я как будто на пару секунд возвращаюсь в детство. Теперь госпожа Уофуку живет на попечении сына и нянчится с внуком. А детей у нее трое, и все мальчики. Кто знает, может, когда-то она так баловала меня, потому что видела во мне свою дочь?
Перелистнув страницу календаря, я обвожу ярко-желтым маркером День большого зноя и День начала осени. И до, и после этих «пиковых» лунных дат еще будут День начала сливовых дождей и День окончания жары, к которым также пишутся отдельные пожелания. Для меня же это означает одно: танцевать с кистью придется все лето.
Я споласкиваю лицо, изгоняю остатки сна и начинаю подготовку к работе.
Первым делом нужно достать нашу старенькую резиновую печать с изображением рыбы[12] и проштамповать ею все открытки с изнанки. Оформлять изнанку совсем не сложно — этим можно заниматься, даже сидя за прилавком. Летние пожелания от госпожи Уофуку наша писчая контора оформляет уже много лет, не сказать — десятилетий. Сама работа проста, угнетает лишь ее количество. Но все инструменты, которые Наставница годами использовала для этих заказов, давно подобраны и хранятся в специальном футляре. А сама клиентка настолько давняя, что даже содержание ее пожеланий можно не вычитывать заранее. В общем, у меня есть все, чтобы и нынче исполнить заказ госпожи Уофуку безукоризненно, как по нотам.
Хотя, конечно, в отличие от изнанки лицевая сторона — с именем и адресом получателя — всякий раз требует отдельного внимания и усилий. У каждой открытки свой адресат, и поставить такую работу «на поток», как в конвейере, практически невозможно.
