– А Деда Мороза обманывать нельзя, – заявил я.
– Нельзя, конечно, – опять почесал затылок папа. – Но давай так договоримся: если мама не заметит, то и мы ей ничего говорить не будем. А у мамы глаз о какой, по себе знаю. Она все замечает. Если уж она не заметит, то и Дед Мороз не заметит. Договорились?
Я посмотрел на папу, потом за окно, где уже гудела предпраздничная метель, и ре шил: «Бог с ним, мужик он все же не плохой, а елки и вправду наверняка все раскуплены».
– Ладно, – милостиво согласился я. – Но спать я лягу только когда захочу – тут же добавил свои условия.
– Договорились, – не раздумывая протянул мне руку папа.
Я хлопнул по ней и стал помогать ему наряжать нашу сосно-елку.
Мама, конечно, ничего не заметила. Она была очень взволнована, даже, пожалуй, сильнее, чем я.
Папа тоже почему-то волновался.
И они оба по очереди втихаря друг от друга выпили по целой рюмке коньяка.
Я тоже нервничал и выпил целый стакан крюшона.
Было уже десять часов вечера, а Мороз все не приходил. Как, впрочем и Снегурочка, Буратино и Карлсон.
Наконец папа, утомившись ожиданием предложил маме выпить за старый год. Мама согласилась.
Мне налили крюшона, а мама с папой выпили шампанского.
Потом мама предложила папе выпить за то, чтобы все плохое осталось в прошлом году. Папа согласился, и, налив мне опять крюшона, они снова выпили шампанского.
Посидев еще немногу, папа предложил выпить за все хорошее, что было у них с мамой в уходящем году; Мне опять налили крюшона, а сами выпили уже коньячку. Папа подал маме дольку лимончика закусить коньяк, а мама папе – конфетку. Закусив, мама предложила выпить и за меня.
Я уже сам налил себе крюшона, чокнулся с родителями.
После очередной выпитой рюмки папа, не закусывая, сказал маме, что хочет попросить у нее прощения за все неприятности, которые он причинил ей в уходящей году, и налил себе целый фужер водки.
Мама всплакнула и, сказав, что она его прощает, тоже начала извиняться за что-то.
Папа простил, и они, обнявшись, выпили на брудершафт.
После этого они запели про миллион алых роз, и я им подпевал. Когда мне это дело надоело, я спросил, где же Дед Мороз со Снегурочкой.
А папа спросил у мамы:
– А нужны ли они нам, дорогая?
Мама отрицательно мотнула головой и добавила:
– Нет, не нужны.
– А как же я? – закричал я, опьяненный крюшоном и редкой идиллией в нашем семействе.
– А при чем здесь ты? – удивился папа.
– Деточка, – сказала мне мама, Буратино не самое главное в жизни.
«Вы – обманщики!» – хотел сказать своим родителям в лицо, но не успел, дверь позвонили.
– Кто это? – удивились помирившиеся мама и папа.
Слабо понимая, что происходит и какой сегодня праздник, они, может быть, впервые за много лет не ругались, а мирно обнимали друг друга.
Но я-то сразу понял – это Он, мой долгожданный Дед Мороз, со своими подарками. И я, выскочив из-за стола, бросился открывать дверь.
– Кто там? – крикнул я.
За дверью хором несколько голосов ответили:
– Это Дедушка Мороз Красный Нос.
– Дед Мороз, Дед Мороз… – твердил я, отмыкая замки.
В этот момент я, кажется, уже забыл, что совсем недавно не верил в существование настоящих Дедов Морозов. Сердце мое учащенно билось от предвкушения радости.
Наконец дверные замки поддались, и я распахнул дверь.
На пороге два дяди – один, похожий на Карлсона, другой – на Буратино – держали под руки третьего, похожего на Деда Мороза, который громко икал, тыкаясь огромным красным носом в проем двери. За всей этой веселой компанией весело и легко прыгала женщина, похожая на Снегурочку.
– Здравствуй, Дедушка Мороз, – машинально сказал я и почему-то добавил: – Красный Нос.
– Здравствуй, здравствуй, деточка, – ринулась в нашу квартиру, оттеснив меня к стенке, вся эта экзотическая толпа.
Снегурочка, пробегая мимо, сунула мне в руки бумажный мешок со словами:
– Держи, деточка, это тебе из Лапландии от Деда Мороза.
Самого Деда Мороза протащили в мою комнату и бросили на кровать.
Снегурочка бросилась поздравлять папу, Буратино – маму, а Карлсон налил себе в фужер водки и залпом выпил.
Я, все еще стоя в прихожей, раскрыл подарочный пакет. Там лежали несколько карамелек, обкусанная шоколадка, два яблока, пачка сигарет, стакан из-под вина и зажигалка.
Я достал одно, приличное на вид, яблоко, обтер его от пакетной пыли и шелухи и, сунув остальное под тумбочку, сел на калошницу. Яблоко я есть не стал: оно было большое, плотное и красивое. Жалко.
А в зале, у елки, после радостных приветствий стремительно развивались события: папа оторвал нос у Буратино, а мама – у Снегурочки привязанные косы. Карлсон, выпив второй фужер водки, упал на елку и уронил ее. Тут все обнаружили, что это не елка, а сосна. Мама обозвала папу обманщиком и пригласила танцевать Буратино. Папа обиделся на маму и увел плачущую Снегурочку в мою комнату. Наверное, привязывать косы.
Очевидно, папа очень шумно привязывал косы Снегурочке, так как Дед Мороз проснулся и, выйдя на свет, громко запел:
В лесу родилась елочка…
Мимоходом он пнул в бок Карлсона, отчего тот очнулся, встал и сразу же налил себе новый фужер водки, но выпить не успел: его остановил Дед Мороз.
– А где же мальчик? – спросил он, увлекшуюся в танце маму.
Мама пожала плечами.
Тогда он вытащил из моей комнаты папу и приказал найти меня, при этом страшно тряся и шмыгая своим большим красным носом.
Папа, держа в каждой руке по оторванной косе, с криком: «Сынок, ты где?» – бросился меня искать. Правда, найти меня, сидящим на калошнице в нашей прихожей, было не так уж и трудно.
– Сынок, – перейдя опять на елейно-спокойный тон, сказал папа, – а к нам Дед Мороз пришел. – И видя, что я смотрю на его руки, радостно воскликнул: – А это косы. Косы Снегурочки. Она тоже пришла с Дедом Морозом поздравить тебя с Новым годом.
– А это Снегурочка принесла в подарок тебе.
И он протянул мне косы, оторванные мамой у Снегурочки.
Я тихо-тихо по стенке обошел папу.
Мама тоже искала меня. Она держала в руках нос Буратино, оторванный папой.
– Малыш, – закричала она, – к нам пришел Дед Мороз, и он принес тебе подарок.
С этими словами она протянула мне оторванный нос Буратино.
«Да, – подумал я, – а как же мое письмо?» Дед Мороз, увидев меня, вдруг громогласно закричал:
– А вот и он, ленинградский почтальон!
Затем захватил меня в свои объятия и стал тыкать своим красным носом мне в лицо.
Карлсон, опять лежащий на полу, заслышал наше радостное веселье и попытался приподняться, но смог только поскрести ногами по паркету. В итоге он так и остался в том же положении. И состоянии, конечно.
Наконец Дед Мороз выпустил меня из своих объятий и всем объявил, что сейчас мы все будем водить хоровод. Установили елку на место.
Буратино без носа, Снегурочка без кос, мама, папа, Дед Мороз и я встали вокруг елки-сосны. Но почтальона, о котором объявил Дед Мороз, нигде не было. Взрослые запели:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…
Дальше все замолчали, так как слов больше никто не знал.
Кроме меня.
Я же продолжал петь.
Дальше весь хоровод пел я один.
После хоровода все сели за стол, тем более, что до наступления Нового года оставалось пять минут, разлили шампанское, мне – крюшона, и стали желать друг другу счастья, здоровья, а заодно и творческих успехов.
Все громко чокались и радостно гоготали.
У Деда Мороза даже отвалился нос, но это мало изменило его внешность: под отвалившимся носом оказался такой же не менее красный нос, да еще вдобавок в крапинку.
Тосты пошли один за другим.
Про меня забыли.
Я понял, что мой праздник, устроенный мне родителями, подошел к концу. Я тихо сполз со стула и ушел к себе в комнату, прихватив по дороге две косы Снегурочки, два носа и один ботинок. Закрыл за собой дверь и, свернувшись калачиком на кровати, заснул.
А засыпая, подумал о своих родителях. Хорошо, что я у них есть. Вон как здорово они веселятся на моем празднике. И Деду Морозу со Снегурочкой весело.
Жаль только Карлсона.
Он все время спал под столом.
А ему тоже, наверное, хотелось повеселиться в эту новогоднюю ночь, как и всем… вам… нам…
Квадрат Малевича
К своим тридцати семи годам в ее сексуальной жизни был один-единственный мужчина.
Ее муж.
С которым к тому же Вера «разошлась» полгода назад. Вернее, «разойтись» она не могла, они с ним жили незарегистрированные, так сказать, в гражданском браке: вместе решили, что регистрация в загсе – это немодно.
И вот однажды утром он встал и сказал, что уезжает. Она подумала, что, как всегда, в командировку.
Спросонья и не поняла, куда и зачем, только протянула к нему губы для поцелуя, которые он впервые за десять лет совместной жизни не поцеловал, что и было самым странным в это утро. Но странность эта тогда ее не взволновала, и она, зафиксировав, что дверь захлопнулась, снова уснула.
