— Он сегодня летает?
— Нет, в наряде.
— Сколько уже не летает?
— С прошлой недели.
— Так он у вас летчик или офицер для нарядов?
— Пока думаем, что делать. Потом доложим решение, — вполне резонно ответил Миловиден.
— Вам и думать нечего! Для этого существует методический совет. Завтра же подготовить документы на заседание!
— Будет сделано, командир!
Вязничев замолчал, скрывая досаду. За двадцать лет в авиации у него выработалось чутье на несчастье. Раз пронесет, другой, десятый, а на двадцатом не минует. Где-нибудь, когда-нибудь, но купится Миловидов на своей гордыне. Что он, командир, в данной ситуации может предпринять? Отстранить от полетов? Но тогда на каком основании? Найти повод, но это просто непорядочно.
3
Предупреждения синоптика Миловидов не оставил без внимания. В самолет он садился предельно собранным, настроенным на четкие и решительные действия в любой ситуации, не исключая и аварийной.
— Ноль тридцать пять, прошу запуск!
В эфире кажущаяся неразбериха голосов: кто запрашивает взлет, кто отход от аэродрома. И все-таки Глебов не пропустил этот позывной, остановился в плановой таблице на фамилии Миловидова: в свое время вышел на связь. В свое!
— Запуск!
И с этого момента Миловидов для Глебова стал меченым атомом, ни на минуту не упускал он его из поля зрения: смотрел, как Миловидов подрулил к предварительному старту, как занял исполнительный.
— Ноль тридцать пять, прошу взлет!
— Встречно-боковой слева под шестьдесят, порывы до восьми! Взлет разрешаю!
А сам Глебов из-за командного пульта тянул шею, чтобы лучше видеть, как взлетает Миловидов. Ударили в стороны из-под фюзеляжа сизые клубы дыма, низовой грохот всплеском волны докатился до КДП. При взлете по вертикали физически ощущается противоборство машины с силами земного притяжения. Самолет — само напряжение всех тщательно сбалансированных сил — чуть приподнимается, будто зависает над площадкой. С виду так совсем неказистая машина. Не то кузнечик, не то зеленый в голубом чепраке конек-горбунок с острой лобастой головой дельфина. Смотреть особенно не на что, но грохоту на всю Вселенную. Кажется, самолет только и держится на этих буйствующих, рвущихся в стороны, но спрессованных в единую твердь вихрях. Дрожа, бьются под фюзеляжем прозрачной плазмой столбы раскаленного воздуха, и небесный свод словно раскалывается с металлическим звоном от зенита до горизонта. Обычный бетон не выдерживает, разлетается под струями подъемных двигателей, как тесто. Поэтому и бронируют площадки листовой сталью. Смотришь на взлетающий самолет, и видно: достаточно малости, ничтожного рассогласования в технике — и рухнет подъемная сила. Но нет, плавно отделяясь от площадки, самолет словно попадает в восходящие потоки воздуха, подхватывается вверх. Поднялся выше линии горизонта, выше зеленеющих по сопкам кущ, блеснул на солнце глянцем голубых крыльев и перешел в разгон скорости.
Взлетел Миловидов. Но взлететь нехитрое дело. Как садиться будет!
Все шло спокойно у него до выхода на посадочный курс. Впереди в лобовом стекле уже просматривалась серым крестьянским рядном посадочная полоса. Шелковым шнурком выделялся по центру пунктир осевой линии. Внизу остывающее и полинявшее к осени море. Измятины зыби на нем — точно забоины на листовом цинке.
Миловидов доложил о включении автоматики системы катапультирования.
Она срабатывала при изменении положения самолета сверх допустимых пределов. Но чтобы не выбросило летчика в воздухе при выполнении боевых маневров, ее после взлета выключают. А перед посадкой на случай непредвиденного срыва включают снова. Стоило Миловидову отвлечь на несколько мгновений внимание, как полосу будто взяли за дальний конец и потащили в сторону.
— Слева под семьдесят, порывы до шести! — передал руководитель полетов.
Миловидов и сам видел: хорошо несет! Первым звонком стал для него выход на береговую черту. Там всегда вроде порожка со сдвигом потоков. Машину ни с того ни с сего потянуло вправо, как на раскатанном ухабе. Миловидов тонким и быстрым движением перехватил скольжение, придержал левой педалью, вернул машину в управляемый полет. «Ничего себе забросы! Так действительно может выкинуть на лямки после случайного порыва ветра».
И чтобы такого не произошло, он без колебаний собственноручно выключил систему автоматического срабатывания катапульты.
Самолет шел над посадочной полосой и словно вплывал в поле зрения — острием иглы, полушаром остекления кабины, короткими, смещенными назад крылышками. Турбинный гром стеной валился за самолетом, раскатываясь по земле. С КДП было видно, как техники, обхватив головы, присели спиной к полосе, ожидая, когда пройдет пик волны.
Глебов не спускал глаз с самолета. Видно было, как Миловидов то прибавит крен, то уберет, явно побаиваясь, как бы не передать лишнего. Все-таки на своем ставил!
Мы привыкли видеть самолет на скорости: мелькнет перед глазами — и уже его нет. А при посадке по вертикали он идет над полосой, как при замедленной видеозаписи. Кажется, пешком обогнать можно. И весь в прямом обзоре, как на ладони.
Шел Миловидов, чуть приспустив левое крыло.
— Убери крен! — предупредил его Глебов, но летчики всегда болезненно относятся к подсказкам с земли. А здесь еще дело принципа. Этот полет был продолжением их спора.
— Понял, вас понял! — А сам пальцем не пошевельнул: как шел с креном, так и продолжал идти. Он демонстрировал высший класс техники пилотирования, он показывал, как самолет может летать.
Мелко дрожал пол на КДП, вовсю дребезжали стекла. Один сплошной грохот и в экранном зале. Скажи рядом кому слово — не услышит.
В сквозном просмотре под самолетом дрожали в горячих струях линия горизонта, очертания сопок.
Несколько на отлете от фюзеляжа столбы спрессованного подъемными двигателями воздуха загибались встречным потоком, вытягивались в серый, с размытыми краями след самолета. На небе оставалась точно желтовато-пыльная борозда с неровным, рваным отвалом.
Растопыренной треногой шасси, надломленной вниз острой кабиной, ярко-зеленым подбрюшьем, короткими крылышками-плавниками самолет напоминал морского дракона, поднявшегося из темной пучины на поиск добычи.
Медленно, будто причаливая к невидимой мачте, самолет приближался к посадочной площадке. По мере уменьшения скорости нос его поднимался вверх, а хвост, напротив, приспускался вниз, словно осаживали на тугих поводьях горячего коня.
Машина нависла над опаленным, в цветах побежалости, посадочным кругом. Тугие струи подъемников уже не ложились в дымный след, а растекались в круговую крону перевернутого дерева.
Метр за метром, осторожно теряя высоту, машина приспустилась к точке приземления, коснулась площадки, чуть приподнявшись на сработавших амортизаторах. И как одним поворотом ключа выключили грохоталку. Машина, на ходу складывая одно за другим крылышки в вертикальное положение, отруливала в сторону технической позиции для подготовки к повторному взлету.
Сел Миловидов! Что бы ему там ни говорили, как ни стращали, а он как хотел, так и слетал! Кто ему указчик и кто судья?! Сам себе и царь и бог.
И на КДП он как на крыльях взлетел. В облегающем, со шнуровкой по бокам костюме, под мышкой белый защитный шлем с зеленоватым забралом светофильтра. Темные волосы разметались в стороны. Как ни старался Миловидов быть сдержанным, но разве скрыть или погасить в глазах искрящуюся радость?
— Молодец! Хорошо сел! — первым встретил Миловидова на командном пункте подполковник Рагозин.
Во время полетов от звонка до звонка замполит находился на аэродроме. Где случался затор, он спешил туда. А если смена проходила спокойно, любимым местом Рагозина было кресло рядом с руководителем полетов. Особенно когда полетами руководил Глебов. У него обо всем можно спросить, все уточнить.
— Да, на посадочном хорошо сносит! — с легкой душой поделился Миловидов. И будто не было никаких разногласий и разящего наповал вопроса на предполетных указаниях. — При подходе к береговой черте так мотает, что дух захватывает.
Глебов ничего не сказал: слетал, и ладно. А если подумать лучше, то не тому радуется Миловидов. Не на том пути он стоит. Этот успех его вроде приманки, чтобы подловить на большем. Поэтому Глебов и сдержан:
— С утра сегодня сравнительно спокойно. Без забросов, но к середине дня ветер усилится.
Нет, не собеседник на этот час Глебов.
— Зина! Какие клипсы! — Миловидов отошел к планшетистке.
Вскоре после Миловидова поднялся на КДП и Вязничев:
— Слетал?
— Шесть шарей! — весело отозвался Миловидов.
— Хорошо!
Присутствие Вязничева конечно же сковывало Миловидова, не позволяло целиком отдаться празднику души. Постоял немного за спиной Глебова, посмотрел, как садятся его летчики, да и сам засобирался:
