Маша. Не уходи, Маня!
Маня. Люби меня, как я тебя, и будем верными друзьями! Завтра – молчок! Я с тобой, Машка, не разговариваю! Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот и съест! (Уходит.)
Маша забирает арбуз, плетется в другую кулису.
Сцена 3
На подиум выходит Лариса Мондрус и ансамбль.
Лариса Мондрус (поет).
Мне в ночи поездаКак тревога и беда.И не сплю я до самой зари.А любовь моя – синяя звезда.Про весну мою что-то говорит.Или дождь, или снег,Или ветер поет.А любовь, как зайчик на стене.Я ладошкой накрою ее.Или да, или нет, или нет.
И зимой, и весной.Неразлучная со мной.От нее никуда не уйти.Ты – любовь моя – чайка над волной.Руку протяну – она летит.Или дождь, или снег,Или ветер поет.А любовь, как зайчик на стене.Я ладошкой накрою ее.Или да, или нет, или нет.
На подушку ко мнеЗвезды падают во сне.И рассвет за окошком дрожит.А любовь моя – зайчик на стене.Солнце в облака и она бежит!…Я ладошкой накрою ее —или да, или нет, или нет…3
Мусорная площадка во дворе. У контейнера, на корточках, сидит Илья, сосредоточенно рассматривая проигрыватель и пластинки. Из левой кулисы выходит Люба. В руках у нее несколько старых пальто. Подходит, развешивает пальто по краю контейнера.
Илья (поднимаясь). Здравствуйте.
Люба. Здрасьте.
Илья. Извините, вы Орлова?
Люба. Орлова. И чего?
Илья. Моя фамилия Савич.
Люба. Ну и что?
Илья. Я сын Марии Савич.
Люба. Не было у нее сына.
Илья. Нет, вы не поняли, я сын Марии Савич, только что из Москвы приехал.
Люба. Да хоть из Парижа! Нет в документах никакого сына.
Илья. Нет, подождите. Давайте с самого начала. Вы живете во втором подъезде?
Люба. Ну.
Илья. На третьем этаже?
Люба. И что?
Илья. Прошу прощения, сейчас попробую все связно рассказать. Так, сначала. (Пауза.) Когда я начал оформлять нашу квартиру…
Люба. Фига себе! Как это «оформлять квартиру»? Схуяли это баня пала?! Всё там оформлено, всё по закону. Сначала была рента, потом дарственная. Нечего там оформлять. Дарственная обратной силы не имеет.
Илья. Извините, как вас зовут?
Люба. Любовь.
Илья. Меня зовут Илья. Вы меня, Любовь, простите, пожалуйста. С этими переживаниями не соображаю ничего. Я пришел оформлять нашу квартиру…
Люба. Моя это квартира!
Илья. Ваша, ваша! Я начал нашу оформлять и узнал, что тетя Маня тоже умерла.
Люба. Ничего не понимаю. То сын, то тетя…
Илья. Я сын Марии Александровны Савич. Приехал из Москвы…
Люба. Фу ты, блин. (Смеется.) Значит, у них и имена были одинаковые?
Илья. И квартиры одинаковые. Обе на третьем этаже, только в разных подъездах.
Люба. Всех запутали эти старухи! Ну? Что?
Илья. Хотел узнать, как они жили.
Люба. Паршиво жили. Разосрались под конец. Не разговаривали, дрались.
Илья. Дрались?
Люба. Дрались… А я их разнимала. У вашей мамы был вообще крутой характер. Всех строила, подругу изводила, в смысле Илларионовну, а нашу наркоту дворовую так и не победила.
Илья. Кого?
Люба. Пациков подъездных. И зачем к ним лезла? Переживала очень, воспитывала, ругалась, пальчиком грозила. Так в таком возрасте нельзя переживать. Она же от инсульта умерла. А этим хоть бы хер, так и ширяются. Больше всех ее доставал Никитка из первой квартиры, но она заяву не писала, жалела его почему-то.
Илья. Как долго это продолжалось?
Люба. Весь последний год.
Илья. А отчего тетя Маруся умерла?
Люба. Просто от старости. В дом отдыха поехала, разволновалась в поезде и умерла. Тоже упрямая была. Я же предупреждала, запрещала ехать, но она уперлась. А это – нарушение динамического стереотипа. Этого нельзя… (Пауза.) Это… Как вас?..
Илья. Илья.
Люба. Вы это… Если узнали, что хотели, во дворе ко мне не подходите больше. Муж у меня ревнивый. Понимаете? И что за разговоры на помойке? Если понадобится, лучше в поликлинику зайдите, я теперь в регистратуре сижу.
Илья. Хорошо… Спасибо…
Люба уходит. Илья собирает пластинки, кладет их на проигрыватель, уносит за кулисы.
Сцена 4
На подиум выходит Лариса Мондрус.
Лариса Мондрус (поет).
Память падает на плечиКак сырой февральский снег.Отчего, сама не знаю,Но припомнилось вдруг мне —Точка, точка, запятая,Минус рожица кривая,Палка, палка, огуречик —Вот и вышел человечек.
В детстве дом построить просто,Чтобы был он сосен выше.Нарисую угол острый,И живу под синей крышей.А у дома нарисуюОгуречик и кружок.Вот и вышел человечек,Закадычный мой дружок.
Мне рябиновое летоПросыпаться не велит.На рисунке осень с ветокОбрывает желтый лист.Со двора холодный ветерГонит детство за порог.Убегает человечек,Закадычный мой дружок.
Сколько лет тебя ищу я,Как вчера из дома вышел.Сколько лет тебя зову я,Только ты меня не слышишь.За твоим окошком вечерЗвезды белые зажег.Где ты бродишь, человечек?Закадычный мой дружок…4
К финалу песни за круглые столы усаживаются Маша и Маня, на них красивые сатиновые платья и сизые телогрейки. Под восторженные аплодисменты девочек музыканты уходят.
Заводское общежитие. Ночь. За стеной наперебой звучат патефон и гармонь.
Маша. Танцуют…
Маня. Пляшут, да… Пойдем к ним?
Маша. Ты иди, я тут побуду. Лихо мне…
Маня. Заболела же! Валенки не одела, вот и снемогла ты, хвороба! (Приносит валенки.) Сейчас-то хоть ноги погрей. Поотмечала Новый год, кулёмушка. «Некрасиво-некрасиво»… Двадцать градусов мороза на дворе, снега по колено, а мы до клуба прёмся в туфельках-чулочках…
Маша. Я же в ботиках ходила…
Маня. А хорошо мы добежали, да? Парни с тарного цеха хорошие! Провожать назад пошли. Только ноги у них у всех короткие. Тут они у всех короткие. Некрасивых много тут живет. Я у них «Казбеком» дзобнула два раза. А на горке я чуть не убилась! А у тебя рейтузы было видно!
Маша. Да?
Маня. Да никто и не заметил, все снежки бросали. Много тут у них снега.
Маша. Да, снега здесь много… Такой красивый… Как алмазы сверкает под луной… Все дома, все крыши в белых шапках… Черного ничего нет. Только белое небо высокое. И тихо-тихо. Всё блестит, как серебро…
Маня. А я не видела алмазов никогда.
Маша. И я не видела.
Маня. А говоришь.
Маша. Алмазы тихие, как серебро… и белые, как серебро… се-ре-бро…
Маня. У-у… Что-то совсем ты разнедужилась, и заговариваешься, подруга. Горишь ты, Маша! Красная вся! Ой! От простуды малярии не бывает?
Маша. Нет, не бывает. Она от комаров малярийных бывает летом, а сейчас зима, комаров нет. (Плачет.) И наших малышей ни одного уже нет. Все умерли тихонечко. Комарики маленьких деток покусали. Война. Все поумирали…
Маня. Чо ты нюнишься опять? Маленькие и без войны мёрли завсегда. Это они от малярии. Ты вот к ним ходила. Может, заразилась?
Маша. Нет, это от мокриц.
Маня. Каких мокриц?
Маша. А я дежурила по кухне, Савич щи готовила, я и поела миску.
Маня. Ну и что такого?
Маша. Савич слепая стала. Думала, что мелкий лук, а это мокрицы были, истопник насобирал в кастрюльку. Она взяла, да и сварила их. А я поела.
Маня. Фу…
Маша. Да… Фу… Они сейчас во мне шевелятся…
Маня. Фу ты, Машка! Что городишь? Как им шевелиться, когда они вареные?
Маша. Не знаю, Маня. Но они меня жрут.
Маня. Совсем плохая стала! Завираешься совсем. Сейчас я уксус принесу, компресс поделаем, чтоб жара не было. Сиди, молчи. (Убегает.)
Маша. Не надо, Маня…
Маня (возвращаясь). Надо-надо. Вот… (Накладывает компресс.)
Маша. Вот и будет тебе шаркунок…
Маня. Наконец-то… сподобилась…
Маша. Когда помру.
Маня. Так. (Пауза.) Значит, опять не сейчас?
Маша. Нет.
