— Как тебя зовут? — спросил он у эльфийки.
— Я не так давно этим занимаюсь, так что творческий псевдоним еще не придумала, — усмехнулась женщина.
— Никогда не видел, чтобы проститутки ждали клиентов глубокой ночью в темных переулках, да еще в районе, где жизнь замирает после заката.
— Это особый восточный стиль.
— Мне можешь не рассказывать. О восточных проститутках я знаю в разы больше твоего.
Эльфийка одарила Ливия хитрой улыбкой.
— А, так ты клиент с большим опытом?
— Скорее, сутенер.
— Здешних сутенеров я знаю в лицо. А тебя вижу впервые. Или ты был в длительном отпуске? Судя по тому, как ты на меня набросился, на твоем необитаемом острове женщин было маловато.
— В тюрьме с женщинами часто возникают сложности. Суровая таможня задерживает и просит заплатить побольше, так сказать.
Лицо светловолосой красавицы вытянулось от удивления.
— Так ты… ладно, не хочу знать.
— Очень хорошо. Теперь ты замолчишь, а я посплю.
Халиф поправил подушку, повернулся на левый бок и потянул на себя одеяло.
— Но это моя квартира!
— Я заплатил тебе столько, что хватит на пару десятков ночей. И на право поспать здесь до полудня тоже.
Эльфийка пнула его в голень.
— Эй! Это моя постель! Я не шучу! Проваливай!
— Я тоже не шучу. Заткнись, пока не получила оплеуху.
— Это незаконно! Я позвоню в полицию, и ты вернешься в тюрьму! Кстати, а сколько ты там просидел?
— Десять лет.
— Охренеть, — округлила глаза женщина. — Ты кого-нибудь убил?
— Нет, но сейчас убью, если ты не закроешь рот. Дай мне поспать. Я впервые за десять лет сплю в нормальной постели.
Тяжело вздохнув, эльфийка бросила на одеяло расческу, прилегла рядом и подперла голову рукой.
— Ты кого-нибудь изнасиловал, а потом убил? Или наоборот?
Ливий открыл глаза. Спать хотелось неимоверно. Даже эмоциональный запах женщины на него не действовал.
— Я торговал людьми.
— Охренеть, — повторила эльфийка. — Но за это полагается смертная казнь!
— У меня есть связи. Благодарные клиенты, влиятельные люди. Они помогли.
— Отмотать десять лет в алжирской тюрьме. Ничего себе помощь. Но теперь-то ты законопослушный гражданин, осознавший свою вину? Начнешь праведную жизнь? — Она подняла руку ладонью вверх. — Ладно, не хочу знать. Вообще-то мне нужно на работу. Выхожу через час. Ничего, если я тебя тут запру? Вечером вернусь. В холодильнике полно еды.
— Ты никуда не пойдешь. Я тебя купил.
Эльфийка уткнулась лицом в подушку, изображая крайнюю степень отчаяния, а потом легла на бок, опершись на локоть и приняв соблазнительную позу.
— Я поняла, говорить с тобой про законопослушных граждан и праведную жизнь не стоит, ты не понимаешь, что это означает. Ты можешь погостить тут пару дней. Но не думай, что я восприняла твои слова про новое приобретение всерьез, ладно? Я не какая-нибудь потаскуха. Я ведь не похожа на потаскуху?
— Ну что ты. Только на очень воспитанную женщину, которая подходит к незнакомому мужчине в час ночи и выдает тираду про анальный секс и плетки.
— Ах, так ты все же услышал? Судя по тому, что ты со мной вытворил, и не скажешь! Как насчет того, чтобы прислушаться к женщине, когда она говорит «нет» или «мне это не нравится»?
— Я очень внимательно к тебе прислушивался. Давно не слышал, чтобы женщина так стонала от удовольствия.
Возмущенно фыркнув, эльфийка повернулась к Ливию спиной.
— Как долго ты планируешь тут торчать? Ладно, не хочу знать. Меня зовут Тара, а тебя?
— Ливий.
— В смысле, Ливиан? Твой папаша пал жертвой моды на фальшивые имена первых богов?
Халиф придвинулся к женщине и обнял ее, легко сжав грудь. Тара сладостно выдохнула, выгибая спину.
— Может, я кое-чем заткну тебе рот, и тогда ты все же замолчишь?
— Почему бы и нет? — в тон ему ответила эльфийка. — Уж коли ты меня купил, то, наверное, можешь делать со мной все, что захочешь?
— Где ты работаешь?
— Нигде я не работаю. В противном случае не цепляла бы мужиков впотьмах. — Она помолчала. — В смысле, я и вчера не цепляла мужиков. Я иногда помогаю Хадидже с клиентами, кафе открыто круглые сутки. Посетителей в такой час немного, но она уже не так молода, не справляется. Я ждала клиентов и увидела тебя. Ты мне понравился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ливий спрятал лицо в ее волосах и вдохнул их запах. Он понял, что пролежал бы здесь не один час. Вот так, не двигаясь и обнимая полузнакомую женщину.
— Значит, ты не проститутка, и не работаешь. На какие деньги ты живешь?
— Ну так, — уклончиво ответила Тара. — Приятель помогает.
— Взамен на домашнюю еду? Или ты пользуешься другой, более приятной валютой?
— Не твое дело. Какого черта? Ты собирался спать!
— Я хочу спать спокойно, не думая о том, что твой приятель явится сюда и всадит мне под ребро нож. Это меня не убьет, но разозлит. А я не хочу злиться. И ты, поверь, тоже этого не хочешь. Да и схлопотать пожизненный срок за убийство через день после выхода из тюрьмы я желанием не горю.
Тара повернулась к нему лицом и положила ладони под щеку.
— Ладно, не хочу знать, — подвел итог Ливий, укрываясь одеялом.
— Эй, не злись. Просто он… как бы это? Ну, сутенер, в общем. Не подумай, я у него не работаю. Но если он придет и увидит кого-то в моей постели, нас неправильно поймут.
— Так это твой сутенер, а не приятель?
— Нет! — возмутилась эльфийка. — Это сложно, я не могу объяснить.
Халиф погладил женщину по щеке.
— Если твой приятель-сутенер придет сюда, я все ему объясню. Мы поговорим как деловые люди. Товар имеет привычку убегать от тех, кто за ним плохо присматривает.
— Я не товар!
— Ты будешь товаром до тех пор, пока я не решу иначе. А если он не поймет по-хорошему, поговорим по-моему.
— Смотрю, ты передумал насчет следующего тюремного срока?
— Да. А вот насчет того, чтобы кое-чем заткнуть тебе рот, не передумал. От твоей болтовни у меня началась бессонница.
Глава вторая. Эоланта. Прошлое
1958 год
Багдад, Ирак
Кантара отложила книгу, поднялась с обитой синим бархатом кушетки и подошла к каменным перилам балкона. Небо уже окрасилось в первые оттенки красного, но солнце до сих пор не поднялось. Благословенные предрассветные часы, тихие и прохладные. Самое время для посиделок при свечах и разговоров о важном. Ветер трепал короткий шелковый халат сестры, играл каштановыми кудрями, свободно лежавшими на плечах. Эоланта поймала себя на мысли, что давно не разглядывала ее так пристально, хотя они встречались за ужином каждый вечер. Ее маленькая Кантара стала совсем взрослой. Из нескладного подростка превратилась в молодую женщину. Она была красива диковатой и немного неправильной красотой, которую Эоланта не раз видела на картинах с воительницами древности. Гордая посадка головы, решительный взгляд золотисто-карих глаз, плавная кошачья походка. С тех пор, как они уехали из родительского дома и поселились здесь, на востоке, минул не один год. Мать помнит Кантару и Эоланту еще девочками, а Сезара — скромным юношей, до смерти напуганным перспективой сопровождать их обеих в незнакомом мире. Теперь девочки выросли, а до смерти напуганный скромный юноша свернул на дорожку, при мысли о которой у родителей встали бы дыбом волосы. Кантара часто пишет матери письма, умело переплетая правду с ложью. Эоланта пишет реже. Лгать она умела, но с матерью этот номер не пройдет. А от правды ее лучше беречь. Меньше знает — лучше спит.
— Хочу поехать в Европу, — внезапно выдала Кантара. — Учиться.
Эоланта допила шампанское и вернула бокал на низкий медный столик с витыми ножками.
— И на кого же?
— Не знаю. Может быть, на врача. Или на медсестру. Или на адвоката. Что там нынче модно, в Европе?
— Понятия не имею.
— Я выучусь на медсестру, а потом пойду в армию. Как в свое время сделала ты. В Европе постоянно воюют, на фронте медсестры нужны.
