там преследовал личные цели, а Костя — общественные. И хоть это немного и по-коммунистически, мне оно нравится больше.
Мы прибыли в Мурманск, и пьянка продолжилась. Нам и в голову не приходило, что вообще-то можно и остановиться. Короче, к лодке мы приехали готовые. Но кое-что я помню.
Помню, что была грандиознейшая презентация, словно не круиз это был вовсе, а по меньшей мере закрытие всех войн на земле всерьез и надолго. И еще я помню фейерверк. Это было зрелище, доложу я вам. Ничего подобного в жизни не видел. Московский салют в честь пятидесятилетия Победы по сравнению с этим фейерверком — полузапретные забавы школьников с пистонами — вот какой это был фейерверк.
И главное — для кого? Мурманчане, подозреваю, в это время уже спали. Фактически, на этой презентации не было привычных халявщиков. Кроме, разумеется, прессы, которая, впрочем, тоже была в числе участников, причем по праву. Ну вот. Запустили фейерверк, не уступавший Северному сиянию, а потом все, кто на него глазел, спустились на корабль — в лодку, если угодно.
Но перед этим, помню, я потерял Сюткина. Потому что он достал откуда-то бутылку коньяка, налил мне в пластиковый стакан граммов сто пятьдесят, не меньше, и сказал:
— За тебя, старик! Чтоб, как говорится, и отдохнуть тебе, и поработать.
Я был настолько пьян, что потерял бдительность и, несмотря на то, что обычно пью только водку, жахнул этот коньяк и даже не заметил клоповьего привкуса.
Но что-то в его словах меня насторожило:
— Почему только меня? — спросил я, еле ворочая языком. — А ты?
— Обо мне не спрашивай! — засмеявшись, пропел он. — Старик! Ты даже не представляешь, какой тебя ждет сюрприз!
То самое, что его голосом говорил мне во сне Стив Уандер. Я понимал все больше и больше.
Но одна проблема осталась. Я старался не смотреть в сторону женщины, находившейся рядом. Как мне себя с ней вести? Было что-то у нас или нет?
Я попытался взять себя в руки и сосредоточиться. Давай рассуждать логично, Лапшин, говорил я сам себе. Во-первых…
Мои логические построения закончились, не успев начаться. Женщина застонала, перевернулась и вдруг зажгла лампу, которая стояла на тумбочке около ее кровати.
Справа от моей кровати стояло то же самое, но я уже не обращал внимания на такие мелочи. Сказать, что я остолбенел, значит сказать ничтожную долю правды. Я окаменел. Я превратился в лежащий соляной столб.
В кровати напротив лежала единственная женщина в мире, с которой у меня ничего в ту ночь и быть не могло — Юлия Рябинина собственной персоной.
4
Долгое время мы в упор рассматривали друг друга. Первым нарушил молчание я.
— На твоем месте должен быть Сюткин, — заявил я ей.
Эх, Костя, Костя, санта симплицитас… Вот что значат твои «сюрпризы»…
— Здравствуй, Лапшин, — сказала она довольно наглым голосом.
— Если ты пробралась сюда, чтобы продолжить свою песню о преимуществе семейной жизни над холостяцким существованием, то хочу тебя предупредить, что если ты…
Моя ирония, мой сарказм куда-то очень быстро улетучились сразу после того, как она скучающим голосом перебила меня:
— Да пошел ты! Козел…
Скажу честно, я опешил. Это был как бы не ее стиль. На какое-то время я даже засомневался, Рябинина ли она. Но очень быстро убедился в том, что зрение меня не обманывает.
— Аккредитацию на эту лодку дал мне Костя, — сообщила Юлия. — Но вовсе не для того, чтобы я продолжала с тобой шуры-муры. У меня свои цели.
— А что, Костя уполномочен раздавать аккредитации на эту лодку? — спросил я ее.
— Нет, к сожалению, — ответила она. — Он просто отдал мне свою.
— Когда?!
— За час до отплытия.
— А как ты оказалась в Мурманске? Вы что, договорились с ним?
— Лапшин! — сказала она. — Я не хочу отвечать на твои вопросы. Более того: я вообще не хочу с тобой разговаривать.
И, замолчав, она отвернулась к стене. Мне это было слишком знакомо, чтоб я попытался продолжить говорить с ней на эту тему.
Я включил свою лампу и посмотрел на часы. Они показывали шесть часов. Только я никак не мог понять: шесть вечера или шесть утра? Ничего похожего на иллюминатор в каюте, а это была именно каюта, я в этом не сомневался, не было. Каморка какая-то, правда, комфортабельная каморка.
Итак, говорить она не хочет, да это, собственно, и к лучшему. Если уж каким-то образом получилось так, что она здесь, то пусть лучше молчит, чем разглагольствует. Как будто я сам ничего не понимаю.
Костя напился до такого состояния, что безропотно отдал ей свою аккредитацию. Но когда он успел?! Впрочем, последние часы перед отплытием я помню так смутно, что не удивлюсь, если окажется, что Рябинина пила вместе с нами.
Но, как говорят классики, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
Я решил не ломать голову над этим вопросом. Много чести, в конце концов. Если одной нужно тайком пробраться на корабль, а другому не жалко своей аккредитации, то ради Бога. Мне все равно. Как сосед Костя устраивал бы меня больше, конечно, но раз он не хочет быть моим соседом, то флаг ему в руки. Мне только не нравилось, что он решил устраивать мою личную жизнь, не спрося у меня совета. А так — пусть забавляются. А я в этом не участвую. У меня и так много проблем. Например, что можно сделать, чтобы голова не болела. Нет никаких сил терпеть эту боль.
Хорошо начинается круиз.
Весело. И почему-то мне казалось, что это еще цветочки.
5
Ягодки не заставили себя ждать очень долго. Через два часа, которые я провел, уставившись в потолок, в каюте вдруг негромко заиграла музыка. Очень ненавязчиво, робко, будто не призывая, а предлагая проснуться.
— Доброе утро! — мягко заговорил репродуктор. — Экипаж корабля «Заря» и работники фирмы «Сафари» приветствуют всех, кто проснулся, и приглашают пассажиров на завтрак в кают-компанию. Завтрак начнется через час. Ровно в девять. Добро пожаловать, господа.
Таким образом я выяснил, какое теперь время суток. Два последних часа я лежал без движения, как покойник, смотрел в потолок и пытался чувствовать себя гомо сапиенсом — в смысле, человеком разумным. Мыслящим. Получалось это с трудом.
Какой-то бред. Мы с Рябининой в одной каюте на борту подводной лодки, которая держит курс на Северный полюс. Я не выдержал и расхохотался.
Рябинина приподнялась на локте и спросила:
— Что смешного сказали по радио? Пригласили на
