Вначале ему крепко доставалось от более сильных ребят, но, имея частую практику, он научился терпеть и побеждать не только своих ровесников, но и учеников из более старших классов. Втайне от родителей он даже посещал несколько месяцев секцию модной в те годы борьбы «самбо».
Однажды, во время такой драки, среди криков болельщиков никто не заметил, как в середину круга вошел мужчина в военной форме и громко сказал что-то. Через секунду всех мальчишек как ветром сдуло, и только Наум, сжимая кулаки, ещё кричал вслед убегающему противнику:
- Трус! Фашист!!
- Почему ты назвал его фашистом? — спросил мужчина. И, не дожидаясь ответа, протянул носовой платок. — Возьми, вытри лицо.
Они почти подошли к выходу из парка, когда мужчина нарушил молчание:
- Фашисты хуже диких зверей, но они гордятся этим своим званием.
- А вы видели фашистов?
- Да. Наблюдал этих нелюдей и их зверства. Так все-таки за что ты назвал его фашистом?..
- Он сказал, что все евреи трусы и прячутся в тылу.
Спутник Наума покачал головой, остановился и сказал:
- Послушай, парень, это неправда: евреи защищают свою Родину и хорошо дерутся. Если было нужно, они сражались и за свободу другого народа. Например, в Испании.
- А вы были в Испании? А еще где?
- Это неважно. Я человек военный и бываю там, где приказывают, но в Испании я встречал одного очень смелого еврея, который сражался с фашистами. Наши пути пересеклись еще раз, в другой стране. Родом этот смельчак был из Одессы, хотя по-русски говорил с большим акцентом. Так что — выше голову, мальчик, и не давай себя в обиду!
Когда Наум вернулся домой, глядя на его вид, бабушка только вздохнула:
- Почему же ты дрался сегодня?
- Я бил, чтобы доказать, что евреи не трусы.
- И доказал?
- Не успел. Помешал какой-то мужчина.
И Наум рассказал об этой встрече. Вдруг он увидел, как из бабушкиных рук падает и разбивается тарелка.
А вечером, когда вернулись с работы папа и мама, все ужинали за празднично накрытым столом. Наум не понял — почему, но был рад, что у всех хорошее настроение и его не будут отчитывать за очередную драку.
Через десять лет, когда мама рассказала ему историю Давида, Наум понял — в тот день он принес домой маленькую радость и надежду. Но бабушка больше ничего не узнала о своем старшем сыне. Она умерла в 1960 году.
Минуло более двадцати лет; Давид не давал о себе знать. Постепенно мысли и разговоры о нем в семье стали затухать. Родители давно ушли на пенсию, жили отдельно, и редко, по юбилейным датам, вспоминали Давида и ушедших в мир иной бабушку и дедушку.
… Летом Наум с женой и двумя детьми отдыхал на Кавказском побережье Черного моря. Неожиданно пришла телеграмма от родителей, в которой значилось, что они живы-здоровы, но просят срочно связаться по телефону: взволнованным голосом отец сообщил о звонке родственников из Одессы: оказией на них буквально свалилась маленькая бандероль из Англии, от Давида. Отец, естественно, волновался, что при пересылке по почте весьма вероятен риск утери слишком дорогой бандероли, и просил съездить в Одессу.
Через два дня Наум уже держал в руках несколько фотографий и короткое, написанное на английском языке письмо, и в тот же вечер, по телефону, сообщил чрезмерно взволнованным родителям его содержание. Давид писал, что жив, хотя и не совсем здоров, живет или в Лондоне или недалеко от Оксфорда, женат, имеет четверых уже взрослых детей и внуков. Извиняется, что не сообщает подробностей, так как уже посылал несколько аналогичных сообщений, а ответа не получил.
Отпуск был сокращен, и в Москве на семейном совете обсуждался лишь один вопрос: могут ли повредить Науму, занимающему руководящую должность во Всесоюзном институте, контакты с близкими родственниками за границей. После долгих и эмоциональных дебатов, учитывая, что в последние годы появились послабления в туризме за рубеж, по настоянию самого Наума в Лондон было отправлено подробное письмо с фотографиями. Опережая вопросы и действия со стороны органов, он сообщил в первый отдел института о появлении дяди, пропавшего без вести шестьдесят лет назад.
Через некоторое время пришло и радостное, и печальное письмо от Давида, где он сообщил, что серьезно болен; врачи не обещают ему много времени, а он мечтает увидеть всех нас.
Более полугода было потрачено на борьбу с бюрократией: получение «добро» от партийных и советских органов и визы на въезд в Соединенное Королевство. Особое «удовольствие» доставили беседы с дирекцией института и очень спокойным и вежливым представителем органов: встреча с ним длилась более двух часов, причем первоначально была сделана попытка объяснить бессмысленность поездки «неизвестно куда и неизвестно к каким дальним и незнакомым родственникам», а затем высказано «отеческое» наставление, и пожелание умного и бдительного поведения. Особо «ободрила» Наума «просьба» товарища о встрече по возвращении домой.
ГЛАВА 3
Профессионально-безразличный голос стюардессы объявил долгожданную новость о снижении самолета в аэропорту Хитроу и, естественно, о необходимости занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. Пассажиры дружно зашевелились, зашумели, захлопали спинками кресел; складывались сумки, пакеты.
Людмила Григорьевна безуспешно пыталась найти концы ремней в складках пледа, закрывающего ее колени.
- Прикажете вас пристегнуть, сестричка?
- Вы уже готовы выполнять мои приказы?
«Знакомства и расставания в самолетах и поездах легки и ни к чему не обязывают, — подумал Наум, — обмен адресами и телефонами, желание встретиться и продлить общение с интересными или нужными людьми заканчиваются, в лучшем случае, одним-двумя звонками. Такова реальная жизнь с ее запрограммированным ритмом, массой обязательств, планами, часть из которых так и остается невыполненной. Но, тем не менее, мы каждый раз попадаемся на эту удочку в надежде, что это — именно тот самый счастливый случай, который обязательно внесет свежую струю в однообразный ритм повседневных забот». Не пытаясь анализировать «что и зачем», чисто интуитивно, он почувствовал, что желание продлить знакомство для них обоюдно. И, оставив вопрос без ответа, сказал:
- Как вы себя чувствуете, сестричка?
- Спасибо, голова не болит — помогли ваши таблетки, но тяжелая и пустая.
- Что же вы будете делать без них в Англии?..
- Вы желаете дать мне сейчас еще несколько?..
- Я бы предпочел вручать их лично, в каждом конкретном случае.
Людмила Григорьевна отреагировала только взглядом, но, как показалось ему, одобрительным.
- Я даже не знаю — куда и зачем летит сестричка, и как я смогу осуществить скорую помощь. Вас будут встречать в Хитроу?
- Думаю, что да. По крайней мере должны.
- И кто мой соперник?
- Советское посольство в Англии.
- Та-а-к! Значит ковровая дорожка, машина с красным флажком и почетный эскорт сопроводит нового Посла страны Советов?
Соседка засмеялась:
- Вы абсолютно правы, однако, как в известном анекдоте: все верно, но не будет нового посла, дорожки и красного флажка. Я всего лишь переводчица и еду для помощи в каких-то переговорах. А ваша миссия не секретна?
- Не секретна, но таинственна: еду к родственникам, близким, но незнакомым. Один из них мой дядя, дореволюционный эмигрант; кто остальные и как их зовут — не знаю. И вообще — сомневаюсь, чтоб они знали о моем существовании до недавнего времени.
- Действительно, дядя — достаточно близкий человек, и вы сможете чаще встречаться с ним и его детьми в Англии и России.
- Боюсь, что с дядей будет сложно: он старый и очень больной человек. Чувствую, что встреча будет и радостная, и тяжелая…
- Я вам сочувствую.
- Мне может понадобиться ваше сочувствие в Англии, но как я смогу вас найти?
Людмила Григорьевна ответила не сразу; было непонятно — ищет ли она удобный способ для контакта или вежливый предлог для отказа. Собственно, даже во втором случае он бы понял ее положение и не обиделся, но она, после усердных поисков, достала из сумки визитную карточку, и, передовая ее, добавила:
- Думается мне, вам может понадобиться консультация или помощь посольства.
- Точно! — отреагировал Наум. — Ещё в Москве представитель гвардии «синих околышков» душевно разъяснил, что в этом безжалостном капиталистическом мире советские люди должны держаться друг за друга. По возвращении домой, не кривя душой, смогу отчитаться перед ним, что с удовольствием и сразу обеими руками держался за представительницу советских женщин.
- Послушайте, Наум Григорьевич, вы слишком быстро двигаетесь вперед! — засмеялась Людмила Григорьевна. — В лучшем случае — это темперамент, а в худшем.
- Давайте не будем анализировать далее. Тем более, что вы уже близки к истине.
