Колдун подтянул трос, закрепил на нем седло и дальше взбирался уже сам. Восторг новой победы всколыхнул кровь, умножил силы. Он поднимался неторопливо и уверенно, точно гигантский паук. Перебравшись на ветвь, посмотрел вверх.
До последнего разветвления оставалось каких-нибудь десять — двадцать метров. Нажав маленькие кнопки, он выпустил вмонтированные в подошвы ботинок стальные шипы и, распрямляясь, коснулся ладонями темно-серой коры. На этой высоте поверхность ствола была гладкой, как шея женщины. Колдун ступил на левую ногу — шипы глубоко вонзились в дерево. Перенес вес тела на эту ногу, сделал шаг правой. Шипы держали надежно. Он полез вверх.
Листва все больше напоминала зеленое облако — огромное зеленое облако, которое скрывало почти весь городок друидов.
Из-за его кружевных краев были видны только самые дальние домики, а за ними безуспешно катилось к горизонту золотое море полей. Когда Колдун поднес ладонь к глазам, на его указательном пальце была кровь. Сперва он решил, что поранился, но, когда стер кровь, на руке не оказалось ни малейшего пореза, ни царапины. Нахмурился. Быть может, он поранил себе ногу? Наклонился и увидел окровавленную подошву ботинка. Кровь каплями стекала с шипов. Наклонился еще ниже и явственно различил кровавый след, оставленный шипами на гладкой серой поверхности ствола. Наконец он понял, в чем дело: кровь была не его. Это была кровь дерева.
Искрилась на солнце дрожащая от ветра листва, и лениво раскачивался из стороны в сторону ствол. Из стороны в сторону, из стороны, в сторону...
Сок!
Колдуну уже начало было казаться, что этому слову никогда не отстоять своих прав, что его сознанием навеки завладел этот вводящий в заблуждение синоним — кровь...
Сок...
Сколько убийств и кровавых преступлений совершил Колдун, вряд ли он сам помнил.
Сок...
Ему совсем не обязательно быть прозрачным. При наличии соответствующих пигментов он мог приобрести любой цвет. Пурпурный. Зеленый. Коричневый. Красный. Кроваво-красный.
«Послушай»,— сказал себе Колдун,— до этого ты взбирался на сотни деревьев и ни на одном из них не видел дриады. Ты убивал их только внизу... Что же случилось? Что?» Он с трудом перевел взгляд ближе к основанию ветви, куда был нацелен его лазерный резак, и заставил себя нажать кнопку. Дерево рассекла узкая щель. Колдун впервые почувствовал почти физическую боль... Он включил передатчик:
— Подъем!
Струной зазвенел натянувшийся трос, вздохнула ветвь. Он углубил разрез.
— Подъем,— повторил он.
На этот раз ветвь приподнялась уже заметно. И вскоре отделилась от ствола.
— Принимать! — скомандовал Колдун.
— Слушаюсь,— ответил из передатчика металлический голос.
«Я уничтожу эту дриаду вместе с деревом!» — мысленно произнес Колдун.
Он срезал ветвь за ветвью, внимательно осматривая каждую, но дриады нигде не было. Заметил, что у него снова дрожат руки, а оглянувшись на ствол, увидел такое, от чего они задрожали еще сильнее. Луч на какое-то время заморозил поверхность среза, но сейчас, когда на срез упало солнце, из раны начала сочиться кровь...
Нет, не кровь. Сок. Красный сок! Колдун впервые в жизни не мог понять, что с ним происходит...
Вдруг он услышал из передатчика обеспокоенный голос робота:
— Вы поранились, Высочайший?
— Нет,— ответил Колдун,— это сок дерева. Он похож на кровь.
Потом внизу отвалилась очередная ветвь, и Колдун снова увидел «кровь», сочившуюся из новой раны, и ему снова стало плохо, но не так плохо, как прежде. Он уже начал привыкать.
До захода солнца ему удалось срезать восемь ветвей.
Когда наступила ночь, из приемника раздался голос:
— Высочайший намерен провести ночь внизу или вверху?
— Здесь.
— Я пришлю вам ужин.
В воздухе заметно похолодало, и, покончив с едой, Колдун пустил в действие обогревательный прибор, вмонтированный в его кабину-капсулу.
Вскоре начали всходить луны. У планеты Ригель их было три, и непрерывно меняющийся узор лунных бликов на листьях и цветах действовал усыпляюще. В своем новом обличье дерево было прекрасно. Птицы-хохотушки на ночь угомонились, а так как на этой высоте уже не было никаких птиц, которые издавали бы свой нудный звон, стояла полная тишина.
Вначале Колдун увидел лишь отдельные штрихи: сияющую белизну рук, ног, тьму там, где ее тело скрывала туника, расплывчатое серебристое пятно лица. Наконец, все это соединилось, и она возникла перед ним опять во всей своей бледной призрачной красоте. Села на толстую ветвь. В лунном свете ее лицо виделось гораздо отчетливей, чем днем,— очаровательное сказочной миниатюрностью черт и яркой синевой глаз. Долго хранила молчание. Молчал и Колдун, не находя в себе сил совершить новое убийство. Наконец он произнес:
— Это ты была там, на ветви? И в шатре из листьев тоже была ты? И это ты стояла, прислонившись к стволу?
— В некотором смысле,— сказала она,— в некотором смысле это была я.
— И ты живешь не в городе друидов, а на этом Дереве?
— В некотором смысле,— повторила она.— В некотором смысле я живу на этом дереве. И потом: — Почему ты убиваешь деревья, дриад и друидов?
Колдун на мгновение задумался.
— По очень многим причинам. Поскольку я — Высочайший из Колдунов, я убиваю все живое потому, что унаследовал одну из родовых черт — презрение к возвышенности и гармонии. Я получаю от этого такое же удовлетворение, какое художнику приносит живопись, поэту — стихи, музыканту — песня. Мне хочется быть сильнее всех и могущественнее всех. Я знаю, что наступит день, когда все живое и растительное всецело будет в моих руках и я стану повелителем вселенной. Я хочу власти!
— Но зачем тебе власть? Ведь тогда не останется надежд,— удивилась дриада.
— Так нужно,— сказал Колдун.
— Что ж,— произнесла она,— ты сказал, что думал. А теперь мне пора уходить. Я должна подготовиться к завтрашнему дню. Я буду на каждой ветви, которую ты срезаешь. Каждый упавший листок будет казаться тебе моей рукой, каждый умирающий цветок — моим лицом.
— Мне очень жаль — пробормотал Колдун.
— Я знаю,— сказала она.— Но та часть твоей души, которая способна испытывать жалость, живет только ночью. Она всегда умирает на рассвете.
— Я устал,— произнес он.— Я ужасно устал. Мне нужно выспаться.
— Так спи, ложись в свою капсулу и спи,— усмехнулась она.
Спи...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Его разбудило пение птиц-хохотушек, и, выбравшись из кабины, он увидел, как они порхают под древесными сводами, проносятся по зеленым коридорам, стремительно вырываются наружу сквозь щели в листве, розовые в свете зари.
Он включил передатчик:
— Что внизу?
Роботы отозвались немедленно:
— Сейчас будет подан завтрак. Как вы спали, Высочайший?
— Неплохо.
— Очень приятно слышать...
Когда Колдун обернулся к очередной ветви, чтобы срезать ее, он услышал тихий шепот:
— Я буду на каждой ветви...
В сознании вдруг вспыхнули видения прошлой ночи и на какой-то миг парализовали его голос. Он взглянул туда, где, поблескивая на солнце, трепетали под ветром убранные листьями тонкие боковые ветви, и на этот раз даже удивился, не увидев там дриады.
Прошла не одна минута, прежде чем он наконец заставил себя перевести взгляд к основанию ветви, куда ему сейчас необходимо было смотреть.
Когда ветвь стала опускаться, он переменил положение и отсек боковые ветви. В ту же секунду почувствовал на щеке нежное прикосновение листка. Его лица словно коснулась рука женщины. Колдун отпрянул и с яростью потер щеку. Отведя руку, увидел на пальцах красную влагу.
Кровь, нет, не кровь, сок был на них еще до того, как он потер щеку, однако он был настолько потрясен, что не сразу понял это. Когда же понял, ему стало немного легче. Но от этого минутного облегчения не осталось следа, когда Колдун повернулся, чтобы проверить, плавно ли идет трос, и увидел струившуюся из свежего среза кровь.
Обезумев, какое-то мгновение он видел перед собою только обрубок женской руки. Из передатчика раздалось:
— Высочайший! Высочайший! У вас все в порядке?
Колдун осознал, что спрашивает один из роботов.
— Что такое?
— Я спрашиваю: все ли у вас в порядке?
— Да... У меня всегда все в порядке. Иначе быть не может.
— Несомненно... Но вы слишком долго не отвечали: кроме того, мы недавно осмотрели срезанные обрубки этого дерева Познания и установили, что древесина наполовину гнилая... Поэтому, Высочайший, проверяйте прочность ветвей, за которые вы держитесь.
