я вообще могу помочь. При чем тут я?
— Как минимум свой последний день жизни он провел в вашем обществе.
— Ну… хорошо, спрашивайте. Только… У вас же есть официальные полномочия для этого расследования?
— Разумеется.
— Сергей Сергеич, не тяните мамонта за хвост, — недовольно вмешалась Анна. — Все документы в порядке, а нет — так я хоть сейчас любой составлю.
— Нет-нет, что вы, драгоценная Анна Павловна, как бы я посмел усомниться? — признавая собственное поражение, вскинул он ладони. — Просто должен же быть порядок, верно? Спрашивайте, как вас…
— Дмитрий Михайлович, — невозмутимо ответил охотник. И принялся задавать вопросы.
Но ничего нового этот разговор не дал. Проверяющего Старицкий знал плохо и общался с ним только по делу. Насчет взяток не сознался, тут и присутствие Набель не помогло, а может, наоборот, помешало, но эта маленькая ложь не влияла на общую картину. Шалюков в свой последний день показался управляющему рассеянным и словно бы слегка не в себе, но лезть в душу он не стал и выяснять подробности — тоже. Не стал и настаивать на ночевке проверяющего на прииске, когда тот поздно вечером засобирался в город. Удивился, конечно, такой внезапной рисковости, но Шалюков вполне отдавал отчет своим действиям, был взрослым и вполне самостоятельным человеком, и у Старицкого не было никаких причин усомниться в этом. Да и как его удержать, запереть, что ли?
Ни о каких запланированных встречах Шалюков не говорил, он вообще никогда не делился личным. В последний вечер был непривычно суетлив и поспешен, но управляющий не обратил на это внимания. Насчет денег при себе — не знал, но какая-то сумма наверняка имелась. Бумаги все точно были, но Старицкий даже предположить не мог, кому могла понадобиться эта отчетность.
Слухам о пропаже старателей он советовал не верить — народец гнилой, эти соврут — недорого возьмут. Сбегают, да, случается. Работа трудная, выматывает, не всякий выдержит и не всякий работать хочет.
В общем, эти полчаса Косоруков признал для себя потраченными напрасно. После этого он, конечно, выходил из здания управления прииском в еще худшем настроении, чем входил — раздосадованный и недовольный. Анна тоже хмурилась, перебирала состоявшийся разговор по фразе и безрезультатно пыталась придумать другие вопросы, способные подтолкнуть их расследование в нужную сторону. Она уже вполне уверенно считала, что следствие они ведут вдвоем.
В молчании они забрали лошадей из небольшой местной конюшни. На прииске использовали в основном мамонтов, и те не простаивали днями, а таскали тяжелые груженые телеги. Лошадей имелось всего три на случай какой-то срочной надобности, была и пара телег. Точнее, четыре лошади: за минувшее время добавился еще один обитатель, очевидно принадлежавший управляющему — рослый и статный гнедой красавец, не чета простым рабочим клячам.
На выезде с огороженной территории прииска их никто не задерживал. Охранники махнули на прощание и тем ограничились, досматривать вещи никто не стал. То ли благодаря общему доверию к Анне, то ли просто не видели причины.
— Почему-то мне кажется, что он или умолчал о чем-то, или вовсе соврал, — градоначальница первой нарушила молчание, когда прииск скрылся за склоном холма. — Но я могу быть предвзята.
— Почему?
— Не люблю я его, — поморщилась она, но в подробности вдаваться не стала. — Хотя, конечно, это не повод для подозрений…
— Мне тоже кажется, что он знает куда больше, чем сказал. Может, не про Шалюкова, но про старателей. Да и про Шалюкова… — он рассеянно потер подбородок.
Несколько минут после этого они ехали молча, и опять Анна не выдержала первой. Зудело данное себе самой слово еще раз извиниться, но она никак не могла придумать, как и с чего начать разговор.
— Дима, ты не сердись на меня, пожалуйста, — неуверенно начала она.
— О чем ты? — нахмурившись, обернулся к ней Косоруков.
— Я правда не хотела тебя обидеть, просто это было так непривычно и забавно… Но очень приятно, честно, спасибо.
— Я по-прежнему не понимаю, что ты имеешь в виду, — растерянно ответил он. — На что я должен был сердиться?
Несколько мгновений Анна смотрела на него со смесью растерянности и возмущения, набрала воздуха в грудь, чтобы высказаться, а потом устало выдохнула и махнула рукой.
— Ладно, будем считать, что мы квиты, — проворчала она.
— За что квиты? Ты что-то скрыла? И ты знаешь, кто убил Шалюкова?
— Да при чем тут этот Шалюков, — Анна возмущенно фыркнула. — Я про тех старателей и твою нотацию. Думала, ты обиделся, вот и…
Растерянный взгляд прояснился, и охотник от души рассмеялся в ответ, сообразив наконец, о чем идет речь. Анна попыталась сохранить недовольное выражение лица, но все равно не удержалась от улыбки — уж очень заразительно он веселился. И ему очень шла такая улыбка — обветренное хмурое лицо вдруг сделалось живым и очень привлекательным, а тяжелый взгляд исподлобья — искристым и теплым.
— Извини, — отсмеявшись, все же проговорил Дмитрий. — Только я не понимаю, на что я должен был обидеться. Подшутила, и ладно. Как убийцу искать, вот вопрос. Не стоило за это дело браться, все же не хватает мне на расследования не то ума, не то просто опыта, — он раздосадованно качнул головой.
— Я уверена, что Джия что-нибудь посоветует, — сказала Анна и поспешила продолжить, пока охотник опять не высказался в скептическом тоне. — Я понимаю, что ты к такому не привык, но… Просто поверь мне, хорошо? Я знаю Джию и знаю, что она может, во время войны была возможность убедиться. Ты же спрашивал, как мы выстояли? Вот отчасти благодаря ей.
— Я не возражаю против этого визита, — пожал плечами Косоруков. — Если она поможет — буду только рад. Но это никак не отменяет отсутствия у меня опыта в таких вещах. А то бы, может, вышло что-то выжать из Старицкого.
— Ты думаешь, что пропажа старателей как-то связана со смертью Шалюкова, да?
— Пожалуй. Вот только непонятно, как именно. Если с ними всеми произошло то же самое, что с ним, тогда непонятно, за что их убили? Если мы, конечно, верим рассказу старателя и тому, что они на самом деле пропали, а не уехали не простившись, как говорит Старицкий. Ладно, у Шалюкова могли
