Из полуоткрытой двери спальни послышались приглушенные звуки. И я туда вошел. На кровати спиной ко мне сидела невероятно толстая женщина. На ней была ночная рубашка, и тело выглядело непропорциональным, как будто сложенным из множества тяжелых валиков. Вокруг были разбросаны плюшевые звери. Я увидел медведя, собаку, льва и жирафа. Женщина медленно повернулась ко мне, но ее глаза были закрыты светонепроницаемыми очками из темной ткани, такие иногда раздают в самолетах.
— Артур? — спросила женщина.
Я не мог оторвать взгляд от всех этих слоев сала. Сало на сале. От кожи до самого скелета — один сплошной жир.
— Артур? — снова спросила она.
Она потянула руки к очкам. Я попятился, чувствуя, что увидел то, чего не следовало видеть.
Когда я снова был в гостиной, со второго этажа спустился Артур Ларсен. Он был в шортах и футболке. Что-то в нем мне показалось странным. Что-то было не так. И тут до меня дошло, что он был без парика.
Толстая женщина в спальне закричала. Ларсен сверкнул на меня глазами и молча прошел мимо. Я не знал, что мне делать, поэтому сел за кухонный стол и закурил. Я смотрел в грязное окно. И видел бассейн и химический комбинат.
Через несколько минут Ларсен вернулся. Он набрал в стакан воды из-под крана. Положил в него несколько кубиков льда и снова исчез в спальне. Немного погодя он вернулся, чтобы налить стакан и себе. И сел за стол, не глядя на меня.
Потом облизнул губы и тихо заговорил:
— Ты первый, кто увидел ее за десять лет. Она такая большая, что не может выйти из той комнаты.
Удивительно было видеть его без парика. Как будто все это время он играл чью-то роль, а теперь вновь стал самим собой.
— Я ее люблю, — сказал он. — Ты это можешь понять?
Я кивнул. Кивнув, я соврал. Но так соврать проще всего.
— Ты это понимаешь? — повторил Ларсен, будто уличив меня во лжи.
— Да, — сказал я.
— Нет, не понимаешь. Ты думаешь, что это совершенно невероятно, верно?
Я молчал.
— Ты думаешь, что толще женщины в жизни не видел. Думаешь, что любить толстуху невозможно.
Он был прав. Я этого не понимал. Я видел его жену, и для меня она была просто самой толстой женщиной в мире.
Я затушил окурок и сказал:
— Я ждал тебя на берегу больше получаса. Может, объяснишься?
Ларсен ничего не ответил. Я спросил, не хочет ли он дать мне объяснение. Он поднес к губам стакан, но тот был пуст, и только кубики льда звякнули о стекло.
— Хочешь, я помогу? — спросил я.
Ларсен смотрел в одну точку где-то далеко за моей спиной. Он сидел беспомощно опустив руки. Его лицо было переполнено пустотой.
— Я скажу, что знаю, — начал я. — А ты поправляй, если что.
Никакой реакции. Я его не понимал. Он послал мне ту кассету. Хотел, чтобы я узнал. А теперь — молчит.
— Скажем так, кое-кто разворовал комбинат, — сказал я. — И, скажем так, кто-то открутил самое ценное до объявления банкротства. Демонтировали двигатели, станки и оборудование, вывезли их на трейлерах или во фьорд на кораблях.
Ларсен по-прежнему молчал.
— Возможно, все это в Германию, — продолжал я. — Возможно, в другую страну. Но будем считать, что в Германию. Или все-таки выберем другую страну? Как тебе Польша?
Ларсен достал из стакана кусочек льда и положил в рот.
— Ну, будем считать, что все идет по плану, — сказал я. — Заводское добро растаскивают. Остается только всякий хлам. Воры могут спокойненько скрывать, что происходит за забором. Все путем, но вдруг вмешивается посторонний. Не знаю, как именно. Но все заканчивается тем, что мальчишку спихивают в реку.
Я подождал немного и спросил:
— Ну что? Знакомые сюжеты? Так оно и было? Мальчишка перешел кому-то дорогу, и его просто убрали. Возможно, делать этого не хотели. Возможно, просто решили припугнуть. Но тут к обычному воровству добавилось еще и убийство.
Ларсен спросил, не будет ли у меня закурить. Я дал ему сигарету и взял одну сам. Пот выступил у меня на лбу, шее и руках. Нужно было принять душ.
— Нервишки? — спросил я. — Может быть, ты и вор, но не убийца. Ты прислал мне кассету, чтобы я покопался в этом дерьме. Решил таким образом снять с себя ответственность?
Я ждал ответа.
Ларсен уже собирался что-то сказать, но тут из спальни закричала толстуха. Ее голос звучал как из радиоприемника или откуда-то издалека. Ларсен вскочил и побежал к ней. Я остался курить. Открыл кухонное окно, чтобы слегка проветрить. Рубашка по-прежнему была мокрой от пота и дождя. Я слушал звуки «Чикаго». Кашель. Свист. Хлопанье двери. Собака. Шаги по коридору. Возле дома завели машину.
Я достал мобильник и стал прослушивать сообщения. Большинство было от журналистов, которые просили меня позвонить им или предложить, под каким углом лучше рассматривать мою историю. «Афтенпостен» хотела написать обо мне очерк. Какая-то съемочная группа делала документальный фильм про Крипос и собиралась взять у меня интервью.
И ни одного сообщения от Ирен.
Вспомнилась ночь, когда я спросил ее, что из пережитого нами вместе самое лучшее. Она тогда рассмеялась и не захотела отвечать. Я спросил ее почему. «Тогда ты поймешь мой ход мыслей, — ответила она. — И тебе будет со мной слишком просто». И задала этот вопрос мне самому. Я ответил, что терять мне нечего — я от нее уже никуда не денусь. Поэтому могу рассказать.
Самым лучшим для меня было утро, когда мы стояли перед бассейном в Триесте. Запах хлора ударял в нос. Над набережной висел утренний туман, а корабли пропадали в пелене измороси. Мы посмотрели в окно и увидели группу пенсионеров, делающих разминку в бассейне. Мы рассмеялись и стали делать то же самое под уличным дождем. Ирен наклонилась ко мне и сказала, что хочет в старости быть со мной.
~~~
Сигарета почти вся превратилась в пепел. Ларсен вернулся, сел, взял окурок, затянулся и выпустил облачко дыма. Я протянул ему пачку сигарет, но он отказался. И посмотрел на меня.
— Китай, — сказал он.
— Китай? — переспросил я.
— Оборудование ушло в Китай.
— Вот как?
Ларсен начал говорить. Говорил он медленно, словно выстраивая каждое предложение по кирпичику. Он сказал, что оборудование частично увозили трейлерами, частично — морем. Сначала — в Германию, а потом — дальше, в Китай. У американских владельцев была договоренность с немецкими конкурентами. А у немцев в Китае комбинат, почти идентичный нашему.
— И «Коэн Бразерс» решили загубить предприятие? — спросил я.
— Кто-то сказал бы и так, — ответил Ларсен.
— А ты что скажешь?
— Сейчас кажется, что эта задумка родилась у них, уже когда они вступили во владение.
— А воплощать задумку пригласили тебя?
Ларсен помолчал, потом сказал:
— Ты, разумеется, думаешь, что что-то знаешь, верно? Думаешь, что у тебя есть опыт и способность вести дела в нужном направлении. Я тоже был совершенно уверен, что определенное сокращение рабочих мест могло сохранить работу остальным.
— Не могло, — бросил я. — А потом оставалось только бросить концы в воду?
— Все мы крепки задним умом, — сказал Ларсен. — Ну, какой-никакой, а все-таки ум, верно? Тогда я этого не видел, а теперь вижу: меня попросту использовали. В конце концов у меня уже не оставалось выбора.
— Неужели?
— В двух словах: я не знаю, ни как давно это началось, ни когда закончится. Но это не так важно. Когда мальчишку выбросили в реку, меня охватила паника. Думаю, это как раз подходящее слово. И мне захотелось, чтобы кто-нибудь выяснил, что произошло на самом деле.
Ларсен посмотрел на меня.
— Мне хочется, чтобы это выяснил ты, — эти слова он проговорил медленно, как будто для того, чтобы они до меня хорошенько дошли.
— Но такими делами занимается полиция, — сказал я. — Почему ты не пойдешь к ним?
Ларсен не ответил и налил себе еще воды.
— Хочешь быть ни при чем? — спросил я.
— Я не знаю, кто в этом может быть замешан, — сказал он.
— Как это?
Ларсен рассказал, что за пару месяцев до банкротства коммуна выделила комбинату кредит в двенадцать миллионов крон наличными как часть кризисного пакета для обеспечения дальнейшей работы. Очевидно, коммуне предоставили неточную информацию о предприятии.
— Разумеется, я не знаю, кто постарался, чтобы это не выглядело как венчурный заем, — сказал Ларсен. — И кто в итоге смылся с деньгами.
— А кого ты подозреваешь?
— Не знаю и не хочу гадать. Город маленький, а я тут еще жить собираюсь. Собирался, — поправился он и улыбнулся. — Я не могу уехать и остаться тоже не могу.
— А на деньги вы покупали рабочих? — спросил я.
— Часть ушла на организацию и транспорт, — сказал Ларсен. — Часть — на оплату физического труда.
— А кое-что — тебе?
— Ты ее видел, — сказал Ларсен. — Она больна. Все деньги уходят на нее.
