— Ты пьян? — спросил он.
— Я отец, — сказал я.
— Хорошо, поехали, — сказал парень.
Он открыл для меня заднюю дверь, и я запрыгнул внутрь. «Рональдо» лежал на носилках, словно неживой. С его волос и одежды стекала вода. К телу были подведены какие-то трубки. В машине стоял резкий запах, и я подумал, что это — запах фьорда и чертовщины. Мы неслись через Одду. По другую сторону дрожащих окон в кашу сливались огни, как на горках в парке развлечений, когда мир вокруг кружится, и всех поташнивает, и все счастливы.
У больницы «Рональдо» вынесли из машины и понесли через самораскрывающиеся двери. Немного постояв, я отправился следом. Меня взяла за руку медсестра. Она говорила по-шведски.
— Можете пойти со мной, — сказала она.
Я пошел за ней по коридору. Она куда-то шмыгнула и вернулась с кружкой кофе. Я сделал глоток.
— Я хотел научить его плавать, — сказал я.
— Да?
— Сегодня. Мы собирались в бассейн. Там я хотел научить его плавать.
Она смотрела на меня:
— Вы его отец?
Я кивнул.
— Нам нужны кое-какие сведения о вашем сыне. — Она достала блокнот.
Я сделал еще один глоток.
— Как зовут вашего сына?
Я промолчал. Только посмотрел на нее.
— Как зовут мальчика?
— Не знаю, — сказал я.
— Не знаете?
— Нет.
Она взяла меня за локоть и сказала, что мне лучше присесть. Я послушно сел. Свет белой лампы под потолком бил в глаза.
— Он умрет? — спросил я.
— Поговорите с врачом, попозже, — сказала она. — Но состояние сейчас критическое.
Она сказала, что ей нужно бежать. Но как только что-то прояснится, она сообщит. Я сидел в кресле. Кресло было черным. Двери лифта не двигались. Табличка над дверями показывала, что он сейчас на третьем этаже. Потом он поехал вниз. Двери лифта не двигались. Я сидел в кресле. Двери лифта не двигались. Кресло было черным. Я сидел в черном кресле. Я давно уже протрезвел и сидел упираясь лбом в ладони.
Я не выдержал и встал. Подошел к окну. Река внизу расширялась, разделялась надвое и с ревом неслась мимо Эйне. Ирен ждала меня в машине. В той машине, где мы любили друг друга. Вот и сейчас она обняла меня. На ней было белое летнее платье. Она курила. Мы целовались, потом вышли на воздух. Земля ушла у нас из-под ног. Мы летели через ночь, летели над деревьями, над рекой, над островом, над улицами.
…Медсестра провела рукой по моей спине:
— Вы можете пройти к нему. А потом поговорить с врачом.
«Рональдо» лежал в палате, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Он был весь утыкан трубками. На экране отображались пульс и кровяное давление. Рядом стояла медсестра — следила за сердечным ритмом и работой аппарата и держала наготове утку. «Рональдо» был по пояс раздет. Руки безжизненно лежали на простыне. При таком слабом освещении лицо казалось расслабленным. Глаза были закрыты.
— Нужна еще одна кровать? — спросила медсестра.
— Его зовут «Рональдо», — сказал я.
Я положил руку ему на лоб. Провел пальцами по волосам. Комната была теплой, а он казался холодным.
— Это я, — прошептал я. — Папа здесь.
~~~
Я заметил, как исчезают вдали дома. Подо мной мчались улицы. В зеркале заднего вида уменьшались и пропадали огни Одды. «Вольво» не двигалась, а город несся навстречу. Одда неслась мне навстречу, хотя двигатель был выключен. У Ховдена город затормозил и остановился.
От Брюсовой виллы доносились смех и музыка. У подъезда стояло несколько машин. Я достал из багажника винтовку и зашагал по дорожке. Позвонил в дверь. Мне открыл мужчина в смокинге и очках в тяжелой оправе. Он, наверное, был слишком хорошо воспитан, потому что никак не отреагировал на мою винтовку. Вместо этого он поздоровался со мной и улыбнулся, как будто только меня здесь и ждали.
Дом гудел как улей. Голова трещала. Какая-то парочка в обнимку сидела на диване. Через двери напротив я видел сад и танцующие пары. У бассейна играл небольшой оркестр — я узнал местный блюз-банд. Только джинсы они сменили на смокинги.
На верхних ступеньках лестницы с бокалом в руке стоял Самсон Нильсен. Люди вокруг него смеялись. Я пересек гостиную и направился к лестнице. Никто не пытался меня остановить — наверное, я превратился в человека-невидимку. Когда я снова стал видимым, Самсон Нильсен поднял руку.
— Не делай глупостей, — сказал он.
Я ничего не сказал. Самсон Нильсен казался спокойным. Он думал, что держит ситуацию под контролем. И это меня раздражало.
Он кивнул на одну из дверей:
— Может, зайдем в комнату, чтобы не мешать остальным?
— Думаю, они будут не против.
Самсон Нильсен небрежным жестом передал бокал какой-то женщине в синем платье. Его волосы были зачесаны назад, и я подумал, что он лысеет. Сейчас он выглядел неплохо, но уже намечались залысины, которые через несколько лет так или иначе должны были превратиться в плешь.
— В чем дело? — спросил Самсон Нильсен.
— Сам знаешь.
— Нет, признаюсь, я не в курсе.
Я на секунду обернулся. С Брюсовой виллы открывался отличный вид на Одду. На фьорд и огни города. В саду все играл оркестр. Мне показалось, что я увидел председателя коммуны, танцующего с какой-то блондинкой. Люди в гостиной болтали и смеялись. И это меня раздражало. Разве меня здесь нет? Разве у меня в руке нет винтовки?
Я снова повернулся к Самсону Нильсену:
— Черт возьми, не знаю даже, что с тобой сделать.
— Вот как?
— У тебя есть предложения? — спросил я.
— О чем ты думаешь, Белл?
— Думаю, как тебя наказать. Побольнее.
— И все-таки я не понимаю, в чем дело.
— Он не умел плавать, — сказал я. — Черт возьми, он не умел плавать.
— О ком ты?
— Ты столкнул его с моста?
— Никого я не сталкивал.
— Ты столкнул его?
Самсон Нильсен покачал головой.
Ствол винтовки уперся ему в живот. Он вздрогнул, а потом наградил меня презрительным взглядом. Я сделал шаг назад. Мне хотелось застрелить его, но я чувствовал, что ненависть моя слишком слаба и беспомощна.
Я сказал:
— Думаешь, тебе это сойдет с рук?
Внезапно я сам усомнился… Да, это могло сойти ему с рук. Если «Рональдо» умрет, свидетелей убийства не останется. Полиция должна связать оба случая угона с убийством и, возможно, уже сделала это. А может, и нет, подумал я, может, полиция просто не захочет этого понять. Того, что понял я.
Самсон Нильсен спросил разрешения закурить. Я промолчал. Он закурил и посмотрел на меня:
— Ты говоришь о маленьком мальчике?
Я молчал.
— Тебе он нравится? — спросил Нильсен.
Я ударил его по лицу. Со всей силы. Мой кулак с противным звуком врезался в его нос. Сигарета выпала у него изо рта, голова запрокинулась. Он упал и ударился головой о стену.
Белую парадную сорочку заливала кровь. Моя правая рука болела. Левую холодил металл винтовки. Никто вокруг меня не двигался.
Я стоял и думал, что вот и финал. И упал здесь не Самсон Нильсен, а я. Упал в глазах сограждан.
— Не знаю, что я должен с тобою сделать, — сказал я ему. — Черт возьми, я не знаю, что делать с людьми вроде тебя.
Я спустился по лестнице. Гости пропускали меня и провожали взглядами. Снаружи рассветало. Над горой дрожало зарево, как будто небо было залито светящимся туманом. Пели птицы, шумела Опо.
С моста я зашвырнул винтовку во фьорд. Она булькнула и исчезла. Я поискал глазами маму-утку, но не нашел. Только чайки кружили над пристанью и над водой. У самой толстой в клюве был зеленый пакет из «Кооп-Меги». Пакет выпал, и несколько чаек начали драться за рассыпавшееся содержимое.
Приехав домой в Тукхейм, я начал прослушивать автоответчик. С верхнего этажа слышался грохот, шум и стук. Сломался стул, что-то бросили в стену. Аск бесновался. Надо было что-то делать. Надо было подняться к ним, а я стоял и курил у окна, пока шум не затих. Я ждал, пока за мною приедет полиция. А полиция все не приезжала.
Потом я лег спать. Мне снилось, что наша ПВ перевернулась. Повсюду были кровь и стекло. Отец лежал посреди шоссе, покрытый простыней. Ровный поток машин отрезал меня от него. Меня обдавало воздушной волной, идущей от них, и я видел, как ботинки отца торчат из-под простыни. И левая рука — тоже. В ней он еще сжимал руль.
~~~
Когда я проснулся, шел дождь. Наконец-то дождь. Капли падали мне на лоб и на грудь. Я сел на кровать и вдруг понял, что одеяло влажное. Дождь шел через крышу.
Я оделся и поднялся к соседу. На мои звонки никто не ответил. Ударом я открыл дверь и крикнул. Ответа не было. Я прошел в комнату и крикнул снова. Мне вовсе не хотелось нарваться на кулаки Аска. А это было очень даже вероятно.
Пол был залит водой. Вокруг плавали газеты, тряпки, огрызки пиццы, бутылки и блокноты. Письменный стол искорежен, в ящиках — пусто. В ванной открыта вода. Я закрыл краны и вернулся в гостиную.
