– Что нам предстоит сделать в твиндеке, если, конечно, туда удастся попасть? – уточнил я.
– Взять то, что спрятано внутри. Просто взять и поднять на поверхность. Но предупреждаю: вряд ли это получится с первого раза.
Я молча направился к трапу. Однако, взявшись за леера, остановился. Следовало обозначить главное – время пребывания на глубине.
– Миша, работать предстоит внутри судна, и связь будет отвратительной, а временами ее не будет совсем, поэтому определимся со временем. Длительность рабочей смены – два часа. Максимальное время – два с половиной.
– Понятно, командир.
Глава вторая
Атлантический океан, восемьдесят миль
к северо-востоку от Джорджтауна
Настоящее время
– Скат, я – Ротонда. Как меня слышно? – проверяет связь Миша Жук.
Его перед погружением я посадил на баночку возле борта и вручил микрофон гидроакустической станции. Миша – сообразительный парень и неплохо справляется с руководством спусками: постоянно находится на связи, поставляет нужную информацию и, в случае необходимости, отправляет вниз резервную пару.
– Ротонда, я – Скат, связь в норме, начинаем погружение.
– Как условия?
– Как в Баренцевом море. Только раз в пять лучше.
– Понял вас. Удачи…
Пока моя пара медленно падает в темную пучину, на поверхности – прямо над нашими головами – елозит катер с небольшой командой матросов. Эти ребята выполняют приказ Баталова по устранению следов недавней катастрофы: рассыпают из мешков специальный реагент, собирают трупы и плавающие обломки уничтоженного судна.
Вода в этой части Атлантики относительно теплая, что вполне объяснимо близостью экватора. Если бы работать предстояло на глубине до сорока-пятидесяти метров, то мы наверняка не стали бы обряжаться в сковывающие движения многослойные гидрокомбинезоны. Прогулка на обычных глубинах вокруг затонувшего судна не таит в себе ничего сложного. Однако сложность многократно увеличивается с увеличением глубины и особенно с проникновением внутрь корабля.
Прозрачность воды хорошая – видимость метров пятьдесят, а то и больше, ощущается слабое северо-западное течение.
Погружение идет по плану, без каких-либо отклонений.
– Скат, я – Ротонда, – тревожит Михаил. – Объект наблюдаете?
Под собой визуально мы вообще ничего не наблюдаем, кроме бездонной черноты. Конечно, идти на глубину сто восемьдесят метров, не видя ориентира и цели погружения, – полное безумие, но для того у нас и есть умная штуковина, называемая «навигационной панелью». Я кошу взглядом на ее экран, по которому медленно нарезает круги яркая линия, повторяющая круговое движение компактного гидролокатора. Пока прибор не «цепляет» ни одного объекта.
– Нет, Ротонда, до дна еще далековато.
– Понял…
Продолжаем с Георгием плавно опускаться в пучину. Под нами темно, и вскоре предстоит включить источники света.
Глубина пятьдесят, шестьдесят, семьдесят…
– Скат, я – Ротонда, – опять вызывает Жук. – Объект видите?
Мишу отличает невероятная выдержка. Вероятно, рядом с ним пританцовывает от нетерпения Баталов и вынуждает докучать нам вопросами.
– Ротонда, я – Скат, как только обнаружим объект, доложим.
– Понял вас…
На глубине девяносто метров вокруг становится сумрачно, и мы включаем фонари. А спустя несколько секунд сканирующий гидролокатор наконец-то вычерчивает на экране контуры судового корпуса, лежащего немного в стороне. Судя по засветке, скромный кораблик водоизмещением около тысячи тонн.
Я докладываю о находке Михаилу и корректирую траекторию погружения.
Мы над целью.
При ближайшем рассмотрении цель вовсе не кажется скромным корабликом – это вполне приличное судно, общая длина которого достигает метров семидесяти. Ширина по ватерлинии – около пятнадцати, солидная осадка, два мощных гребных винта и современное рулевое оперение. Судно лежит перпендикулярно рифовому склону на небольшом удалении от него. Глубина в данном месте составляет ровно сто восемьдесят метров. Придонное течение такое же слабое, температура воды у дна, естественно, ниже, чем у поверхности, но вполне терпимая. Видимость из-за большого количества планктона и взвеси хреновая – метрах в десяти-двенадцати ничего не видно. Ну да ладно, бывало в нашей практике и хуже.
Помнится, «Титаник» затонул за два часа сорок минут, подорвавшийся на мине «Британик» тонул около часа, а торпедированная «Лузитания» продержалась на воде всего восемнадцать минут. Однако и этого хватило, чтобы часть пассажиров спаслась.
Пару раз и мне воочию доводилось видеть, как тонут суда. Отвратительное, душераздирающее зрелище. Те корабли довольно медленно принимали на борт воду, медленно заваливались на корму и столь же нехотя, словно прощаясь с белым светом, уходили ко дну. Это несчастное судно пропало с поверхности океана за считаные секунды, значит, пробоина должна быть больших размеров, и надежд на то, что кто-то уцелел, практически нет.
– Ротонда, я – Скат.
– Да, Скат, Ротонда на связи.
– Мы над объектом. Глубину подтверждаю. Приступаем к осмотру.
– Как условия?
– Нормальные. Видимость десять-двенадцать, течение слабое, объект лежит с приличным креном на левый борт.
– Понял. Приступайте…
Приступаем. Нам с Георгием даже не нужно слов – мы и так прекрасно понимаем друг друга. Обменявшись жестами, идем вдоль ближайшего борта, «облизывая» морское дно и корпус желтыми фонарными лучами.
Дно довольно рельефное, местами сплошь состоит из кораллов. Повсюду разбросаны обломки такелажа и мелких частей судового корпуса. Тут и там валяются сорванные с петель дверцы, иллюминаторы, части палубных механизмов, элементы металлических конструкций, предметы быта, утварь из камбуза и жилых кают…
Медленно проходим вдоль правого борта, внимательно изучая обшивку. Ближе к корме – в районе машинного отделения – на листах металла отчетливо видно вздутие, а кое-где чернеют трещины и щели. Подобные повреждения, бесспорно, появляются вследствие сильного взрыва, однако причиной быстрого затопления судна быть не могут. Идем дальше…
На корме читаем: «Капитан Федосеев. Новороссийск».
Обогнув корму, приступаем к осмотру левого борта. Он частично закрыт от нас неровностями рифового дна, и все же это не мешает довольно быстро обнаружить в кормовой части огромную пробоину ниже ватерлинии. Часть металла попросту вырвана, а края листов вокруг дыры сильно выгнуты наружу. Это тоже красноречиво указывает на мощный взрыв.
Заглядываем внутрь изувеченного машинного отделения. Делаем это скорее для проформы, ибо и так понятно, что искать там нечего. Из дыры в полу выплывают желто-коричневые «амебы» не успевшей сгореть солярки. Поднимаясь вверх, «амебы» меняют форму и пластаются под уцелевшими листами потолка. В машине полный хаос: сорванный с фундамента дизель, искореженные вспомогательные механизмы, разбросанный инструмент, порванные трубопроводы и пучки торчащей электропроводки…
Ни у меня, ни у Георгия нет желания прорываться в трюм через этот кошмар. Есть и другие проходы к твиндекам – вдруг они посвободнее?
– Здесь все ясно, – похлопываю товарища по плечу. – Пойдем, прошвырнемся по-над палубой.
– Считаешь, что взрывом снесло пару крышек загрузочных люков?
– Да. Или сорвало при ударе судна о грунт…
Мы прошлись над палубой, внимательно осматривая крышку каждого из твиндеков.
Глухо. Все стальные прямоугольники стоят на штатных местах как влитые.
– В надстройку? – спрашивает Георгий.
– Пошли…
Поднимаемся на несколько метров и входим внутрь ходовой рубки через зияющие чернотой пустые глазницы окон…
Изучение надстройки дает ожидаемый результат.
Как я и предполагал, внутри ее тоже прогремел сильный взрыв, эпицентр которого находился за кормовой переборкой ходовой рубки – где-то рядом с отсеком радиооборудования или непосредственно в его объеме. Этим взрывом человек Баталова убил двух зайцев: лишил судно управления, а оставшихся в живых – возможности подать сигнал бедствия.
Ладно, с этим вопросом все ясно. Пора отыскать проход внутрь судна…
– Ротонда, я – Скат.
– Скат, Ротонда на связи.
– Внешний осмотр судна закончен. Пытаемся войти внутрь через надстройку.
– Удачи. И до связи…
Сделав знак Георгию, проскальзываю в разлом самой верхней палубы – туда, где произошел один из взрывов. Двигаюсь аккуратно, дабы не повредить костюм об острые края разорванного металла. Мой товарищ задерживается снаружи и освещает своим фонарем изуродованное корабельное нутро.
Разлом в обшивке образован на месте небольшого отсека – узкого и длинного. Собственно, от отсека остались лишь остовы переборок. Слева от него ходовая рубка, справа обычно размещается радиорубка. Никакого оборудования в крохотном отсеке я не нахожу, стало быть, помещение при жизни служило для хранения ЗИПов или уборочного инвентаря.
