которых наши крестьяне отправляются в Кемь, не дозволяется пить из тех прорубей, из которых пьет их скотина. Если кому-то случается нарушить этот запрет и напоить лошадь, женщины тут же окружают его и начинают орать во всю глотку: «Опоганил нашу прорубь!» Один из наших крестьян, по-моему, удачно ответил женщинам, когда они, по своему обыкновению, начали кричать: «Испоганит, испоганит!» — и хотели прогнать его. «Пусть лошадь пьет, — сказал он, — все лошади одной веры, что наши, что ваши». [...]
Они с осуждением относятся к тем православным финнам, кто курит. И предубеждение против табака у них настолько сильно, что даже гостю не разрешается курить в доме. Когда я просил разрешения закурить, некоторые запрещали, а иной хозяин позволял. Но стоило мне набить трубку и зажечь ее, как женщины тут же покидали помещение.
Вино и прочие крепкие напитки не так пугают их, как курение. Но напитки эти поглощаются в размерах, весьма редко доводящих до опьянения. Вино каждый день не употребляется. Мне кажется, что они употребляли бы это губительное зелье еще в меньшей мере, если бы не хорошая возможность тайно доставлять его из ближайших финских волостей. В некоторых местах интересовались, нет ли у меня вина для продажи. Я отвечал, что перевоз подобного товара через границу запрещен под угрозой большого штрафа. Они же считали, что это вовсе не опасно, да так оно, по-видимому, и есть. К сожалению, не во всех местах имеются должностные лица, которые могли бы если не искоренить контрабанду, то хотя бы штрафовать за это. Правда, в каждой волости есть свой староста, что-то вроде нашего ленсмана, он избирается из крестьян сроком на один год. Но староста не является особо влиятельной личностью, и если даже он захотел бы вмешаться в дела, то не всегда осмелился бы ссориться с крестьянами. Ему, например, приходится мириться с тем, что в округе много беглых солдат, которые творят все, что только вздумается подобному сброду, вынужденному скрываться от властей. А начни он бороться против них, у него не будет спокойного дня. Староста превращается в очень значительное лицо во время рекрутского набора, и тогда он неплохо наживается при составлении списков новобранцев. Во внимание при этом принимается количество сыновей в семье. Если сыновей двое, то их обычно оставляют дома, лишь в крайнем случае могут забрать одного. Но бывает, что и троих сыновей при одном дворе оставляют, все зависит от того, к кому староста наиболее благосклонен.
В каждой волости кроме старосты имеется еще и священник. Но в некоторых волостях его нет порой годами, как, например, нынче в Вуоккиниеми. Примерно раз в год туда наезжает поп из Паанаярви. Здесь обязанности священника, как мне кажется, проще, чем у нас. Пару раз в год он объезжает свой приход и совершает все накопившиеся за полгода обряды: крестит, венчает и отпевает. Среди крестьян крайне редко встречаются грамотные, реже чем один на сто человек. Им очень трудно преуспеть в этом, так как совсем нет книг. А учиться они безусловно хотели бы. Если бы сочли грамотность полезной, то ее развитию можно было бы способствовать, нанимая учителей из числа православных финнов в приходах Иломантси и Липери. В обоих приходах крестьяне свободно читают финские книги и могли бы, не испытывая особых затруднений, обучить этому своих единоверцев. Хорошо бы содействовать этому, чтобы крестьянам не приходилось, как до сих пор, отправляться за несколько миль в Финляндию, чтобы там узнать календарный прогноз погоды. Кто-то может усомниться в этом, но я хорошо помню, как прошлым летом, когда во время сильной засухи все были обеспокоены за свой урожай, кто-то вполне серьезно изрек: «А мы так и не сходили на шведскую сторону узнать по календарю, какую осень бог даст!» А до ближайшей финской деревни оттуда было три мили. К сожалению, я не захватил с собой календаря, который в ряде случаев мог бы мне помочь, а предсказывать погоду наугад мне не позволяло мое чувство ответственности перед людьми.
Третий и самый значительный человек у здешних финнов — исправник, соответствующий в Финляндии судье и фохту. Он живет за тридцать миль от таких приграничных волостей, как Репола и Вуоккиниеми. Исправник также пару раз в год ездит по всей округе, разрешает людские тяжбы и взимает подати. Каждый двор здесь обложен налогом в зависимости от количества мужчин. Если мне не изменяет память, после того, как составлены ревизские списки[46], они остаются в силе целых двадцать лет. При составлении списков учитываются все лица мужского пола, даже новорожденные. За каждого из них двор платит подушный налог по двадцать с лишним рублей ассигнациями в год. Даже если кто-то из мужчин умирает, ничто не меняется, подушная подать начисляется и на покойного до тех пор, пока не будут составлены новые списки. И, наоборот, все те, кто родился в этот период, свободны от уплаты налогов, причем многие только по достижении двадцатилетнего возраста попадают в списки податных душ. За женщин, сколько бы их ни было, ничего не платили. Одним из лучших исправников здесь когда-то был финский офицер, попавший в плен в Россию и после многочисленных мытарств ставший исправником в Кеми. Об этом времени в здешних краях вспоминают, как о времени Сатурна в Лациуме[47]. Человек он был, по всей вероятности, примечательный, и когда я спросил, принял ли он их веру, если они так его хвалят, мне ответили: «У него была и своя и наша вера».
Все чиновники во время своих поездок живут за счет крестьян. Крестьяне обязаны бесплатно перевозить их, а также всю их свиту, сколько бы их ни было. Если бы мне еще представилась возможность путешествовать в этих краях, то я пошел бы к исправнику и напросился к нему в попутчики, когда он объезжает край. Это было бы выгодно во всех отношениях. Вообще-то в народе недовольны этим поведением должностных лиц — не знаю, законным или незаконным, — крестьяне завидуют иному положению крестьян у нас, где не приходится бесплатно кормить и возить чиновников. Они очень хвалили наших чиновников, которые жили у них вместе с местными представителями во время недавнего пересмотра границы.
Народ здесь очень религиозный, но все же не настолько, чтобы презирать наше вероисповедание. Когда наши попы проводят в пограничных деревнях церковные проверки по чтению катехизиса и объясняют библию, многие крестьяне из ближайших русских деревень обычно приходят их послушать. Некоторые, я слышал, говорили, что им больше нравится, как объясняют слово
