они постепенно переходят в разряд признанных пословиц.
Я отправился из Вуокки воскресным вечером в лодке с несколькими крестьянами, приехавшими на кинкери мили за четыре отсюда, из домов, расположенных недалеко от русской границы. Некто Киннунен, спевший мне несколько рун по моей просьбе, проводил меня три четверти мили до Киннуланниеми, где мы и заночевали. По пути в лодке я карандашом записал от него несколько рун и продолжил записи уже при свете лучины в Киннуланниеми. Я надеялся, что успею записать наиболее значительные из его рун, но когда прошла большая часть ночи, он стал уверять меня, что мог бы беспрестанно петь весь следующий день и последующую ночь, лишь бы ему время от времени подносили рюмочку (а исполнить его желания я не мог, так как у меня не было вина), и настроение записывать далее у меня пропало. Но я все же договорился с ним о встрече в Лентийра после моего возвращения из Архангельской губернии, на что он и согласился, хотя впоследствии слова своего не сдержал.
На следующий день я не записал от него ни строчки, потому что Киннунен охотно нанялся проводить домой попов, поскольку попутно мог справить свои дела.
Я ночевал в избе, битком набитой спавшими прямо на полу людьми, возвращавшимися с кинкери. Устроившись на скамье, я вскоре заснул. Ночью мне захотелось пить, но через спящих на полу невозможно было добраться до стола, на котором стоял подойник с водой, побеленной молоком. Мне пришлось выдержать танталовы муки, прежде чем снова удалось уснуть. На следующее утро я направился в деревню Хюрю. Несколько жителей этой деревни страдали экземой, по-видимому, нервного происхождения. Путь от Киннуланниеми до Хюрю в две с половиной мили можно преодолеть на лодке. И чем ближе мы подъезжали к Хюрю, тем больше сужался фарватер. Многие пороги были такие узкие, что лодка чуть пошире нашей уже не смогла бы проехать по ним. Из Хюрю я прошел полторы мили до Вийанки, последнего двора на финской стороне, и отсюда продолжил свой пеший путь до Кивиярви, первого поселения на русской стороне. Деревня эта состояла из пятнадцати домов, построенных, по обычаям здешних финнов, вблизи друг от друга. Считается, что расстояние между этими приграничными поселениями полмили. Путь мой проходил через болото, расположенное на водоразделе Маанселькя, от которого реки текли в двух направлениях, а именно: в озеро Оулу через Кианта и Хюрюнсалми, а также водоемы Архангельской стороны. Посредине болота виднелась протока, по которой крестьяне с большим трудом проводили свои лодки. С полверсты тянулось болото, затем по обе стороны начинались узкие канавы, окаймленные густыми зарослями; продвигаться по ним на лодке ничуть не легче, чем по болоту.
В Кивиярви случилось мне зайти в дом, единственным жильцом которого оказалась больная хозяйка. Она страдала от сильной боли под ложечкой и охала беспрестанно, но тем не менее не отпустила меня, чтобы я подыскал место поспокойнее. Она спросила, не знаю ли я какого средства от ее болезни. Умолчав о том, что я лекарь, я дал ей кое-какие лекарства, но она решилась их выпить лишь после моих клятвенных заверений, что не умрет от этого. Кое-кто, может, удивится, зачем мне надо было скрывать свою профессию, ведь, казалось бы, скажи всем, что я врач, как обо мне сразу же пошла бы широкая молва. Но все дело в том, что тогда деревенские бабы начали бы донимать меня просьбами помочь от разных хворей. Несмотря на удовлетворение, которое я получал при оказании помощи в самые критические моменты, оказаться вдруг в окружении людей, страдающих всевозможными хроническими заболеваниями, вызываемыми плохим режимом питания, которое невозможно исправить, и требующими срочного и правильного лечения, было бы тягостно. Во избежание подобных обстоятельств я старался по возможности скрывать свою профессию. Однако вернемся к больной хозяйке. После того, как я дал ей лекарства, в дом вошли двое мужчин из Аконлахти, что в трех милях отсюда, и остались ночевать. Лекарство мое не успело еще подействовать, и старуха стонала без конца, мешая нам спать. В конце концов один из мужчин поднялся со своей лавки и словно полоумный подбежал к ее постели, разостланной на полу, резко схватил старуху за руки и так начал трясти, что я подумал, уж не хочет ли он лишить ее жизни. Это продолжалось несколько минут, потом он прочитал отрывки каких-то заговоров, заклиная так страшно, что все мое существо дрожь пробирала. Через некоторое время он кончил, совершенно спокойный лег на лавку и уснул. Старуха тоже погрузилась в сон — то ли подействовало заклинание, то ли ранее выпитое лекарство. Наутро я слышал, как она благодарила заклинателя, совершенно забыв о моем лекарстве.
В Кивиярви я нанял верховую лошадь до Вуоккиниеми, что в трех милях отсюда. В деревне около семидесяти домов, расположенных довольно кучно. Проводник то бегом, то шагом следовал за мною, он оказался таким услужливым, что даже нес мою сумку, чтобы она не мешала мне при езде. Не подумайте только, что я сам просил его об этом, наоборот, я не хотел расставаться с сумкой и уступил ее только по настоятельной просьбе крестьянина. За любезность я отплатил ему тем, что на полпути предложил сесть на лошадь, а сам пошел пешком. Я упомянул об этом потому, что для наших крестьян этих широт такая услужливость — редкость. Примерно через полмили мы пришли в один дом, где во время отдыха нас угостили такой большой репой, какой мне в жизни не доводилось видеть. Нам обоим дали по репе, но я не смог съесть и половины. Пройдя от Кивиярви около двух миль, мы вышли на берег озера под названием Кёуняс. Здесь мы увидели толпу народа, в которой одни причитывали в голос, другие потихоньку всхлипывали, третьи еще как-то выражали свою печаль. Это была группа молодых парней и мужчин из Вуоккиниеми в сопровождении женщин. У парней за плечами были мешки с товаром, они направлялись за границу, в Финляндию, а провожавшие их родственники отсюда возвращались домой. Предстояла долгая разлука, по крайней мере на целую зиму, если не навсегда. Матери оплакивали сыновей, жены — мужей, девушки — братьев, а иные, возможно, и женихов. Немало лишений и бед испытают они в пути, прежде чем через полгода снова вернутся в родные края. Возвратившиеся недавно из Финляндии мужчины рассказывали, что многие места там охвачены эпидемией. Случись кому из них заболеть, кто будет ухаживать? И как прожить следующий год, как уплатить выкуп, если кто-нибудь из них вдруг попадет в
