Устроив маркиза, леди Эллиот стала раздеваться, а Джейн стелить постель. Грейс выбрала самую тонкую, самую прозрачную из своих ночных рубашек, улеглась, улыбнулась Джейн и приказала погасить лампу. Грейс чувствовала, она была уверена, что посещения ночных гостей ей не избежать. В самом деле, только Джейн успела спуститься вниз, как у двери послышались громкие голоса, а потом раздался топот ног по лестнице. В дверь спальни постучали.
– Мадам, – раздался голос кухарки. – Я принесла курицу и салат… Но я не одна!
– Не стоило так беспокоиться, добрая моя Селестина. Входите и зажигайте свет.
Кухарка вошла, держа в дрожащих руках поднос. За ней последовали несколько мужчин с весьма неприятными лицами.
– Что это за люди?
Начальник отряда объяснил, что они видели человека, который вышел из недостроенного дома и вошел сюда. И он советует немедленно передать его им в руки, если хозяйка хочет избежать больших неприятностей. Грейс передернула плечами. Беглец у нее в доме? В доме, который принадлежит гражданину Эгалитэ? У нее, у близкой приятельницы гражданина?
Начальник ничего не желал слушать, сейчас они перевернут вверх дном весь дом, и начнут со спальни! Прямо с кровати!
Ее кровати?! Леди Эллиот выказала страшное волнение, отбросила одеяло, поднялась во весь рост, явив гостям такое зрелище, что они, покраснев как раки, невольно отвели глаза в сторону. А Грейс, едва не плача, умоляюще попросила:
– Прошу, уведи хотя бы твоих людей, гражданин! Этой ночью я жду гражданина Эгалитэ… А он… Он такой ревнивый. Подумай сам, что может произойти!
И словно бы только сейчас сообразив, в каком она виде, Грейс укрылась за занавесью балдахина. Начальник расхохотался и поспешил ее успокоить. Он вовсе не хотел ее пугать. Его люди заглянут в ее шкафы и под кровать, только и всего. Они и в самом деле заглянули, да так быстро, что леди Эллиот приказала Джейн угостить этих «достойных граждан» лучшим вином из погреба, чтобы они выпили за здоровье герцога Орлеанского, убийцы короля. И они отправились вниз и выпили весьма основательно.
Проводив незваных гостей, Грейс поспешила освободить маркиза. И очень вовремя, потому что он уже лишился сознания от недостатка воздуха. Еще немного, и он бы задохнулся… Грейс удалось вытащить его из укрытия, она принялась подносить ему нюхательную соль и брызгать в лицо холодной водой.
Маркиз открыл глаза, Грейс приложила палец к губам, показывая, что нужно молчать. Патруль еще у нее в доме, но в спальню никто больше не поднимется, так что маркиз может прийти в себя, выпить немного вина и отдохнуть.
Но Шампсенету не слишком хотелось отдыхать, его переполняло чувство благодарности и еще одно чувство… Может быть, даже более пылкое. Как только он увидел Грейс, она его очаровала, а теперь, когда она явилась перед ним во всей красе… Торопясь освободить маркиза, молодая женщина позабыла накинуть пеньюар.
Неизвестно, кто из них задул свечи, и когда Джейн недолгое время спустя приоткрыла дверь, чтобы убедиться, что все в порядке, комната была погружена в темноту, но слышались такие вздохи, что она с улыбкой на цыпочках удалилась.
Герцог Орлеанский явился на следующий день, обеспокоенный ночными событиями. Леди Эллиот не замедлила высказать ему все, что она думает о его «друзьях-парижанах», а потом приказала подготовить бегство домоправителя Тюильри, который будет по-прежнему прятаться у нее в доме до тех пор, пока все не будет готово. Филипп в некоторой растерянности, но исполненный желания вернуть очаровательную любовницу поклонился.
Две недели Шампсенет днем сидел на чердаке, а ночью лежал в постели очаровательной хозяйки. Затем они переехали в Медон, и идиллия продолжалась еще два месяца. А затем маркизу был доставлен паспорт и ливрея с гербами герцога Орлеанского, единственными, которые были еще в цене. И вот осенним днем леди Эллиот проводила своего неожиданного постояльца в Сен-Дени, откуда уезжала карета в Булонь. К несчастью, она привязалась к Шампсенету… Прощание было горестным. Шампсенет во что бы то ни стало хотел увезти ее с собой, но Грейс не хотела возвращаться в Англию. Может быть, когда-нибудь потом?
Больше они не увиделись. Два года спустя маркиз де Шампсенет умер от голода в Лондоне. А очаровательная леди Эллиот была арестована в то же самое время, что и Филипп Эгалитэ. Ее заключили сначала в тюрьму Сент-Пелажи, потом в тюрьму Карме, и она стала одной из последних жертв террора, который не желала принимать всерьез.
Глава 14
Прекрасная Памела – героиня романа
Розы Килдара
Умереть в восемнадцать лет – судьба незавидная. Однако когда пуля из французского мушкета уложила среди развалин редута лорда Эдварда Фицджеральда, сына герцога Лейнстера, офицера 19-го полка гвардейской пехоты, он не испытал ни удивления, ни сожаления, а скорее странное чувство неизбежной справедливости происходящего.
Истинный ирландец, он не слишком хорошо относился к действиям англичан в Америке, и его симпатии были скорее на стороне «разнуздавшихся» инсургентов Вашингтона, чем на стороне великолепных полков в красных мундирах короля Георга III. И если бы его не удерживало вполне законное почтение к традициям семьи, он охотно присоединился бы к совсем другим ирландцам, Диллону или О’Браену, которые сражались на противоположной стороне в белых мундирах Рошамбо.
Однако, открыв глаза в жалкой лачуге, затерянной в болотах Чесапика, лорд Эдвард возблагодарил Господа за то, что Он сохранил ему жизнь, хотя рана причиняла ему немалые страдания. И еще все то время, пока он лежал в этой хижине, он благодарил славного чернокожего, который подобрал умирающего, дотащил до своего жалкого жилища и выхаживал его.
– Когда мы увозили мертвых, чтобы похоронить их, я увидел, что вы еще дышите, – объяснил Тони.
– И решил, что мне с мертвецами делать нечего? Спасибо тебе за это!
Таково было начало бессловесной дружбы. Эдвард привязался к своему спасителю, Тони – к спасенному им, и поскольку у Тони не было никого на свете, он решил сопровождать Эдварда и быть ему слугой, когда тот, поправившись, решил немного ознакомится со страной, где чуть было не оставил свои кости, сражаясь за то, что было ему совсем не по душе.
Фицджеральд вместе с Тони побывали в Канаде, потом на берегах Миссисипи. Интерес Эдварда к новым краям все возрастал, а желание возвращаться к себе неустанно убывало. Ощущение свободы в этой необъятной стране пьянило его!
Но возвращение стало неизбежностью. Мир, подписанный в Версале, обязывал английские полки – а точнее, тех солдат, что уцелели, – вернуться к родным очагам. Молодой Фицджеральд вдруг почувствовал, что соскучился по семье и Ирландии.
Но свидание с родиной его разочаровало, он не узнал родных мест и не сразу понял причину этого. А произошло это потому, что вернулся в Ирландию совсем другой человек. Все, что Эдвард видел, все, что пережил по другую сторону Атлантики, открыло ему глаза на драму, которую проживала его родина по вине все того же английского короля, потерпевшего поражение за океаном. И когда после положенного отпуска Эдвард вновь возвратился в свой полк, который был заново укомплектован, он не почувствовал никакой радости, облачившись в красный мундир, которым когда-то так гордился.
Вполне возможно, он стал бы стремиться к самым безнадежным сражениям, если бы с ним не случилось то, что случается с каждым нормальным юношей: он влюбился.
Любовь могла бы быть спокойной, умиротворяющей и привела бы без всяких историй к счастливому браку с детишками. Но Эдварда переполнял романтизм и пылкость, присущие ирландской крови, они не позволили ему просто полюбить какую-нибудь милую девушку из подруг его сестры Сары. Нет, он влюбился до безумия в идеальное существо, нежное, как цветок шиповника, и, совершенно очевидно, заранее избавленное от тягостей старости. Прозрачная Элизабет Линли была дочерью композитора Линли и в прошлом актрисой, к ногам которой склонилась вся Англия. В 1773 году она вышла замуж за директора театра Друри-Лейн драматурга Ричарда Шеридана, который потом стал государственным секретарем в Министерстве иностранных дел, соблазненный демоном политики и своим другом Фоксом.
Элизабет была больна. Чахотка подтачивала совершенное создание, силы молодой женщины с каждым днем убывали, и пылкая любовь молодого ирландца виделась ей последней улыбкой жизни.
Пылкая страсть соединила Элизабет Шеридан и Эдварда Фицджеральда, настолько пылкая, что даже муж не мог не узнать о ней. Страсть удерживала Эдварда от бегства из армии.
А бегство вполне могло осуществиться. Во Франции раздавались первые раскаты революции, гром их перекатывался через Ла-Манш, ускоряя биение сердца воина, сражавшегося в Америке. Генеральные штаты, взятие Бастилии глубоко волновали молодого человека, и если бы не нежная привязанность к Элизабет, он бы со всем пылом помчался во Францию, чтобы присоединиться к тем людям, которые, вдохновившись примером Америки, готовились свергнуть ярмо тирании. Дух свободы влек их к себе с той же силой, что и любовь к приключениям. Эдварда удерживала только Элизабет, она слабела с каждым днем, и он, страдая от бессилия, проводил целые дни у изголовья кровати возлюбленной.
