– У нее есть и друзья! – оборвала служанку гостья. – Скажите ей, что ее хочет видеть леди Фицджеральд!
Глаза служанки округлились.
– Леди… Прошу извинения… Сейчас пойду и сообщу госпоже.
Она исчезла в один миг, шурша крахмальными юбками. Моряк осторожно наклонился к молодой женщине.
– А вы мне сказали, что вы француженка…
– Да, это так, я француженка. Но моим мужем был ирландец. Спасибо вам за помощь. К сожалению, мне нечем вас отблагодарить.
– Улыбнитесь, ваша улыбка – самая щедрая благодарность.
Памела удивленно улыбнулась, и моряк удалился чуть ли не бегом, а молодая женщина почувствовала, что растрогана и что ей приятно: красота ее, несмотря на жалкий вид, все же заметна. Разве это не утешение?
За ее спиной раздалось восклицание:
– Памела! Вы здесь? Боже мой! Что же с вами случилось?
В следующую секунду Памела де Жанлис, «приемная» дочь госпожи де Жанлис, «наставника» сыновей герцога Орлеанского и, по всеобщему мнению, незаконнорожденная дочь покойного Филиппа Эгалитэ, рыдая, упала в объятия подруги своего детства Анриетты де Серсей, тоже бывшей воспитанницы госпожи де Жанлис, вышедшей впоследствии замуж за богатого судовладельца Маттисена.
Немного успокоившись, подруги уселись поближе к камину, Анриетта позвала служанок и поручила им детей, распорядившись принести в гостиную горячий чай и какую-нибудь закуску.
– Как вы оказались в Гамбурге? – начала она свои расспросы, сидя напротив подруги. – Почему в таком печальном положении? Где лорд Эдвард?
Последний вопрос вызвал новые потоки слез.
– С тех пор, как мы не виделись, Анриетта, я пережила столько горя!.. Эдвард умер… Умер в тюрьме, и никто мне так и не сказал, отчего он ушел из жизни. Говорили даже, что он покончил с собой, но я не верю, он слишком нас всех любил…
Голос Памелы прервался, но госпожа Маттисен поспешила задать следующий вопрос:
– А вы, Памела? Что было потом с вами?
– Я получила приказ покинуть Ирландию, уехала в Лондон, надеясь там найти помощь.
– А почему не приехали сразу к нам?
– Я не могла этого сделать, потому что вот-вот должна была родить. Я пряталась, и никто не хотел помогать вдове мятежного ирландца… Мы кое-как перебивались, потом я родила дочь, и тогда мы тронулись дальше. В Арклоу мы нашли судно, капитан которого согласился доставить нас сюда…
– А что стало с семьей вашего мужа? С его матерью?
– Герцогиня Лейнстер умерла. Все остальные в бегах, они прячутся. Ах, Анриетта, вы себе предствить не можете, как я несчастна!..
– Не плачьте, Памела! Вы добрались до тихой гавани. У нас вам будет хорошо. Ганс, мой муж, человек добрый и щедрый. Он будет считать вас сестрой, и мы постараемся, чтобы вы позабыли у нас обо всех своих несчастьях. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату. Сейчас вам необходимо отдохнуть.
Обняв подругу за талию, Анриетта направилась к лестнице из резного дуба, которая вела на верхние этажи. Прошла несколько ступенек и остановилась.
– А вы знаете, что ваша жизнь похожа на роман? На один из романов нашей «доброй матушки», которые она писала с такой страстью на улице Бельшас. На «Адель и Теодор», например, или на «Неспящие в замке»…
На лице Памелы невольно появилась гримаса. Хоть она и была, по всей очевидности, родной дочерью госпожи де Жанлис, но не сохранила к ней благодарности за слишком уж «современное» воспитание и за то, что ей приходилось жить словно на театральной сцене. Что тут скажешь? Как ни была хороша собой Памела, большим умом она не отличалась. И все-таки она сочла нужным спросить:
– А вы знаете, где сейчас наша добрая матушка?
– В Берлине, я полагаю. Берлин не так уж далеко отсюда, и если вы хотите…
– Поехать к ней? Ни за что на свете! Прошу вас, Анриетта, не сообщайте ей, что я у вас. Вы знаете, как она может утомить, а я так нуждаюсь в отдыхе.
В богатом доме Маттисенов леди Фицджеральд нашла то, что искала. Гостеприимные хозяева были к ней щедры и ласковы, они искренне жалели молодую вдову, такую красивую и такую несчастную.
Весь Гамбург побывал в гостиных судовладельца и познакомился с молодой красавицей, вдовой ирландского героя. Успех Памелы был так велик, что слух о нем дошел до Берлина, где госпожа де Жанлис обрела свои пенаты. Жила она там вполне благополучно и, не имея больше на своем попечении маленьких принцев, удовлетворяла свою страсть к педагогике, обрушив воспитательские таланты на сына хозяйки, у которой снимала квартиру. Она объявила, что в этом маленьком немецком меланхолике дремлет истинный гений, и взялась его разбудить, собираясь с помощью своих воспитательных методов сделать из него настоящее чудо.
Мальчика звали обыкновенным именем Карл, воспитательнице оно не понравилось, как слишком будничное и неблагозвучное, она перекрестила Карла в Казимира и стала обучать его хорошим манерам, письму, а главное, игре на арфе. По ее мнению, Казимир был необыкновенно музыкально одарен. Госпожа де Жанлис не сомневалась, что ее мнение разделит вся Европа и будет рукоплескать Казимиру при каждом его появлении на сцене. Она не упускала возможности вывести его на сцену. Самое любопытное, что ожидания госпожи де Жанлис сбылись. Казимир стал весьма почитаемым музыкантом, правда, во многом благодаря энергии и дару рекламы, присущим его ментору.
Узнав, что очаровательная Памела, первый шедевр ее воспитательского таланта, живет в Гамбурге, она поспешила призвать ее к себе. В обществе гениального Казимира и прекрасной молодой вдовы она рассчитывала на небывалые светские и финансовые успехи и, не медля ни секунды, написала «приемной» дочери письмо с приглашением приехать к ней.
Получив письмо, Памела не только не выразила ни малейшего желания ехать в Берлин, она даже расплакалась и стала умолять Анриетту позволить ей остаться у нее.
– Я не хочу ехать в Берлин, – рыдала она. – Я там с ума сойду!
Анриетта ее успокоила:
– Если вы не хотите туда ехать, никто не может вас заставить. Тем более что здесь вы живете в кругу друзей и ваших обожателей.
И это было правдой. Памеле вовсе не хотелось стать опять дрессированной собачкой в спектаклях госпожи де Жанлис, тем более что в Гамбурге она была окружена поклонниками и влюбленным в нее не было счета. Самым страстным из них был консул Соединенных Штатов, некий Питкерн.
Мужчина приятной наружности, лет под сорок, консул отличался необыкновенной серьезностью и даже важностью, но искупал свою суровость немалым богатством, которое готов был сложить к ногам леди Фицджеральд.
А Памела, выплакав свое горе, вновь почувствовала вкус к жизни. Недалекой и неглубокой, ей не по силам был вечный траур, какого заслуживал бы герой-мученик. Она знала, что хороша собой, что желанна и привлекательна, а поскольку ее средства к существованию ограничивались теми, которые готова была предоставить благородная Анриетта, она не видела для себя ничего дурного в повторном замужестве с богатым и влюбленным в нее человеком, который обеспечил бы ей независимость.
Поэтому она все с большей приязнью выслушивала весьма серьезные признания консула, и когда в Гамбург приехала госпожа де Жанлис, обеспокоенная отсутствием новостей, то Памелу можно было считать обрученной. Сама госпожа де Жанлис возвращалась во Францию – единственную страну, которая отвечала ее высоким интеллектуальным устремлениям.
Энергичная дама по дороге заехала в Гамбург, чтобы устроить здесь несколько концертов Казимира, и предложила Памеле увезти ее во Францию, где «жизнь гораздо приятнее, чем в Германии, и где ей не составит труда найти для себя мужа гораздо более интересного».
Но молодая женщина отклонила предложение.
– Вы бесконечно добры, соглашаясь снова взять на себя заботы обо мне, но я принадлежу моим детям и дух приключений стал мне чужд. Человек, за которого я в скором времени выйду замуж, добр, респектабелен и уважаем. Он любит меня, и рядом с ним я надеюсь обрести покой, в котором так нуждается мое израненное сердце.
Язык, каким выразила Памела свой отказ, был понятен сердцу госпожи де Жанлис, тем более что это была почти дословная цитата из ее романа «Пальмира и Фламин». Она уронила слезу, пожелала много счастья «приемной» дочери и вернулась на «полную опасностей и приключений дорогу среди волн», так она выразилась о своем будущем плавании на корабле. А Памела соединила свою маленькую ручку с большой рукой господина Питкерна.
Брак продлился всего только год. Ровно столько, сколько понадобилось Памеле, чтобы подарить супругу маленькую дочку. После ее рождения «покой, в котором так нуждалось израненное сердце» почему-то уже перестал привлекать бедняжку Памелу. Да и Гамбург показался скучным до невозможности. Подумать только, как меняется все вокруг в зависимости от обстоятельств!..
Оказалось, что дух приключений – что бы о нем ни думала Памела Питкерн, – который был вовсе не чужд леди Фицджеральд, не погиб вместе с ее дорогим Эдвардом (Памела не забудет его до конца своих дней, отдадим ей должное), он-то очнулся вдруг в доме американского консула, где царил непоколебимый покой и жизнь едва-едва теплилась.
