четыре сервизные чашечки и такой же сервизный чайник. Рядом с чайником в изящную вазу бабушка поставила букет желтых тюль- панов.
Под шум хлынувшего дождя все сделали первые глотки.
– Никита, вы бы позвонили домой, сказали, что у нас задержитесь. Вечер, почти ночь, да еще и дождь. За вас, наверно, волнуются, – сказала бабушка, пододвигая ему поближе вазочку с конфетами.
– У меня никого нет, – ответил Никита.
– Как? Совсем никого? – бабушка быстро укротила свое любопытство и добавила: – Извините за вопрос.
– Да ничего. Папа умер, когда я был маленький, мама тоже, болела. Меня бабушка растила, но она тоже умерла. Так что… да, совсем никого.
Нина удивилась. Как это можно жить совсем одному? Когда никого родного на всем белом свете?
Никита, сидящий напротив, вдруг посмотрел на нее поверх тюльпанов. Нина смутилась и отвела взгляд.
На втором этаже жалюзи стали биться об открытые окна.
– Боже мой! – спохватилась бабушка. – Там же сейчас у нас потоп будет!
Она поднялась. Дедушка встал следом, видимо, намереваясь помочь.
– Нина, закройте все на первом этаже… Как сверкает! – бросил дедушка и вышел из комнаты.
Нина поставила чашку на стол и тут же стала обходить большую гостиную по периметру. Легкие светлые занавески трепыхались от ветра.
– Ты не мог бы… кажется, на кухне было распахнуто настежь… – сказала Нина Никите.
Когда он вернулся в гостиную, она уже закрывала последнюю форточку.
– А Джин? – спросил Никита.
Нина вскрикнула и подбежала к входной двери. Бедный пес сидел на крыльце. Длинные уши его трепыхались, как занавески в комнате.
– Заходи! – Нина быстро промокнула собаку полотенцем и только после этого разрешила идти в комнату.
Когда Нина вошла в гостиную, Никита сидел в кресле, там, где она недавно читала, и держал ее книгу в руках.
– Интересно?
– Нормально. А что, ты читал?
Он повертел книгу в руках и положил на чайный столик, стоящий рядом.
– Не-а. Не люблю читать. Ну как-то… вот не мое, и все.
Нина подумала, что это плохо, но вслух ничего не сказала. Она встала около окна, лицом к Никите, и стала оглядывать комнату, думая, что бы поделать. И где, в конце концов, бабушка с дедушкой?! Тут, между прочим, чай остывает! Чай остывает, а атмосфера…
Нина почти решилась спросить Никиту, как он относится к стоящей почти весь месяц жаре, чтобы перерезать наконец удушающую нить молчания, когда окно, которое она так и не закрыла до конца, вспомнив про Джина, вдруг поддалось порыву ветра и распахнулось. Все легкие ткани вмиг взлетели: и ажурные занавески, и юбка Нининого платья. Волосы устремились вверх так, словно перестала действовать сила притяжения… Нина на долю секунду закрыла лицо руками, стараясь защититься от ветра, который окутал ее, как одеяло, и не давал дышать.
Наконец ветер прекратился, и она смогла вздохнуть. Нина опустила руки и открыла глаза. Рядом стоял Никита. Видимо, он захлопнул форточку.
Нина никак не решалась поднять глаза выше, так и смотрела на стык его шеи и футболки и сжимала за спиной ладошки. Она вдруг подумала, что будет грустно, если он поднимет ее подбородок пальцем. Она тогда в нем разочаруется. Когда он поднял руку, Нина затаила дыхание. Но он не собирался трогать ее подбородок… Кажется, он хотел провести ладонью по ее щеке…
– Ну и льет! – сказал дедушка, входя в комнату.
Нина выдохнула и отступила от Никиты. Он тут же уронил руку на подоконник и непринужденно оперся на нее.
Больше Нина в этот вечер с Никитой вдвоем не оставалась. Она сидела в кресле с большой спинкой, скрывающей ее ото всех, у камина, который зажег дедушка, и делала вид, что читает, задумчиво водя пальцем по губам.
Глава пятнадцатая
Нина сидела на крыльце рядом с Джином и задумчиво смотрела на Никиту, выходящего из дедушкиного «Москвича». Закатное солнце подсветило его светлые волосы, он приложил ладошку ко лбу, как козырек, потому что впервые забыл надеть свою кепочку.
Нина удивилась. Как это так, вот человек просто стоит, с дедушкой ее о чем-то говорит, даже солнце ей не загораживает, а сердце у нее колотится как сумасшедшее.
Наконец он посмотрел на нее и, улыбнувшись, кивнул. Нина едва заметно подняла уголки губ (на настоящую улыбку у нее просто не хватало духу – так сильно ее волновало его внимание) и опустила руку на спину Джина, чтобы чуть-чуть отвлечься.
После того грозового вечера, как его окрестила Нина, отношения между ними стали какими-то странными. Они как будто двигались навстречу друг другу, но осторожно, нежно покачиваясь… как лепестки на воде. Нина не знала, куда себя деть. Впервые, с тех пор как она призналась себе в симпатии к этому задорному, яркому, хулиганистому деревенскому мальчишке, увидела намек и на его чувства к ней. Не то чтобы он открыто оказывал знаки внимания… Нет, все проявлялось на уровне чувств, взглядов, атмосферы между ними. Стоило им столкнуться в дверном проеме, когда дедушка приглашал его выпить чай, или когда он намеренно делал круг по двору, выйдя из гаража, чтобы просто сказать ей: «Привет, Нина», – в такие моменты она терялась, потому что теперь не было в нем нахальной самоуверенности и бесшабашности, какая была в первые дни их знакомства и которая отвратила ее от него. Теперь Нина видела какую-то проникновенную искренность, и эта искренность смущала ее так, как никогда не смущали комплименты ухажеров, их букеты, подарки и другие знаки внимания.
В начале июля Нина загорала у бассейна вместе с друзьями, когда дедушкин «Москвич» въехал на их участок. Нина, как обычно, краем глаза, стараясь не отвлекаться от разговора, стала посматривать на гараж, чтобы увидеть, когда выйдет Никита.
– Я точно так больше не могу! – как-то уж очень серьезно сказал Даня, шлепая ногой по воде. – Сегодня снова будет дискотека, я пойду.
Тут Туся решила напомнить ему о том, что его в деревне не очень-то жалуют.
– Да плевать я хотел на этих… – Даня сдержался. – Это уже даже смешно, честное слово. Что
