она играла с Джином на газоне, когда пришел Никита.
– Дедушка еще завтракает, – сказала ему Нина, забирая у собаки мячик, – зайди, если хочешь…
Никита мотнул головой и случайно поймал мяч, который Нина кинула. Джин остановился около него и задрал голову вверх, мол, ты так и будешь стоять или, может, дашь поиграть. Никита кинул мяч и, когда собака с громким лаем унеслась, спросил:
– Как твоя кошечка? Поправляется?
– Любовь? Да… все хорошо… благодаря тебе.
– Ты назвала кошку Любовью? – улыбнулся он.
Нина снова бросила мяч, который Джин только что притащил.
– Показалось забавным. Любовь сидит на окне, Любовь спит, Любовь пришла… – Нина пожала плечами и заправила прядь за ухо.
Теперь Джин подбежал к Никите и, дождавшись, когда он кинет мяч, с восторгом умчался прочь.
– Ты, кстати, только знай, – сказал Никита, убирая руки в карманы, – что Любовь твоя ничему не научилась. Кошки они такие. Никакие уроки не усваивают. Поэтому за окнами следи.
Они замолчали. Нина думала, что он обязательно должен что-то такое неважное, веселое сказать, как он обычно делал, но Никита только наблюдал за Джином.
– Хм, реально…
– Что?
– Да улавливаю в нем черты овчарки… Прикол, конечно! – он улыбнулся.
Тут из дома вышел дедушка.
– Ладно, давай, – сказал Никита Нине и, щелкнув по козырьку кепки, направился к машине.
Нина все никак не могла понять, нравится он ей или нет. С одной стороны, он во всем проигрывал Филе, тут даже сомнений не было, а с другой… почему-то ужасно хотелось провести с ним время. Может быть, даже не целый день и не час, а вот просто лишнюю минутку, просто хотя бы посмотреть ему в глаза, чтобы и он смотрел и не отводил…
Через несколько дней Нина, проснувшись пораньше, увидела Никиту, сидящего у яблони. На коленях у него лежал небольшой блокнот, который скорее походил на записную книжку, чем на альбом. Похоже, карандашом он рисовал Джина, развалившегося рядом.
Нина подошла:
– Рисуешь ты тоже по-блатному? – спросила она насмешливо, чтобы он не подумал, что она ищет повода поговорить.
Никита бросил на нее быстрый взгляд, а потом снова вернулся к рисунку. Рука его двигалась резко. Наверно, у него такой стиль в рисунке – только прямые линии, которые создают общую картинку, решила Нина.
– Скорее всего, – ответил он, – я ж сам учился. Так, знаешь… тут чиркну, там чиркну, и что-то получается…
Нина осторожно присела на корточки рядом и взглянула на рисунок.
– Получается, – согласилась она. – Джин! Ты теперь у нас обнаженная натура!
Никита засмеялся и мазнул глазами по голым Нининым коленкам. Нина тут же встала и оправила платье.
– Кхм… Давно рисуешь? – спросила она, не глядя на него.
– Да минут десять…
– Да нет, я в общем…
– В общем… – он наклонил голову вправо, видимо, чтобы рисовать было удобнее, – лет с двенадцати. Увидел девчонку красивущую, и вот как-то, знаешь… не мог не нарисовать. Получилось, конечно, ужасно… Но с этого потом пошло-поехало.
– И что, много красивых девушек уже увековечил в своем блокноте?
Никита оторвался от рисунка и посмотрел на Нину снизу вверх. Глаза у него шутливо заблестели.
– Ну с тех пор я смекнул, что с девчонками гораздо приятнее знакомиться, а не рисовать их. Ну, ты знаешь, – он подмигнул ей, закрыл блокнот, сунул карандаш в карман штанов и поднялся.
Тут на участке появилась Туся, прошла через дырку в заборе.
– Нин! – крикнула она. – Пойдем с тобой на речку, пока солнце еще не так печет?
Нина кивнула:
– Да!
– Отлично! Я тогда за пледом… – И Туся исчезла.
Никита привалился спиной к яблоне и закурил.
– Слушай, – сказал он осторожно. Нине даже показалось, что он еще не решил, спрашивать или нет, – я все хотел… Не знаю, нормально или нет, но все-таки… А что у нее в ухе? Я давно заметил, думал, может, наушники. Но не один ведь она будет всегда таскать… И говорит она странно, как будто нерусская…
– Слуховой аппарат, у нее из-за гриппа осложнения, по-моему, лет в десять были. Она поэтому говорит с легким акцентом. Так у всех людей бывает, у которых проблемы со слухом.
Никита кивнул и выдохнул дым.
– А как с ней говорить надо? Она вроде обиделась в тот раз на шашлыках…
– Когда?
– Спросила, где я учился играть на гитаре. Я ответил, а она не услышала…
– Она не обиделась, а расстроилась. Ей очень тяжело дается глухота. Поэтому мы стараемся говорить четко, и обязательно чтобы она видела наши губы. Она умеет по ним читать. Просто делай то же самое. Не опускай голову, не мямли…
– Аааа… – он затянулся. – Жалко, симпатичная девчонка.
Нина серьезно посмотрела на него и нахмурилась.
– А что, глухота делает ее менее симпатичной?
– Не заводись так. Ничего плохого не имел в виду. В моих глазах симпатичная девочка остается симпатичной несмотря ни на что, просто все люди разные… Если ей кто-то понравится, а его отпугнет…
– Значит, он дурак, – сурово перебила Нина.
Никита выдохнул дым, который тут же скрылся в листве яблони.
Собиралась гроза. Ветер вмиг переменился и из теплого и легкого стал сокрушающим и сбивающим с ног. Листва деревьев трепыхалась в воздухе. Небо посерело.
– Столько дней жара стояла, пусть польет, – сказала бабушка, глядя в окно. – Только бы успели доехать…
Нина, читающая в кресле, кивнула. Почти в эту же секунду она услышала, как открылась входная дверь, и дедушка, появившись в гостиной, потрепал Нину по макушке.
– Давайте чай попьем, – сказал он и добавил, когда бабушка собралась уйти на кухню: – Сонь, я еще Никиту пригласил.
Бабушка кивнула.
Нина постаралась вернуть все свое внимание истории Мартина Идена, но в голове, как неоновая вывеска в темноте, высвечивалось одно и то же имя. Никита. Никита. Никита.
Нина раздраженно вздохнула и захлопнула книгу.
Стол бабушка накрыла в гостиной. На белой скатерти стояли
