галантности с детства.
Похоже, Никита удивился и с шутливостью, за которой он скрывал легкое смущение, распахнул потрепанную жизнью дверь «уазика». Нина его понимала, всегда сложно делать то, что никогда даже не существовало в твоей системе мира.
– Что ты такое пообещал этому человеку, чтобы нас отпустили? – спросила она, когда за окном замелькал лес.
– Это не человек, это тот еще…
– Не ругайся, пожалуйста.
Никита сдержался и замолчал.
– Так все-таки? Что?
Он помотал головой.
– Забей, у нас с ним тоже свои счеты.
– Из-за Насти? – спросила Нина с волнением.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Хоть они и тащились со скоростью двадцать километров в час, ночью в лесу все равно лучше не отвлекаться. Мало ли, сосна…
– Нет, – улыбка, – уж нет! Просто гаденький человек, пару раз интересы сталкивались… Ничего такого.
Нине хотелось спросить, зачем же он тогда встречал ее на вокзале, но она сама себя одернула: «Что за допрос?!»
Уже показался дачный поселок. Еще немного, и их дом… А сказать, как назло, больше нечего…
– Спасибо за помощь, – раздался в темноте салона тихий Нинин голос.
Никита молча кивнул, она видела краем глаза. Смотреть прямо на него она не решалась, так и ехала: либо разглядывала дорогу впереди сквозь лобовое стекло, либо, прислонившись головой к боковому, смотрела на свое тонкое запястье, на котором покачивался почти незаметный, изящный золотой браслетик.
– Слушай, я хотел тебе сказать… нет, спросить… – вдруг начал Никита, все так же глядя исключительно на дорогу.
За окном замелькали дачи. Еще несколько минут, и поездка закончится.
– Когда ты меня тогда отбрила, после поцелуя… Я тебе совсем не нравлюсь, да? Или все-таки немного?
Сердце у Нины рвануло в груди, к голове прилила кровь, а в глазах потемнело.
– Ты… – она сжала свои ладони, чтобы хотя бы так взять себя в руки, – тогда ты мне совсем не нравился.
«Уазик» дернулся и остановился. Приехали. «Лада», на которой добрались ребята, уже разворачивалась, чтобы вернуться в деревню.
– …А сейчас… все-таки немного… все-таки нравишься, да, – тихо закончила Нина и сразу же выскочила из машины, абсолютно позабыв попросить Никиту открыть ей дверь. Какая галантность? Скрыться бы в своей комнате под одеялом и умереть от смущения!
– До завтра, Ниночка! – сказала ей Туся и скрылась за воротами своего дома.
Ваня тоже уже ушел к себе.
Нина почти дошла до своей калитки, когда дверь машины позади хлопнула. Зашуршали шаги по траве…
– Нина, погоди…
Нина обернулась. Она думала, он остановится около нее, чтобы что-то ей сказать (что-то романтичное, конечно), а он прижал ее к себе, как в тот раз, обхватив плечи ладонями, и поцеловал. Нина успела ощутить только тепло его губ, а потом оттолкнула его. Он смотрел на нее растерянно и, кажется, даже немного сердито, а ей захотелось плакать. Ничего ему не объяснив, она захлопнула калитку и сразу же прокралась к себе (конечно, бабушка с дедушкой понятия не имели о том, что она ушла из дома).
Господи, ну зачем, зачем же сразу целоваться? Нина же только сказала, что он ей нравится, но ведь это… это ничего не значит… пока что… Разве хочется целовать человека, которого едва знаешь… Нет, формально она знала его почти два месяца, но все эти дни он ведь общался не с ней, он просто был поблизости. Она видела его, иногда здоровалась, оценила его сегодняшний поступок, но она еще плохо знала его, не хотелось ей целоваться, просто не тянуло так сильно пока! Зачем же он снова полез?
Нина расстроенно погладила спящую Любовь и заснула, глядя на огромную луну за окном.
Глава шестнадцатая
На следующий день Нина проснулась позже обычного. Все из-за ночи, полной переживаний.
День выдался хмурым, болела голова. Нина целый час пила кофе из маленькой чашки, так невоспитанно прихлебывая, что даже бабушка сделала ей замечание. Насупившись, Нина отодвинула от себя чашку и обвела кухню взглядом, думая, чем бы занять себя. Ничего, кроме долгих часов слез не приходило на ум.
Никита, Никита… Нина подошла к окну и с тоской уставилась вдаль. Сама она к нему не пойдет, нет уж! Если он сделает шаг навстречу, тогда… А пока… Господи! Да зачем же он стал целоваться! И как ему объяснить? А если обиделся и будет игнорировать ее? Тогда… тогда, решила Нина, проводя пальцем по стеклу, она в нем ошиблась и не стоит он того, чтобы из-за него плакать в июле.
– Можно у тебя посидеть? – Туся стояла в дверях. Волосы ее были взъерошены, как будто она только встала, а на бледной коже под карими глазами виднелись синяки.
Нина кивнула.
– Даня с утра улетел в город. Представляешь, на самой первой электричке, – сказала Туся, садясь за стол. – Можно чай… или кофе… что-нибудь в общем, без разницы.
Нина встала и включила плиту.
– Сказал, что попросит у папы какую-нибудь работу, – продолжила Туся. – Я у него спросила, что ему, по его мнению, могут доверить. Он сказал, что наплевать, лишь бы деньги платили. Хоть листовки раздавать готов… Представляешь, – вздох, – Данька… хочет работать… все оставшееся лето… Наш Данька…
– Молодец, – только и ответила Нина.
– У тебя что с настроением? – спросила Туся.
– Да так…
– Я тоже сегодня какая-то… как будто вчера пыталась сбежать из горячей точки.
Нина поставила перед подругой кружку кофе и села напротив. В тишине они провели почти час. Это возможно, когда дружба уже такого уровня, что нет особенной необходимости говорить, можно просто сидеть, молча уставившись в стол, и стараться собраться с силами.
В дверь постучали. По пятам за Ниной, прошедшей к двери, топал Джин. Он все утро спал у ее ног.
Никита замер, занеся руку, сомкнутую в кулак, как будто как раз собирался постучать еще раз.
– Привет… – сказал он. И, кажется, растерялся, увидев Нину, а потом быстро взял себя в руки и улыбнулся. – Ты… с тобой можно поговорить?
