изменить весь ход истории, — продолжала баронесса. — Скажем, полководца
в его железных доспехах убьет молния. Или он просто простудится. Или в
день решающего сражения будет туман, и войска не смогут сражаться…
— Ты недооцениваешь людей, — усмехнулся я. — Они всегда найдут
способ поубивать друг друга, и никакой туман их не остановит. Одна из
самых крупных битв этой войны разразилась как раз в тумане. Это было еще
до твоего рождения. У Лангедарга было почти вдвое больше людей, и он
разделил свое войско надвое, намереваясь взять армию Йорлинга в клещи.
Йорлинг, в свою очередь, надеялся на хитрый маневр, который позволил бы
ему разбить обе армии поодиночке. Но всю диспозицию спутал туман. Битва
получилась совершенно идиотской — не только полководцы не видели, где
находятся и что делают их войска, но и сами бойцы не видели ни
противника, ни собственных союзников на флангах. В результате там
полегло не менее тридцати тысяч с обеих сторон, причем не так уж мало из
них — по ошибке, убитые своими, принявшими их за врагов. Ни о каком
осмысленном командовании, конечно, и речи быть не могло… Рассказывают,
что в этой неразберихе один из гонцов, посланный к Йорлингу с донесением
о ходе боя, выскочил прямиком на ставку Лангедарга. Увидев перед собой
солдат грифонской личной гвардии, он спросил их: "Где герцог?", и те,
точно так же ни о чем не подозревая, указали ему на Карла. Тот, в
доспехах с опущенным забралом, но без щита с личным гербом, сидел на
коне; в те годы он, кстати, был стройнее, чем сейчас. Гонец, как ни в
чем не бывало, вручил ему донесение, откозырял и уехал обратно…
Впрочем, удачи грифонцам это не принесло. Они потеряли в той битве
двадцать две тысячи человек, а львисты — только восемь. Видимо, потому,
что чем компактней армия, тем меньше она делает глупостей в таких
условиях… Сам Карл тогда чудом избежал плена. То есть не чудом, а
благодаря все тому же туману.
— Интересно. Жалко, я совсем плохо знаю историю войны. Отец не
любил говорить на эту тему… Выходит, все могло кончиться еще тогда! -
воскликнула Эвьет, пораженная новой мыслью. — Если бы тот туман
развеялся чуть пораньше. И тогда бы ничего… — она угрюмо замолчала.
— Увы. Тогда — не закончилось. Лангедаргцы потерпели поражение, но
сумели собрать новые силы и продолжить войну. С йорлингистами за эти
годы такое тоже случалось. У меня такое впечатление, что эта бойня будет
длиться, пока с каждой стороны остается хотя бы по одному мечу и по
одной руке, способной его держать. И едва ли обвинять в этом нужно
туман. Разве что тот, который в головах…
Прогноз Эвьет оправдался: не прошло и получаса, как совсем
развиднелось, и мы снова тронулись в путь. Солнце светило вовсю, словно
спеша наверстать упущенное за ненастный вечер, и капли воды на деревьях
и траве сверкали рассыпанными бриллиантами. Эвьет, впрочем, с арбалетом
наготове оглядывалась по сторонам, не столько любуясь пейзажем, сколько
в надежде высмотреть какую-нибудь дичь — как-никак, мы ничего не ели со
вчерашней куропатки. Однако на сей раз лесным обитателям повезло, а нам
— нет: ни одна достойная цель так и не попалась на глаза охотнице. Мы
выбрались из леса и вернулись на дорогу, по которой ехали накануне.
Впереди нас ждала переправа через Аронну. Мост, по словам трактирщика,
был разрушен еще шестнадцать лет назад, когда в этих краях произошли
первые крупные столкновения между войсками обеих партий; позже на юге
наступило десятилетие относительного затишья, однако никаких попыток
отстроить мост заново за это время не предпринималось. Вместо него
наладили паромную переправу.
Река широко разлилась после дождя; старая дорога, которая вела
прежде на мост (от коего теперь осталась лишь цепь каменных быков,
посередине, словно в насмешку, еще соединенных последним уцелевшим
пролетом), уводила прямо в воду. Дорога на паромную пристань,
ответвлявшаяся от старой влево, проходила по вдававшейся в реку насыпи и
затем по мосткам над водой, в нормальных условиях поднятым довольно
высоко, но ныне вода текла практически вровень с ними. (Сама пристань,
судя по всему, была сделана в несколько ступеней, чтобы на паром можно
было въезжать при разном уровне реки — сейчас над водой была видна лишь
верхняя площадка и начало спуска на следующую.) Нам повезло, что дождь
не продлился еще час-другой — тогда бы насыпь наверняка размыло, и
сообщение с другим берегом прервалось бы надолго. В прошлом здесь такое,
без сомнения, уже случалось не раз, но местных жителей хватало лишь на
то, чтобы с воловьим терпением раз за разом восстанавливать насыпь в
прежнем виде; они даже не пытались хотя бы укрепить ее бревнами, не
говоря уж о том, чтобы все-таки начать строить заново мост.
Когда мы подъехали к реке, паром был на нашей стороне, и я погнал
Верного вперед, пока он не отчалил. Хлипкие мостки подозрительно
скрипели и прогибались под копытами — и как тут только не боятся
провозить тяжело груженые телеги? Вроде той, что уже стояла на пароме,
накрытая брезентом, перетянутым привязанными к бортам веревками. Ее
сопровождали плотный невысокий торговец и два ражих молодца с короткими
мечами, заросшие бородой по самые глаза — не то сыновья, ростом пошедшие
не в отца (да и был ли он им родным, даже если считался таковым?), не то
нанятые охранники. Еще один пассажир, долговязый парень с длинными
светлыми волосами, перехваченными не слишком чистой лентой на лбу, судя
по всему, путешествовал пешком и налегке. По одежде его можно было
принять и за среднего достатка крестьянина, и за ремесленника, и просто
за бродягу.
Торопились мы, как выяснилось, зря. Паромщик, немолодой, но
кряжистый, в просторной рубахе с застарелыми потными разводами под
мышками, принял от меня плату (она, естественно, оказалась явно
завышенной — целых четыре сантима!), но не спешил крутить свой ворот,
дожидаясь, не появятся ли еще пассажиры. Как видно, не все дороги,
приводившие к этой переправе, были столь безлюдны, как та, по которой мы
приехали. Мы спешились: можешь дать отдых своей лошади — дай его. Я
невольно залюбовался Верным: рыцарский боевой конь смотрелся вдвойне
выигрышно на фоне немолодой уже саврасой кобылки типично крестьянских
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
