К счастью, Донован с самого начала имела надежный источник информации, касающейся всего происходящего по соседству. Таким источником для нее являлся Джонатан.
После недавних разногласий из-за аренды отдельных предметов женского белья Мэб и садовник быстро помирились и стали видеться чуть ли не по три раза на дню, охотно делясь друг с другом своими наблюдениями за хозяином и хозяйкой.
А делиться им было чем.
– Ну, как там твой? – обычно начинала Донован.
– Моя… – со вздохом поправлял ее Джонатан. – Продолжает потихоньку сходить с ума!
По словам старого садовника, которые он не уставал повторять при каждой встрече с кухаркой, Гловер после памятного им всем утра резко изменился не только внешне, но и внутренне.
– Но почему?! – все время недоумевала Мэб.
И тогда Джонатан начинал печально рассказывать ей о новых чудачествах госпожи Гловер. Чаще всего, они, естественно, касались цветочных дел.
– Вообразите, Мэб, вчера она приказала мне выкопать все наши глицинии и люпины, а вместо них посадить мэрилендскую Черноглазую Сусанну! – садовник с возмущением качал головой. – Но это еще полбеды! Сегодня с утра госпожа распорядилась выполоть на двух клумбах калифорнийские маки, чтобы потом воткнуть на их место Льюисию воскрешающую и белые пионы!!!
Донован обычно недоуменно пожимала плечами:
– А что в этом такого?
После чего садовник начинал с жаром объяснять ей, почему Льюисию воскрешающую никогда нельзя высаживать вместо больших калифорнийских маков и отчего белые пионы будут отвратительно смотреться на клумбах госпожи Гловер.
По словам Джонатана, впоследствии Гловер вообще хотел засадить одну из клумб горным лавром и лилией Сего, что окончательно превратило бы их цветник в черт знает что такое!
Удивительно, но Мэб всегда очень внимательно и терпеливо выслушивала эти грустные исповеди.
Потом наступал черед Джонатана задавать вопросы.
– А как поживает твоя? – вежливо интересовался он у Мэб.
– Мой! – с едкой иронией уточняла Донован. – Барон дуреет и портится прямо на глазах!
Рассказ кухарки, как правило, был очень эмоциональным, и она умудрялась украсить его массой ругательных словечек, которые лишь подчеркивали, насколько тяжелой и непредсказуемой стала жизнь бедняжки Мэб в последнее время.
– Он совершенно перестал есть мясо! – негодовала по очередному поводу Мэб. – Представляешь?! Совершенно! Теперь ему подавай брокколи, рыбные салатики, фрукты и прочую ерунду!
– А что в этом такого? – осторожно спрашивал садовник.
Затем Донован начинала обстоятельно объяснять, почему мужчина, в отличие от женщины, должен обязательно есть мясо, и к чему, в конце концов, может привести вегетарианский образ жизни.
– Без мяса мужик глупеет и теряет силу! – безапелляционно заявляла она, и, потеряв интерес к мясной теме, тут же принималась критиковать другие свеженькие недостатки новоиспеченного барона.
– Он совершенно не умеет бриться! – кривилась Мэб. – Кроме того, у барона теперь ужасно потеют ноги!
Обсуждение хозяйских пороков обычно затягивалось надолго, покуда кто-то из критиков вдруг не вспоминал, что у него есть срочная работа.
– До встречи, – говорила тогда с улыбкой Мэб.
– Увидимся, – кивал ей садовник.
«В сущности, Джонатан – неплохой парень, – мысленно рассуждала Мэб по дороге на кухню. – Из него, пожалуй, выйдет вполне приличный муж».
«А она не такая уж и злючка», – умиротворенно думал садовник, попутно прикидывая, когда и в какой церкви им с Мэб будет сподручнее обвенчаться.
Сэнди Николс пылесосил пол в детской и с тоской думал о том, что теперь ему вряд ли удастся избежать посещения интенсивных курсов для молодых мамаш. Эта мысль неотступно преследовала его с самого утра, и он уже начал с ней свыкаться.
После злосчастного превращения жизнь Сэнди стала напоминать сплошной кошмар: чужая беременность, новое женское обличье и, в довершении ко всему, ворох домашних забот, – все это снежной лавиной обрушилось на Николса-младшего. Теперь Сэнди смотрел на мир другими глазами и этот мир ему совершенно не нравился.
Его раздражала не только глупость собственного положения, но и то, как отреагировали на происшедшее ближайшие родственники: мать надоедала советами о необходимости соблюдения диеты, отец требовал держать язык за зубами, а Стэйси, избавившись от живота, живо осваивалась с новой для нее ролью хозяина дома.
Сэнди вспомнил о яблочном пироге, когда уборка комнаты подходила к концу. Выругавшись, он бросил пылесос и неуклюже переваливаясь, ринулся на кухню.
Как и следовало ожидать, кухня была затянута дымом. Сэнди зажмурился и, затаив дыхание, на ощупь добрался до духовки, из которой с трудом извлек сгоревший пирог.
Сунув раскаленный противень в раковину под струю воды, Сэнди выдохнул воздух и, сориентировавшись в дымовой завесе, бросился к окну. Открыть его было делом нескольких секунд, и Николс-младший высунулся наружу, хватая воздух ртом, как утопающий. Немного отдышавшись, Сэнди с удивлением обнаружил Стэй-си, которая азартно упражнялась на газоне с клюшкой для гольфа.
Удивление быстро переросло в ярость.
– С меня хватит! – прорычал Николс-младший и, не обращая внимания на дымную пелену, бросился через кухню к входным дверям.
Через четверть часа супруги уже находились в гостиной, мысленно переживая перипетии недавней схватки. Сэнди с компрессом на лбу устроился в кресле-качалке, а молодой человек в шортах и ярко-зеленой балахонистого вида футболке, который напоминал Стэйси лишь цветом волос и длинной шеей, стоя у окна, с явным сожалением разглядывал обломки злополучной клюшки.
Затем он подошел к зеркалу и начал бережно ощупывать под глазом свежий синяк.
– Дорогая, по-моему, ты погорячилась, – заметил молодой человек, морщась от боли.
– В другой раз будешь умнее! – огрызнулся Сэнди, нервно раскачиваясь в кресле.
– Тебе нельзя волноваться!
Сэнди едва не вывалился из качалки:
– Измываешься?!
– Просто проверяю, глубоко ли ты влезла в мою шкуру!
– Глубже некуда: по самое дерьмо! – от обиды и гнева лицо Николса-младшего приобрело какой-то нездоровый оттенок.
Стэйси, наконец, оставила свой синяк в покое и повернулась к Сэнди.
– Не расстраивайся, через пару недель проблема с животом отпадет.
Сэнди чуть не задохнулся от злобы.
– Иди ты, знаешь куда!… В конце концов, это я появился на свет с членом и поэтому рожать не обязан!!!
Стэйси скромно улыбнулась.
– Видишь ли, дорогая, с некоторых пор твоя волшебная палочка находится в другом месте. Я даже знаю, где ее искать… Извини, но не мы придумали правила этой игры, – жестко добавила она.
– Что же мне делать?! – на лице Сэнди появилась растерянность. Стэйси опять улыбнулась. – По-моему, тебе просто нужно расслабиться, – она подошла к Сэнди и поцеловала его в щеку.
Глава 21
Было около полудня, когда Джерри Джонсон подкатил на машине к дому мэра. Захлопнув дверцу джипа, он осмотрелся и, заметив хозяйку рядом с цветочной клумбой, решительно направился в ее сторону.
Ханна Николс встретила Джонсона без восторга: она неплохо знала журналиста, еще когда тот носил брюки, и его сегодняшний наряд – юбка защитного цвета и темная блуза без рукавов – лишний раз напомнил ей о невосполнимой утрате, которую они с мужем понесли накануне.
Джонсон хотел видеть мэра, и миссис Николс кивнула ему, приглашая пройти за дом. Когда они свернули к бассейну, журналист увидел мэра, сидевшего в шезлонге, с ногами в пластмассовом тазу. В руках у Николса блестело ведерко из-под шампанского. Но самого шампанского в ведерке не было, и он сыпал лед из посудины прямо в тазик.
– Что делает мэр?! – опешил Джонсон.
– Пытается посадить голос, – устало пояснила Ханна Николс.
– И давно он этим занимается?
– С самого утра… – миссис Николс не собиралась участвовать в их разговоре и лишь предупредила мужа, что морозильник скоро накроется.
Заметив журналиста, Николс взмахнул рукой.
– Привет, Джерри, – прохрипел он, когда Джонсон подошел к тазику с ледяной водой. – Что-нибудь новенькое?
Тот хитро улыбнулся:
– Не желаете взглянуть на ребят, которые провернули это дельце?
Николс собрался за десять минут и, перед тем как залезть с Джонсоном в джип, заскочил к жене.
– Дорогая, нам, наконец, удалось напасть на след этих негодяев!
Ханна Николс недоверчиво глянула на взволнованного супруга, который в спешке нацепил на себя какие-то синие, ужасно тесные в бедрах брюки и ярко-оранжевую, похожую на спасательный жилет, рубаху.
– Тебя видно за три мили! – попробовала было возразить она, но Николс уже хлопнул дверью.
Вскоре они с Джонсоном мчались по загородному шоссе. Мэр не рискнул расспрашивать журналиста о том, что ему удалось разузнать, и лишь молча глазел в окно.
