– Иззи пришлось нелегко, – продолжает мистер Лоутон свою очевидно заготовленную речь. – Как вам известно, она теперь на домашнем обучении, плюс довольно строгий курс терапии.
«Ух», – думаю я.
– Но продвинуться вперед она не может. – Он сжимает руку Иззи, и она смотрит на него с мольбой. – Да, дорогая? У нее, к сожалению, клиническая депрессия.
Он бросает это, словно козырную карту. Мы что, должны зааплодировать? Сказать, что нам жутко жаль, ого, депрессия – это же, наверное, так ужасно?
– И? – язвительно спрашивает Фрэнк. – У Одри тоже. – Тут он напрямую обращается к Иззи. – Я знаю, что ты делала с моей сестрой. У меня бы на твоем месте тоже началась депрессия.
Лоутоны-старшие резко вдыхают, отец кладет руку на лоб.
– Я надеялся на более конструктивную встречу, – говорит он. – Может, оскорбления оставим при себе?
– Это не оскорбление! – возражает Фрэнк. – Это факт! К тому же я думал, что Иззи собиралась просить прощения. Где оно? – Он тычет ей в руку, и она, ахнув, отдергивает ее.
– Иззи работала с командой, – продолжает мистер Лоутон. – Она кое-что написала и хочет прочесть это Одри. – Он похлопывает дочь по плечу. – Она сочинила это в поэтическом кружке.
Она написала стихи? Стихи?
Фрэнк фыркает, Лоутоны-старшие с неудовольствием смотрят на него.
– Для Иззи это будет непросто, – холодно говорит миссис Лоутон. – Иззи очень хрупкая.
– Как и все мы, – добавляет мистер Лоутон, кивает в мою сторону и корчит рожу жене.
– Да, разумеется, – отвечает она, хотя по голосу ясно, что она не совсем согласна. – Поэтому мы просим выслушать стихотворение молча, без комментариев. А потом сможем перейти к следующей части, то есть к обсуждению.
Иззи в тишине разворачивает несколько листов формата А4. Она до сих пор на меня как следует не смотрела. До сих пор.
– Иззи, мы в тебя верим, – шепчет мать. – Смелее. – Отец похлопывает ее по плечу, а Фрэнк изображает, будто его рвет.
– Когда наступила тьма, – дрожащим голосом начинает Иззи – Изабель Лоутон, – меня охватила она, темнота. И я повторяла что-то зря. Я делала что-то зря. И теперь, оглядываясь назад, я вижу, как это было пошло…
Если они платили за этот поэтический курс, то их поимели.
Слушая слова, я жду какой-нибудь сильной реакции изнутри. Что во мне что-то поднимется – ненависть, желание на нее наброситься или типа того. Я жду серьезного момента, жду конфронтации. Но он не приходит. Никаких позывов нет. Я их не чувствую.
С той самой минуты, как я вошла в дверь, все идет не так, как я ожидала. Я не тот боец, которым себя вообразила. Я пуста, уязвима и какая-то маленькая. Я ни в какой борьбе не побеждаю, я сижу, молча вцепившись в стол, не в силах вымолвить ни слова, лишь в голове вертятся быстрые беспокойные мысли.
Но и это не все – ведь никакой борьбы и быть не может. Я Лоутонов не интересую. Я могу говорить что угодно – но они и слушать не будут. Они разыгрывают свою пьеску, по сюжету которой Иззи извиняется, она героиня, а я – сквозной персонаж. А я позволяю им это делать. Почему?
Глядя на склоненную головку Иззи, я вдруг испытываю приступ отвращения. Она же на меня и не посмотрит? Она не в силах. Я ведь могу лопнуть этот пузырь.
То есть, наверное, для нее это единственный выход. Съехать обратно в детство, ходить с хвостиками, учиться на дому, переложить всю ответственность на родителей, которые будут говорить ей, что все нормально, ты не терроризировала другую девочку, сладкая моя. Во всем виноваты плохие люди, которые тебя не понимали. Но если сочинишь стишок, все наладится.
В голове вдруг раздается голос Линуса: «Зачем на нее вообще время тратить?»
Зачем? Почему я трачу на это время? Что я здесь делаю?
– …отовсюду – дурные влияния, но в них нет любви, только страдания…
Иззи все еще бубнит, ее стих превратился в окончательно плохой рэп. У нее там еще один лист А4. Однозначно пора валить.
Я сжимаю братову руку и показываю на дверь. Он поднимает брови, я уверенно киваю. Даже какой-то едва слышный нечленораздельный звук издаю.
– Нам пора, – обрывает Фрэнк Иззи. – Спасибо за воду.
– Идти?
Лоутоны сидят как подкошенные.
– Но Иззи еще не дочитала.
– Мы ничего не обсудили.
– Встреча только началась!
– Ага, – радостно заключает Фрэнк, и мы поднимаемся. – Все хорошо, Оди?
– Вы не можете уйти, пока Иззи не дочитает стихотворение! – Миссис Лоутон здорово разозлилась. – Извините, но кто так себя ведет?
Тут я наконец обретаю голос.
– Вы поведение хотите обсудить? – Я как будто бы сказала заклинание. Все смолкли. Их точно парализовало.
Возникает какая-то странная пауза – как будто наша атмосфера распространилась на весь «Старбакс», хотя и всего на секунду. У мистера Лоутона все лицо перекосилось. Словно реальность наконец прорвала защищавший его мыльный пузырь, и на краткий миг он был вынужден увидеть меня именно такой, какая я есть. Та, кому все это делали.
Все это, да. Все, что они делали. Говорили. Писали. Делала ваша дочка с хвостиком. Да, именно.
На Иззи я не смотрю. Зачем тратить силы на то, чтобы перевести взгляд на нее? Зачем я буду тратить хоть микроджоуль своей энергии на этого человека?
Затем мы с Фрэнком идем к выходу, не оглядываясь, не желая тратить больше ни единой секунды своей жизни на это сраное дерьмо.
И мне должно бы стать хорошо. Да? Мне кажется, что я победила. Разве нет?
Но теперь, когда все позади, я чувствую только какую-то пустоту. На обратном пути Фрэнк сказал лишь одно: «Ну и чокнутые». Затем сообщил, что ему надо вернуться в школу, в техническую лабораторию, я обняла его пок
репче и пробормотала ему в плечо:
– Спасибо, прямо не знаю, как тебе отплатить.
– Ну, давай я в пятницу обе пиццы выберу. О’кей?
Сейчас уже семь, и я осталась одна. Родители на сальсе. Они ничего не знают. Это так странно. Я встретилась с Иззи, а они и не догадываются.
Я написала эсэмэс Линусу. Извинилась, что взорвалась тогда. Признала, что он был прав, что ходить не следовало, что я скучаю и очень хочу увидеться.
То есть я думаю, что мы оба правы. Я права в том, что мне не стало хуже и меня не надо собирать по кусочкам. А Линус – в том, что изначально не стоило тратить на нее время. Так что когда он ответит, я его позову к нам, и, может, мы сможем вернуться к другой теме, о которой мы говорили в парке.
Прошло уже два часа, а он так и не ответил. Я уже миллион раз проверила, точно ли телефон видит сеть, но дело не в этом. Но ладно. Может, он занят или что еще.
Но к десяти он так и не написал. А Линус всегда отвечает. Не позднее чем через час. Он находит способы. Он писал и с уроков, и с семейного ужина и откуда только не. Он не из тех, кто не ответит. А сейчас не пишет.
Одиннадцать. Не ответил.
Полночь. Ответа нет.
Уже час ночи, и я не знаю, что делать. Уснуть я не могу. Даже лечь не могу. То есть я официально «пошла в кровать» три часа назад, но даже постель еще не разобрала. Я хожу по своей комнате, пытаюсь унять крутящиеся вихрем мысли, но они уже обрели ураганную силу.
Я испортила отношения с Линусом. Он мне больше не напишет. Все кончено. Он прав, я эгоистка. Не надо было мне затевать эту идиотскую встречу. Зачем я это сделала? Почему? Я постоянно делаю глупости. Я такая тупая кретинка и неудачница, и вот я испортила единственное хорошее, что у меня было в жизни, он меня ненавидит, и я ничего не могу поделать. Все пропало. И виновата я, я совершила просто идиотскую ошибку…
Ход мыслей ускоряется, я шагаю все быстрее, и я хватаю себя за руки, оттягиваю кожу, пытаясь… не знаю, что. Сама не понимаю. Посмотрев в зеркало, я пугаюсь собственного дикого взгляда. У меня все тело как будто как-то искрит, как будто я живее, чем надо, как будто тело слишком накалено. Может быть такое, что в теле слишком много жизненной силы? По-моему, у меня что-то типа этого. И все очень быстро. Пульс, мысли, шаги, впивающиеся в кожу ногти…
Может, надо что-нибудь принять. Кажется, что эту мысль мне кто-то очень разумный на ухо нашептал. Да. Конечно же. Мне есть что принять. У меня много всего.
Я принимаюсь рыться в своей волшебной коробочке, в спешке роняя на пол пузырьки и блистеры. Так, клоназепам. Штуки две. Три. Я глотаю и жду, когда все утихнет. Но мысли все еще кричат в голове, носясь по кругу, точно машины на гоночной трассе, это просто невыносимо. Обязательно надо отсюда сбежать…
Тут мне вдруг в голову приходит еще одна блестящая мысль. Пойду погуляю. Растрачу энергию. И свежий воздух пойдет на пользу. Вернусь, отосплюсь, как говорят, утро вечера мудренее.
МОЕ БЕЗМЯТЕЖНОЕ ЛЮБЯЩЕЕ СЕМЕЙСТВО – РАСШИФРОВКА ФИЛЬМАИНТЕРЬЕР. РОУЗВУД-КЛОУЗ, 5. ДЕНЬ
