своего начальника, товарища министра Назарова. Видишь, я уже это знаю. Тебе просто надо сказать: «Да». Ну?
– Да, – простонал подручный.
– Вот видишь, сразу бы так, сколько сил и времени мы бы сберегли, а? Осталось совсем чуть-чуть, самая малость. Какой приказ тебе отдал Назаров? Что вы должны были сделать на следующее утро?
Собеседник не смог ответить. Его душили рыдания. Полковник вздохнул, подошел к лебедке в углу и аккуратно опустил подручного на пол. Грубые, не до конца выструганные доски показались тому периной. Жандарм снова сел рядом с рыдающим мужчиной, поднял с пола кинжал и почти нежно повторил вопрос:
– Что вы должны были сделать утром?
– Убить… – выдавил из себя подручный. – Мы должны были убить тех, кого хозяин собрал ночью в доме. Чтобы они не начали трепать языками.
– А сам хозяин?
– Не знаю, – мужчина сплюнул кровью. – Мне показалось… что он не верил, что переживет ночь. Это была его последняя просьба.
– Хорошо, почти закончили. Скажи только, вы должны были убить всех?
– Нет. Всех, кроме… – Подручный закашлялся. Полковник крутанул нож на ладони и недобро прищурился:
– Кроме кого?
XIV
19 октября 1880 года, ночь, Санкт-Петербург, Большая Морская улица
Заботливые руки не дали ему упасть. Корсаков схватился за незнакомца, ощутив под руками бархат платья.
– Это я. Бежим, – шепнула ему на ухо Амалия.
– Корсаков! – грозно окрикнул его из-за спины Нораев.
– Не слушай его, – умоляюще попросила Амалия и потянула Владимира дальше в темноту. Она двигалась поразительно быстро, словно не боясь споткнуться о предмет мебели или наткнуться на препятствие. Щелкнул замок. Несмотря на полный мрак, Владимир догадался, что они выбрались в салон за зеркалом и сейчас находились у двери в соседнюю комнату. За спиной раздался хруст стекла под сапогами – следом за ними пытался выйти ротмистр. Амалия остановилась, а затем захлопнула дверь за ними, увлекая Владимира в глубь дома. Здесь уже горел свет – похоже, что светильники лопнули только в комнате с зазеркальем.
– Стой, – попытался остановить ее Корсаков. – Зачем мы бежим?
– Разве ты не понимаешь? – не останавливаясь, бросила Амалия. – Это он. Дух, который мы призвали. Он пришел за мной в теле Решетникова.
– Я догадался.
Они влетели на половину для прислуги. Роскошные парадные и хозяйские комнаты уступили место тесным коридорам и комнаткам, вызывающим приступы клаустрофобии. Мимо Корсакова тянулась анфилада дверей, за которыми, должно быть, скрывались крохотные спальни с двухъярусными койками, тусклыми свечами вместо ярких газовых ламп, лишенными красивых росписей парадной стороны печами и небогатым скарбом.
– А как ты думаешь, куда он делся, когда твой жандарм убил его оболочку? – поинтересовалась Амалия, наконец-то остановившись и прислушавшись, не преследуют ли их.
Сердце Корсакова неприятно заныло. Действительно, оставшись без тела Решетникова, дух должен был либо покинуть этот мир и вернуться в свой, либо найти нового хозяина.
– Ты явно слишком смышлен, чтобы сунуться сюда без защиты, – повернулась к нему Амалия. – А вот жандармы…
– Я дал поручику защитный амулет, – сказал Владимир.
– Поручик? Это тот светловолосый мальчик? – В устах Амалии такое обращение к их с Корсаковым ровеснику звучало забавно. – Что ж, допустим. Тогда дух либо должен был вернуться обратно в останки баронессы, либо…
– Найти новую оболочку, – прошептал Корсаков.
– А значит, сейчас ротмистр Как-там-его, возможно, уже не владеет своим телом. Восхитительно, потусторонняя сущность в жандармском начальнике, – фыркнула Штеффель, прислонившись к стене. Она переводила дыхание. – Нам с тобой нужно срочно выбраться из этого дома, пока этот лжеротмистр не нашел меня.
– Но зачем ему это? И почему он не превратился в такую же безумную марионетку, как Решетников?
– Не знаю! Но я единственная, кто уцелел после ритуала, понимаешь? Думаю, существу, которое сейчас поселилось в жандарме, нужно это исправить.
* * *
Постольский и Нораев тоже выбрались в освещенную часть дома. Павел, подавив предательскую дрожь, облокотился на стену – если бы не ротмистр, державший его за руку, будто несмышленого ребенка, он бы вряд ли смог покинуть комнату за зеркалом. Нораев же спокойно переступил через лежащий в темноте труп Решетникова и на ощупь, натыкаясь на кресла и столики, нашел дверь, через которую они вошли в салон не более получаса назад.
На своего начальника Постольский смотрел другими глазами: ротмистр был слишком спокойным, словно явление сошедшего с ума Решетникова с вытекшими глазами – это нечто обыденное и само собой разумеющееся.
– Что это было, Василий Викторович? – наконец нашел в себе силы спросить поручик. – Куда подевался Корсаков? И где госпожа Штеффель?
– Сейчас не время и не место для этих разъяснений, – покачал головой Нораев. – Идемте за мной.
Он быстрым шагом направился в парадную часть особняка, и Постольскому ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Они пересекли гостиную с подвешенным зеркалом и стопками книг и вскоре оказались у главного входа. Ротмистр извлек из кармана униформы связку ключей, нашел нужный и решительно повернул его в замке, заперев дверь. Затем он обернулся к подчиненному:
– Слушайте меня внимательно, поручик! Эта дверь теперь – ваш пост! Никто не должен покинуть дом, пока я не отдам такого приказа, понятно?
– Но… – неуверенно начал Павел.
– Поручик Постольский, смирно! – рявкнул Нораев, впервые за вечер повысив голос. Павел машинально вытянулся перед ним по струнке. – Старший по званию офицер отдал вам приказ! Вы завели привычку спорить с начальством?
– Никак нет!
– Никак нет… – выжидающе повторил Нораев.
– Никак нет, ваше высокоблагородие!
– Отлично. Если появятся Штеффель или Корсаков – вы не беседуете с ними, вы стреляете!
– Ваше высоко… – начал было Павел.
– Отставить! Они будут пытаться запутать вас. Обмануть. Рассказывать всевозможные небылицы. Не слушайте их. Не верьте им. Они сейчас – ваши враги. Поняли?
– Так точно, – поручик попытался придать своему голосу уверенности, которой на самом деле не испытывал. Нораева, похоже, его ответ все-таки удовлетворил. Ротмистр развернулся и двинулся обратно во внутренние помещения. Постольский осмелился крикнуть ему вслед:
– Разрешите вопрос?
Нораев остановился и, не оборачиваясь, бросил:
– Один. Разрешаю.
– А что будете делать вы?
Нораев обернулся вполоборота. Его лицо было практически скрыто в полумраке, но на секунду Павлу показалось, что губы ротмистра растянулись в мрачной усмешке.
– Охотиться.
Нораев растворился в пустых коридорах, оставив Павла в одиночестве у дверей.
* * *
Ротмистр осматривал дом со всем тщанием, но особняк Ридигеров был слишком большим, чтобы в одиночку загнать добычу. Оставалось лишь неутомимо прочесывать пустые комнаты и закоулки, надеясь, что рано или поздно он столкнется с Корсаковым или Штеффель. Револьвер в его руках был вновь заряжен, а курок взведен. Он оставил служебные сапоги со шпорами [24] в гостиной
