– Мои источники утверждают, что в полицию на вас поступило заявление о мошенничестве.
– Что?! – Я откинулся на спинку кресла, провел свободной рукой по лицу и не удивился, обнаружив выступивший пот. – Что за… Почему? Как?
Максим Антонович был бесстрастен и точен в формулировках, словно агентство финансовых новостей.
– Это чушь… ошибка!
– Хуже, господин Хаген. Это – диверсия, и направлена она против вас лично. И вы должны догадываться, кто ее организовал. Всего доброго.
– До свидания… – последнее слово я крикнул в уже замолчавшую трубку – Макс отключился.
«Светлана!» – это имя полыхнуло у меня в голове фиолетовым, адским светом. В кабинете отчетливо запахло серой.
Проклятье! Эта стерва нанесла ответный удар! Она отомстила… С ее связями это, видимо, было несложной комбинацией. Что ж, с одной стороны, это урок мне – не лезь, куда не следует. А с другой – что ж, «не делай добра – не получишь зла». Впрочем, теперь это уже не важно. Теперь нужно действовать, и действовать быстро. Жизнь в России меня научила многим вещам, в том числе и тому, что любые вопросы с «органами» нужно решать в самом срочном порядке… Надо было ехать к Филимонову! Прямо сейчас!
Я сорвался с места, едва ли не вышиб дверь, вихрем промчался по приемной, схватил плащ, успел бросить секретарше на ходу:
– Буду вечером! – и выбежал в коридор.
Через двадцать минут я уже сидел в другой приемной, огромной, словно пиршественный зал какого-нибудь средневекового короля из числа тех самых Меровингов, что никогда не стригли волос.
Дубовые панели, двери, оббитые натуральной кожей, светильники из кованой бронзы, старинные напольные часы, картины в золоченых рамах, все подлинники, никаких репродукций, и среди них, на самом почетном месте, – портрет президента.
Это была приемная настоящего имперского чиновника высокого ранга. Собственно, Филимонов и был таковым – человек, в числе прочих осуществляющий экономическую политику России. Мы были едва знакомы, но он на Экономическом форуме в Санкт-Петербурге в прошлом году лестно отозвался о нашем банке, поставил меня в пример другим и дал свою визитку, сказав: «Если возникнут проблемы, обращайтесь. Мы рады помочь искренним друзьям России».
И вот проблемы возникли. Я представился секретарю-референту, пожилому мужчине в строгом костюме, рассказал в двух словах о предложении Филимонова обращаться за помощью.
– Я доложу Виктору Алексеевичу, – коротко произнес референт. – Ожидайте.
Я сел на кожаный диван под лимонным деревом, огляделся. В приемной было еще около десятка посетителей – все как на подбор мужчины среднего возраста с папками или портфелями. И что-то в их лицах подсказало мне, что их привели в это помещение проблемы ничуть не меньше по масштабам и значимости, чем моя. Следующие полчаса были одними из самых напряженных в моей жизни. Я смотрел на минутную стрелку, на то, как она с фатальной неотвратимостью переползает с деления на деление, и думал о возможных последствиях.
Последствия были одно хуже другого. Образ Светланы, фальшивой богини, оказавшейся ведьмой, то и дело вставал у меня перед глазами.
«Ничего, – шептал я про себя, впившись взглядом в стрелку. – Ничего. Я сумею. Я выдержу. Иначе…»
Что «иначе», я додумать не успел – на столе у референта зазвонил телефон. Обычный такой старинный пластмассовый телефон цвета слоновой кости с трубкой на витом шнуре.
– Да, – негромко сказал референт и вскинул голову.
Когда он нашел взглядом меня, я уже все понял и поднялся.
– Проходите, Виктор Алексеевич ждет вас. Он попросил узнать, что вы предпочитаете – чай, кофе, сок, виски, коньяк, минеральную воду?
– М-минеральную в-воду, – от волнения я начал заикаться, – п-пожалуйста.
– Хорошо. – Референт открыл мне дверь, и я вошел в кабинет, не менее, а может быть, и более просторный, чем приемная.
Филимонов поднялся из-за стола, вышел и двинулся мне навстречу с благожелательной улыбкой.
– Господин Хаген, очень рад вас видеть!
– Д-добрый день, В-виктор Алексеевич. – Я ответил на его рукопожатие, гадая, насколько натуральна его радость.
– Что за история привела вас ко мне? Присаживайтесь, я весь внимание.
Медленно вдохнув – это помогает расслабиться, – я приступил к изложению своей «истории», стараясь опускать незначительные подробности и при этом не утаивая ничего более-менее значимого. Это была стратегия, которую я разработал, сидя в приемной. Люди, облеченные властью, подобной той, что есть у Филимонова, не любят, когда их держат за дураков. Впрочем, этого не переносят и все остальные.
Пока я говорил, девушка в белой блузке и юбке-карандаше, цокая точеными каблучками, принесла на серебряном подносе стакан чая в подстаканнике для Виктора Алексеевича и бутылочку перье для меня.
Когда я закончил говорить и потянулся за минералкой, Филимонов помешал чай и задумчиво сказал:
– Заказ.
Этой фразой он заставил мое сердце биться вдвое быстрее, а оно и без того молотило, как сумасшедший рокер-барабанщик.
– Что вы сказали? – на всякий случай переспросил я в надежде услышать что-то иное.
– Вас заказали, господин Хаген. – Филимонов убил мою надежду, не дав ей толком родиться. – Вы наступили на хвост лисе, вот она и укусила. В любом случае вы совершенно правильно сделали, что пришли ко мне.
– Вы сможете посодействовать?
И тут у меня в кармане заиграла песня невольниц из оперы Бородина «Князь Игорь».
Улетай на крыльях ветраТы в край родной,Родная песня наша,Туда, где мы тебя свободно пели,Где было так привольно нам с тобою.
– Простите, – пробормотал я, вытаскивая смартфон.
Звони сейчас кто угодно другой, я бы сбросил, но это была Арита. Я провел пальцем по экрану и сказал:
– Да, милая!
– Ни, я рожаю!!! – завопила Арита таким пронзительным голосом, что Филимонов в своем кресле за столом от неожиданности подпрыгнул и поперхнулся чаем. – Я рожаю!! У меня воды отошли, а ты шляешься неизвестно где!
– Скорую… ты вызвала скорую помощь? – пролепетал я, облившись перье.
– Какую, на хрен, скорую, все Садовое стоит в пробках! А-а-а!!! – Арита заорала, и я вскочил, едва не перевернув тяжелое дубовое кресло. – Быстрее, он брыкается! И лезет!
– Что, в срок? – неожиданно и очень по-деловому спросил все понявший Филимонов и тоже поднялся.
– Да, да, тридцать шестая неделя… – Я рванулся к двери, остановился на полдороге, повернулся к хозяину кабинета: – Извините…
– Да какие тут могут быть извинения. Подождите секунду… – махнул рукой Филимонов и снял телефонную трубку. – Машину! Поедет господин Нильс Хаген. Да, в полное распоряжение. Отвезете, куда скажет. Быстро! – и поднял на меня глаза. – Езжайте, Нильс. Удачи вам! Не забудьте сообщить, чем все закончилось. По вашему делу… не волнуйтесь. Я все улажу. Претензий к вам больше не будет. Вас никто не побеспокоит. А от «лис» держитесь впредь подальше. Все будет хорошо!
* * *
У русского поэта и певца Владимира Высоцкого, умершего тридцать с лишним лет назад, но до сих пор являющегося культовым, есть такие строчки: «Мы успели. В гости к Богу не бывает опозданий». Мы с Аритой тоже успели. Лимузин Филимонова с мигалкой и сиреной-крякалкой прошел через пробки, как раскаленный нож через масло.
Когда я на руках вынес орущую от боли Ариту и посадил на заднее сиденье, водитель по имени Саша, бросив один-единственный взгляд на нее, сразу «включился» и приказал:
– Дышать! На раз-два вдох, на три-четыре выдох! В роддоме будем через двенадцать минут!
Я сел рядом с Аритой, взял ее мокрую от пота руку, захлопнул дверцу – и мы начали дышать, а Саша, включив свою «светомузыку», рванул с места так, что я даже не успел отследить, по каким улицам и переулкам мы неслись.
Подкатив к подъезду роддома, он выпрыгнул из-за руля, и взмахнув перед оторопевшей медсестрой в приемном покое каким-то удостоверением, распорядился тоном, не терпящим возражений:
– В родовую! Быстро!
Набежали разные люди в белых и зеленых халатах, мелькнуло лицо нашего врача Леонида Наумовича, ставшее вдруг очень озабоченным и серьезным, Ариту положили на каталку, и мы пошли по коридору. Спохватившись, я повернулся к оставшемуся в приемном покое Саше.
– Спасибо! Спасибо большое!
– Не за что пока еще! – рассмеялся он. – Удачи и здоровья мамаше и сыночку.
«Откуда он знает, что у нас будет мальчик?» – думал я всю дорогу до родовой палаты. А потом стало не до этого – да и вообще ни до чего…
* * *
У нас с Аритой мальчик. Сын. По-датски это слово звучит очень похоже: «søn». Все эти ужасные и прекрасные часы, когда он появлялся на свет, теперь уже позади. Арита спит, мальчик – тоже. Я сижу у окна и смотрю на дождливое московское небо, на кроны деревьев, на голубей, воробьев и ворон.
Последний год моей жизни был очень странным. Я столкнулся с разными проявлениями зла. Зло хотело ограбить и даже убить меня. Зло нападало и мстило. Я оказался сильнее. Да, я потерял что-то, что делало меня «herre Niels Hagen[17]», какую-то часть своей души и ментальности, но приобрел при этом намного больше. Я стал господином Нильсом Хагеном, счастливым мужем и отцом. И я могу сказать себе сейчас: «Оно того стоило! Черт побери, стоило!».
