божествами на шестах,
их ослабевшие князья на северных песках, их дочери, платящие
нам дань, нам расточающие заверенья в верности, и Повелитель,
говорящий: – Верю в свою судьбу.
Или же вы им скажете о мире: по странам, пристращенным
к излишествам, то запах форума и зрелых женщин, желтых звонких
монет, идущих по рукам под пальмами, народы в дурмане
терпких пряностей – военных расходов, крупные торги у слияний
рек, почтение могучего соседа, сидящего под сенью дочерей,
обмен посланьями на золотых пластинках, договоры о дружбе
и сохранности границ, и от народа к народу – соглашенья о
постройке речных плотин, и дани, взимаемые в воодушевленных
странах! (Сооруженье водоемов, гумен, конюшен, настилы ярко-
синей плитки, дороги розового кирпича – и полосканье тканей
на приволье, за зеркалами сновидений – море,
съедающее ржавчиной мечи, и сумерках вечерних
когда-нибудь – сошествие
к провинциям приморским, к своим краям великого раздолья
и к дочерям своим благоуханным, что нас утихомирят одним
лишь дуновеньем, о эта ткань…
– Вот так и двери наши иногда под натиском судьбы
необычайной; и, следом за торопливыми шагами дня, по эту
сторону земли пространной, где каждый вечер власть
уходит в изгнание, какое лавров вдовство!
Но вечерами запах глины и фиалок от ручек дочек наших жен до
нас доходит сквозь раздумья о созидании и о судьбе,
и ветры тихие в пустынных заливах принимают гостей.
7
Не век нам жить на этих желтых землях, отраде нашей…
Лето обширнее Империи вывешивает на скрижалях
пространства многоэтажие погод. Земля пространная от края
и до края ворошит свой бледный жар под слоем пепла. —
Цвета серы и меда,
цвета всех вещей бессмертных, земля вся в травах, вспыхнувших
в соломе прошлогодней, – и из зеленой губки одного лишь
дерева вытягивает небо свой фиалковый настой.
Россыпи камней со слюдой! Ни чистого зерна в порывах ветра!
И словно масло свет. Сквозь щелки век соединясь с грядой
вершин, я знаю камень, источенный отверстиями, рои безмолвия
у световых летков, и сердце в беспокойстве о семействе акрид…
Верблюдицы, под стрижкой кроткие, в лиловых рубцах, пусть
удаляются холмы под низвержением кормов с небес аграрных —
пусть они шествуют в молчаньи по раскаленной добела равнине;
и наконец колени преклонят в той дымке сновидений,
где растворяются народы в мертвой земной пыли.
И там большие линии спокойные уходят вдаль сквозь
синь необозримых виноградников.
Земля растит неспешно фиалки гроз, и эта дымка песков,
встающая на месте мертвых рек, словно завеса веков в пути…
Голосом тише для умерших, голосом тише среди дня.
Такая нежность в сердце человека, что можно ли ей меру
себе найти?..
«Я говорю с тобой, моя душа! – моя душа во мраке
аромата коня!» И несколько больших наземных птиц,
летящих к западу, так дивно схожи с нашими морскими птицами.
К востоку неба, такого бледного, как свято место под покровом
слепца, бестрепетные тучи собрались, клубится рак из камфары
и рога… Дымы, которые у нас выхватывает ветер! Земля вся
ожиданье в шлейфах насекомых, земля плодит чудесное!..
И в полдень, когда иудино деревце протиснется сквозь кладку
надгробий, человек смежает веки и остужает свой затылок во
временах… Конницы сновидений на месте мертвой пыли, вас
ветер ворошит у наших ног! Где отыскать, где отыскать нам
витязей, чтоб стали стражей у слияний рек?
Под шум великих вод, идущих на землю, содрогается вся соль
земная сквозь сон. И вдруг! ах, вдруг – чего угодно этим голосам
от нас? Скликайте народ зеркал на оссуарий рек, пускай взывает
к течению веков! И соберите камней во славу мне, и соберите
камней среди безмолвия, и стражей этим краям все конницы
зеленой бронзы вдоль широких шоссе.
(Тень крупной птицы проплывает по лицу.)
8
Законы о продаже кобылиц. Законы бродячие. Как сами мы.
(Цвет человека.)
Нам спутниками эти ураганы высокие, клепсидры, по земле
бегущие, и эти торжествующие ливни чудесного состава,
из насекомых и пыли, неотвязные от наших людей в песках,
как подушная подать.
(В такт нашим сердцам там было столько изведано утрат!..)
* * *
Не то чтобы бесплодным был поход: под шаг беспарных наших
животных (чистокровных коней с глазами первенцев) там было
столько всего замышлено в потемках душ – столько всего в часы
досуга, у предела рассудка – великих историй селевкидских под
свист пращей —
и толкованьям преданная земля.
Иное: эти тени – вероломство небес по отношению к земле.
Но, всадники, среди таких людских семей, где ненависти
пели зачастую синицами, поднимем ли мы бич над
холощеными словами счастья?
– Человече, измерь свой вес, исчисленный в зерне. Ведь не моя
же это страна. Что дал мне мир, кроме волненья трав?
* * *
До места под названьем «Сухое дерево»:
и алчущая молния мне назначает эти провинции на Западе.
Но дальше – еще большее приволье, в той великой
стране лугов беспамятных, и этот год без дружб и годовщин,
приправленный огнями и зорями. (На утреннее
жертвоприношенье – сердце от черного ягненка.)
* * *
Пути земные! Кто-то один идет по вам. Главенство над всеми
знаками земли.
О путник на желтом ветру, о вкус души!.. Так, говоришь ты, семя
индийского луносемянника имеет – пусть истолкут его! —
дурманящие свойства…
* * *
Великий принцип насилия повелевал у нас.
9
Все это время долгого пути на запад, что знали мы
о бренном?.. Но под ногами внезапно – первые дымы.
Молодые женщины! И вся природа этой страны благоухает ими.
* * *
…Я возвещаю вам дни великой жары: вдов, вопиющих о
мертвецах, рассеянных тобой.
Те, что стареют в обычае и тщаньи тишины, сидят на
возвышеньях, созерцая пески.
И ликованья дня на открытых рейдах; но наслажденье зреет
в женском чреве – у нас, у женщин, в теле словно дрожжи на
черном винограде, и они в нас бродят.
…Я возвещаю тебе великие дары судьбы, и в
сновиденьях благоденство листвы,
Те, кто знают источники, те с нами в этом изгнании; они, кто
знают источники, нам скажут ли под вечер,
под чьими руками, что сдавят виноград наших боков,
тела наши наполнятся слюною? (И женщина легла с мужчиной в
траве, она встает и расправляет линии тела своего, и саранча
вспорхнула на синих крылышках.)
…Я возвещаю вам дни великой жары, и точно так же, под собачий
лай, ночь цедит наслаждение из чрева женщины,
Но Чужестранец живет под сводом шатра; он
