— Узрите знаки от обряда, — произнёс он, демонстрируя крестообразные рубцы. — Кто и теперь мнит, будто я завираюсь, пусть выйдет на бой немедля.
— Не спорь, княжич Дмитрий, водится промеж горских людей эдакое чародейство, — подал совет Афанасий. — Как заболеет человек в их аулах оспой, тащат к нему младенцев. Режут малых и в раны втирают гноище из язв болезного, а опосля тех крох выхаживают бабки-травницы знающие.
Поразительно, похоже, этот обряд есть какая-то предтеча вакцинации. Никогда о таком обычае не слышал, в голову закралась мысль: может, я не один неведомой силой переселённый сюда в чужое тело?
— С каких времён так оберегаетесь от оспы? — вопрос стоило прояснить.
— С прадедовских, никто и не упомнит, откуда повелось сие, — с достоинством промолвил черкес.
— Прошу простить, что не поверил, Гушчепсе, — извиниться никогда не поздно, и я этим фактом воспользовался. — Оставайся тут, но служба тебе выйдет трудная.
Раз уж заговорили о вакцинировании, стоило довести дело до конца. Что вирус ослабляют на домашних животных, я помнил, на каких и как, предстояло выяснить благородному орку.
Получив краткие инструкции, откуда брать материал и как перезаразить крупный и мелкий скот, Гушчепсе взял от матери больных детей берестяную крынку с молоком и краюху хлеба и, ведя в поводу коня, направился к инфицированной избе.
Дальнейший путь я провёл в мечтах об успешной прививке от оспы всего княжества. Указанная уездным дворянином мельница действительно превосходила в техническом плане все виданные ранее. Плотина была бревенчато-земляной с хитроумно устроенным спуском излишней паводковой воды, колесо крутилось бившей сверху водой, внутри были не только жернова, но и передача движения на механическую дробильную ступу. По сообщению мельника, плотину ему строил заплотный творец из Ярославля с прозаическим именем Карпуня. Мастера стоило разыскать при первой же возможности, о чём я и сообщил Лошакову и Бакшееву.
В город мы прибыли во время вечернего богослужения. Воины у ворот, именуемые тут вратарями, предупредили нас об ожидающем возвращения малолетнего князя гонце — сеунче от слуги государева, конюшего, боярина Бориса Фёдоровича Годунова.
Глава 25
Пока дворовые слуги накрывали на стол к вечерней трапезе, не ездивший с нами по окрестностям Ждан кратко обрисовал личность гостя. Посетил нас московский дворянин Григорий Васильев сын Засецкий с прозвищем Темир, доверенное лицо царского шурина, да приехал он не с пустыми руками, а с собственноручно писанным посланием боярина.
За ужином разговор шёл о ходе Северной войны, приехавший придворный сообщил, что шведы разорили Кемскую волость[85] и пограничные земли Пскова, приступали и к Сумскому острогу.[86]
— Новую рать на свеев государь Фёдор Иоаннович собирать приказал, — сообщил гонец. — От Углича поеду к мурзам ногайским в Романов. Повеленье им повезу сбираться в поход, да звать подручных государю заволжских ногаев в подмогу.
— Тьфу, напасть, — огорчился Ждан. — Эти ежели во вражеских землях добычи не сыщут, то обратной дорогой наши станы разорят.
— Тако царь всея Руси приказал, и бояре приговорили, — повысив голос, твёрдо произнёс Темир. — У тебя ум слишком короток, да род худороден, чтоб о таковых делах языком трепать. Да и ныне великий государь жалует татарских царевичей, солтана кайсакской орды Уразмехмета испоместил в Бежецкой пятине,[87] где уж прежде и Маметкулу Кучумовичу поместье дадено. За те дачи верно служат они в полках великокняжеских.
— Эх, Бежич с землями приказывал государь Иоанн Васильевич на сына свово младшего. А теперича вона оно как, бесерменам понаехавшим земли раздаются, а старожильцев отчины лишают, — припомнил старые обиды Тучков.
— Цыц, — всерьёз уже стукнул кулаком по столу Засецкий. — Ты, что ль, толстомордый, всего так лишился, что исхудал весь? Татары служилые каждый год в войске бывают, воинское дело изрядно справляют. Вот что только угличских сотен в войске который год не видели? Зажились тут за жёнками, на печках сидючи, обабились.
Сообразительный Афанасий постарался предотвратить назревающий конфликт, переведя разговор на другие темы.
— Тот ли это Уразмехмет, коего совместно с другими сибирскими волостителями биеем Сейдяком да мурзой Карачой воевода Данила Чулков поймал?
— Верно, тот самый, имал его хитромудрый устроитель Тобольска прямо на пиру посольском, да царю всея Руси отослал с остальным полоном, — довольно улыбнувшись, поведал московский дворянин.
— Нашего корня, рязанского, хитрован сей, — в свою очередь ухмыльнулся, гордый за земляка, Бакшеев.
— Что же такого сделал воевода, как правителей сибирских пленил? — заинтересовался я.
Темир Засецкий начал увлекательно рассказывать.
— Послал он людей своих к правителям сибирским, приглашать в град Тоболеск для переговоров о мирном поставлении, чтоб жить мирно, а не воюя. Приехали царевич Уразмехмет, князь Сейдяк, да Карача со свитой в город, пригласил их сей муж на пир, а оружье повелел у входа оставить. Как сели за стол, предложил он им испить чашу заздравную за великого государя Фёдора Ивановича. Кубки же выбрал вельми велики, да налил туда двойного крепкого вина. Не смогли испить поганые те чаши чисто, в гортани у них поперхнулось, не привыкши бесермены к таковому питию. Воевода Чулков на них и укажи, мол, зло на нас измышляют, смерти хотят, сам Бог то обличает. По его зову казаки и стрельцы начальных татарских людей повязали, а прочих насмерть побили. Вот каковое ловкое дело сотворил три года тому назад тобольский голова.
Мне показалось, что такой поступок достоин скорее конкистадора в Америке, чем сибирского воеводы, о чём я в аккуратных словах и поведал ужинавшим.
— Мал ты исчо, княжич, — ответил посланец из Москвы. — Данила Чулков царёву службу сослужил — мятежных тайбугинских татар под высокую руку подвёл, да людей своих целыми сохранил. Что ж до поганых, то поделом им, мало ли они с нашим племенем злых шуток сыграли? Вот и получили плату той же монетой. Да и креста им воевода не целовал, а даже б и дал клятву, то обещанье иноверцу нарушить не великий грех, от него любой поп очистит.
Вскоре вечерняя трапеза завершилась, и меня проводили в опочивальную палату, где я после кратких молитв, к которым уже привык и совершал автоматически, наконец-то добрался до постели. Наутро, в обстановке, приближенной к торжественной, Темир передал мне письмо от Годунова и, пожалованный связкой каких-то шкурок, отбыл по своим сеунчским делам.
В послании, писанном крупными печатными буквами, боярин спрашивал о здоровье, желал долгих лет и в конце кратко интересовался, не ждать ли бед или удач каких на северных и южных рубежах. Следовало бы что-нибудь ответить, но, к сожалению, о грядущих событиях я не имел никаких представлений. Единственной надеждой был Бакшеев, и именно у него следовало искать совета. Начал я расспросы с выяснения его мнения насчёт будущих событий на северном театре военных действий.
Афанасий задумался.
— Воинское счастье переменчиво. Вроде всё измыслишь, а не сподобит Господь, и не будет победы. Мню, больших успехов ждать не след, токмо ежели свейские немцы оплошку какую допустят. Рать-то у них не больно велика, на прямой бой выйдут тока по дурости начальных людей. Сам я городов тех не видел, но от видоков слыхивал, будто ограды у них каменные и прочные, башен много, не овладеть теми крепкими местами нашим полкам. Опять же время зимнее для осад непригоже, вот если изгоном или хитростию какой, тогда да, может удача случиться.
— Ну а дальше? Потом как война пойдёт? — сведения из пятидесятилетнего воина, по местным меркам старика, приходилось тащить как клещами.
— Кабы аз умел на грядущее ворожить, так уж сам бы попользовался, — отшучивался ветеран. — Мыслю, ежели татар сбирают, то по Корельской[88] и Каянской[89] земле в загон войска пойдут.
— Это как? — детали местной военной тактики меня очень интересовали.
— Малыми станицами, по-татарски беш-баш называемыми, да сторожками россыпятся по всему краю, все запасы конями потравят, деревеньки выберут да сожгут опосля.
— Что значит выберут?
— Жителей всех в полон сгонят, — разъяснил людоловский термин Афанасий и продолжил: — От такого разора воевать свейским немцам станет труднёхонько, долгое время на разорённых землях большому войску не прокормиться. По прошлому году наши полки Ругодивскую землю опустошили, так что, видать, перемирие свейские немцы спрашивать станут на год аль два.
— Местное население укрыться может и запасы сберечь, — такое мной было выставлено возражение.
