После того как Бакшеев и Басков закончили проверку готовности возможного участника и в какой-то мере организатора будущей смуты к воинской службе, к нему подъехал князь его уезда.
— Гриша, а у тебя родственники в Польше есть? — таков оказался первый вопрос к явившемуся на смотр новобранцу.
— Неведомо мне о том, вроде много где из нашего рода проживают, а об том, чтоб в Польской земле кто-то обретался, не слыхал, — ответил ошарашенный таким приветствием удельный дворянин. — Аль извет на меня какой поступил? Тогда с доводчиком меня лицом к лицу поставьте, так вся правда и сыщется. Яз на пытку взойду, не побоюсь.
— Может, друзья-товарищи там у тебя? Грамоты какие шлют, ты им отвечаешь? — продолжал я беседу на интересующую меня тему.
— Помилуй Бог, с чего мне с литовскими да польскими людишками сдруживаться? Какие грамоты, княже? Аз книжной премудрости вовсе не учён, токмо подпись ставить умею. Кого хошь спроси — подтвердят сие, кто ж на меня такое довёл-то? — оправдывался неизвестно от какого обвинения этот новоповёрстаный новик, и тут его тоже осенило: — А-а-а, верно, это с губной избы весть такая пришла! Аз прошлым годом в селе соседском изловил скотского татя, что у людей с пастбища скотину уводил. Пожалел пёсьего сына, не повёл к губному старосте ухо резать, плетей дал да выгнал. Тот поди вдругорядь попался, да на меня поклёп строит, чтоб с дыбы свели. За государевым словом хочет от казни отсидеться, веди меня к нему, пущай троекратно пытают на истину.
— Ладно, верю тебе, Григорий, нет на тебе никаких вин, — поспешил я отъехать от распереживавшегося молодого воина.
Однако если не он, то кто? Нужного Гришку Отрепьева стоило держать под присмотром, это обеспечило бы защиту от неприятных неожиданностей. Позвав Ивана Лошакова, уже привыкшего к странным поручениям, попросил его опросить свежезаписанного в десятню новика на предмет местонахождения его родственников и однофамильцев. Взять несколько людей, да проехать по указанным городам и острогам, если они, конечно, не в Сибири. Там искать мальца, может, на пару лет меня младше, может, старше лет до шести, прозванием Гриша Отрепьев, а найдя, привезти или одного, или с семьёй сюда. Да везти только того, кто хоть с десяти шагов со спины со мной схожим может казаться, слепых, хромых и прочих увечных никак не забирать.
— Ты не худое что задумал, княже? — слегка встревожился мой телохранитель.
— Нет, весть мне была. Нужен сей отрок, — в детали посвящать верного охранника не стоило.
— Коли так, справно службу сделаю, — ответил Лошаков. — Когда выезжать?
— Сразу как сможешь. С семьёй простись, серебро получи, расспросные речи с дьяком каким запиши, да в путь, Иван, — дело, на мой взгляд, отлагательств не терпело, бережёного Бог бережёт.
За этими заботами с намечавшимся крахом удельной металлургии, да с военными смотрами пролетело почти три недели с момента нашего маленького путешествия по землям Угличского уезда. Вернулся от ногайцев и увёз письмо в Москву сеунч Темир Засецкий. Уже по ночам падал снег, а черкеса Гушчепсе всё не было, где же он затерялся, чёрт возьми?
Глава 26
Посылка на розыск пропавшего уорка моего телохранителя Андрея Козлова особых результатов не дала.
Вернувшийся с поиска дворянин ничего конкретного сказать не мог.
— Яз к той избушке и не подъехал ещё, а мужик меня увидал, заорал, да вместе с жёнкой своей да детями в лес дёрнул, тока их и видали. Покараулил их чуток, не возвертаются. Проехал по соседним сёлам, говорят, в их лесах разбойник-бесермен прячется, скот крадёт, над людьми измывается. Обороны просят людишки уездные. Кабы сии беды не твой похолопленный черкес творил, княже.
У меня заскребло на сердце. Какие же инструкции я дал молодому Гушчепсе? Вроде наказал ему дождаться засыхания волдырей, взять из них пробу и попробовать привить незаражённым и скоту с помощью укола или небольшого надреза. Мыслилось всё как небольшой эксперимент в маленьком хуторке. Но, похоже, указания мои черкес понял по-своему. Пришлось отправлять для поимки увлёкшегося испытателя десяток конных воинов под командованием Бакшеева.
Вернулась группа захвата следующим днём вместе со связанным Гушчепсе. Хмурый Афанасий пришёл ко мне и заявил:
— Худо дело, княжич, насильства полоняник наш чинил над чёрными людьми. А когда они споймать его пытались, он саблей посёк сына боярского — прикащика станового, чуть живой тот лежит.
— Что он там делал-то? — пытался выяснить я размер предполагаемых неприятностей.
— Нечистый его знает, что этот поганец умысливал. Доводят на него — скот сводил да ребятишек ножом колол. — Помолчав, пожилой рязанец прибавил: — Силён же он по лесам прятаться да след путать. Ну, да и яз не глупее буду, враз отыскал. Ежели люб он тебе, справил бы ты на него отпускную грамоту. Холоп, на волостителя руку поднявший, — повинен смерти.
— Спасибо, друже, за совет, — искренне поблагодарил я Бакшеева. — А что связанного привезли, сам не ехал?
— Лесовик энтот и на нас бросаться хотел, сабелькой махал, — поведал о захвате черкеса Афанасий. — Было мной велено стрелять в него тупыми стрелами, что для охоты на мехового зверя потребны. А уж как оглоушили, так и заарканили. Повязан же он, чтоб глупостей дорогой не натворил. Но дело тут судное, искать вину на полонянике люди станут.
К счастью, к суду я вполне успел приготовиться, выправив у дьяка Алябьева документ об освобождении Гушчепсе от холопства да переговорив с губным старостой Иваном Мурановым.
Этот следователь, прокурор и судья в одном лице вполне понял моё желание сохранить обвиняемого целым. Поэтому, по получении челобитья, он дело не волокитил и судебные слушанья назначил на ближайшую субботу.
На суд в качестве истцов обвинения приехала немалая толпа крестьян с детьми, да трое дворян со своими слугами. К сожалению, претензии жалобщиков оказались вполне обоснованными. Проведённые по моему прямому приказу испытания кустарного способа прививания привели к гибели двух детей из нескольких десятков насильно вакцинированных.
В губную избу столько народа не поместилось, поэтому прения сторон шли на пристроенном крытом крыльце и во дворе.
— Какую вину и на ком ищете? — задал вопрос Муранов пострадавшим.
Все они указывали на черкеса. Обвиняли его в разбое, убийстве, воровстве скота или, на местном наречии, в скотской татьбе. Также подсудимый, по мнению собравшихся, был повинен в злом чародействе и нанесении увечий.
Начали с разбора самых тяжких обвинений — колдовства на лишение жизни, убийства и разбоя, за которые полагалась смертная казнь.
Подвергшихся медицинской экзекуции детей опрашивал губной староста.
— Каким обычаем раны язвил душегуб, что отобрал, какие обряды проводил?
Выяснилось, что хватал черкес детей, когда те шли в лес по грибы да по ягоды. Колол ножом в оба предплечья, ничего не забирал, при обряде крестил и что-то шептал.
— Чего нашёптывал? — поинтересовался наш судья у обвиняемого.
— Молитву творил. Хотел помочь уберечься от болезни оспиной, — отвечал Гушчепсе и произнёс несколько фраз.
Дети эти бормотания уже слышали, но обращений к Богу в них никто не признал. Помог присутствующий архимандрит Феодорит, который опознал в этих странных речах куски молитв и псалмов на исковерканном греческом языке.
— Со словами к Господу и животворным крестом волшбу творить нельзя, — отмел некоторые обвинения губной. — Також и животов он у ребяток никих не имал. Не разбойник сей отрок.
Далее был осмотр отметин от порезов вместе со знающими людьми, которые постановили, что раны те малые, через то умереть нельзя, ежели оружие не отравлено.
Судья продолжил допрос свидетелей:
— От чего с безгрешными детками смерть приключилась?
Те показали, что на седьмой день от ранения, к исходу седмицы, началась у ребятишек огневица и кровь загнила. Значит, всё же сепсис, о дезинфицировании оружия я черкесу указаний не давал, и, соответственно, причина их гибели заключалась в моей забывчивости.
— Зелье сразу муки доставляет, а огненная болезнь без Господнего соизволения не приходит. Божьим судом, не человечьим, те смерти приключились, — сообщил Муранов несчастным родителям. — Печалиться не след, души те непорочные, до срока Господом прибранные, на небесах сейчас, да и ваши грехи отмолят, после смерти с ними соединитесь.
Мне стало интересно, как будут рассужены остальные обвинения, ведь по угонам скота и бою с дворянином имелось достаточно свидетелей.
— Которого татя поймают с татьбою с какою ни буди впервые, опричь церковные и головные татьбы, а в иной в прежней татьбе довода на него не будет, ино его казнить торговою казнью, бив кнутьем, да исцов иск доправить, а его дать на крепкую поруку,[90] — подобрал подходящую статью из Судебника, заменявшего тут все кодексы сразу, губной староста.
