ничью жизнь ты не спасаешь, — мрачно заметил он. — Ты лишь хочешь облегчить жизнь, но отнюдь не мою, а Германа…
— Даже если так, — отозвалась я, — ты ведь прекрасно знаешь, что он — главный для меня человек…
— А я, значит, второстепенный? — еле слышно спросил Виктор.
— По сравнению с Германом — да, — вынуждена была ответить я.
14
Виктор, казалось, был раздавлен этим ответом. А я смотрела на него с недоумением. Я искренне не понимала, чего он, собственно, ожидал. Я с самого начала поставила его в известность относительно своих чувств.
Тут я впервые смутно стала догадываться, какую цель преследовал Виктор, став для меня таким хорошим другом… Или, вернее, притворившись, что стал другом, — теперь я уже склонялась к мысли, что никакой дружбы ему от меня и не требовалось…
По-видимому, он питал идиотскую надежду, что своей игрой в дружеские чувства растопит мое сердце. То ли он был слишком высокого мнения о себе (если думал, что ему это удастся), то ли слишком низкого — обо мне (если посчитал, что я вот так запросто променяю на него человека, которого люблю больше жизни).
Когда я пришла к этой мысли, меня охватило невероятное негодование. Я еле сдержалась, чтобы тут же не наговорить Виктору гадостей…
А тут он еще бухнулся мне в ноги и стал покрывать поцелуями мои сапоги, бормоча при этом:
— Галя… Галя… Поверь мне, я люблю тебя… Я люблю тебя… Я не могу без тебя жить… Я уже… ничего без тебя не могу…
Я с отвращением отпихнула его ногой, и он со вздохом поднялся. Оттяхнул колени, принужденно закашлялся, а на меня уже не смел и смотреть…
Я же спокойно напомнила ему:
— Мы, кажется, уславливались, что ты никогда не заговоришь со мной о подобном…
— Да… кажется… — нелепо забубнил он, по-прежнему не глядя мне в глаза. — Галя, извини… я этого не помню…
— Может, ты и обо всем остальном забыл?! — с презрением воскликнула я.
— О чем именно? — Он наконец опасливо посмотрел на меня.
— Например, о том, что все, о чем мы с тобой говорили, должно оставаться между нами.
— Галя, ну конечно, конечно, — усердно закивал он головой. — Это само собой, ты даже не сомневайся…
Однако я ему уже не верила. Я испытала огромное разочарование. Мне было очень не по себе.
Но я понимала, что если прямо сейчас скажу Виктору все, что я о нем думаю и навсегда попрощаюсь с ним, то поставлю под удар Германа.
Поэтому я нашла в себе силы сделать вид, что ничего особенного между нами сейчас не произошло.
— Галя, прости, — пробурчал он тем временем. — Этого больше не повторится.
— Я очень на это надеюсь. — Я любезно улыбнулась.
— Но мы ведь продолжим… видеться? — с усилием спросил он.
— Если ты сказал правду и больше не позволишь себе подобного, то продолжим.
— Я всегда говорю тебе правду! — почти выкрикнул он и даже ударил кулаком себя в грудь.
«А вот мы это сейчас и проверим», — подумала я.
Я нарочно заговорила с ним о всяких пустяках, а когда он расслабился и решил, что наши добрые отношения полностью восстановились, я вдруг сказала:
— Да, кстати, ты совсем меня сбил сегодня… Я даже не успела рассказать, что Герман совершил новое убийство…
Виктор вытаращился на меня:
— Что ты говоришь! И кого на этот раз?
— Оганисяна, — объявила я.
На самом деле режиссер Оганисян, как мне вчера с прискорбием поведал Герман, скончался от рака. На «Мосфильме» об этом знал один Герман, поскольку только он дружил с Оганисяном.
Словом, я нарочно снабдила Виктора дезинформацией. Если где-нибудь всплывет хотя бы слух о том, что Герман убил Оганисяна, я буду точно знать, что Виктор не собирается хранить мои тайны. И тогда Герману действительно придется его умертвить.
15
А пока мне удалось уговорить Германа не убивать Виктора. Мне уже было его не жалко, но теперь я опасалась за Германа. Поскольку я сама предупредила Виктора о Германовом намерении, тот теперь будет начеку, во всеоружии…
«Какая же я дура!» — кляла я себя.
Теперь меня уже тяготило то, что надо будет продолжать встречаться с Виктором — опять-таки ради безопасности Германа…
И в то же время я еще не могла окончательно разобраться в своем нынешнем отношении к Виктору. Продолжать ему верить или нет?..
«Да, одно обещание он нарушил, — рассуждала я. — Но не такое уж важное обещание. Он давал слово не флиртовать со мной и не говорить о каких-то своих чувствах ко мне помимо дружеских… Но вот он все-таки заговорил о них. Почему? Потому что он бесхребетный пустомеля, на которого нельзя положиться? Или потому что и в самом деле так сильно полюбил меня, что не смог сегодня удержаться от соответствующих излияний?»
В последнем варианте вроде как нет ничего такого, чего нельзя простить. Наоборот, мне даже льстит, что кто-то настолько сильно полюбил меня, прекрасно зная, что мое сердце безнадежно занято…
Да ведь и не просто «кто-то» полюбил, а такой обаятельный и привлекательный человек, как Виктор, на которого засматриваются девушки со всего «Мосфильма». И который мне самой в общем-то нравится… Приятно общаться с хорошо выглядящим и хорошо говорящим человеком, даже если при этом тебе совсем не хочется его поцеловать, не говоря уже о большем…
А может, я сегодня разозлилась не на Виктора, а на саму себя? Я как будто впервые за все эти недели встреч с ним посмотрела на себя со стороны — и ужаснулась тому, что не сумела сохранить тайны, связанные с моим любимым Германом! Выложила их фактически первому встречному — просто потому, что изначально вбила себе в голову, что этот первый встречный — глубоко порядочный человек и никогда никому ничего не расскажет…
Я даже пришла к такой мысли, от которой вскрикнула вслух. Что, если Герман рано или поздно узнает о том, как я обошлась с его секретами? И я не могла отогнать от себя неутешительный ответ на этот вопрос: Герман вправе будет изменить свое отношение ко мне ровно так же, как сегодня изменилось мое отношение к Виктору…
И, может быть, оттого что я хотела в первую очередь оправдать себя и то, как я поступила по отношению к Герману, я стала оправдывать Виктора и его сегодняшнее поведение…
«Виктор не хотел ничего плохого, — убеждала себя я. — Он не сдержался. Это случилось только один раз. И он обещал, что этого больше не повторится…»
И
