зря время потратите…
— Очень любезно с вашей стороны, — недовольно произнес Жаверов. — Что ж, в таком случае… — Он уже начал разворачиваться, чтобы уйти, но я остановила его:
— Так, может, спросите и у меня то, что хотели узнать у Германа? Может, как раз я окажусь вам полезной…
— Вы ведь только что сказали, что ничего не знаете об этом деле, — мрачно напомнил майор.
— Но, может быть, я что-то знаю, но мне, по моей актерской глупости, невдомек, что это относится к делу… А вот вы меня сейчас о чем-то спросите и обнаружится, что я, может, главный свидетель, который просто не подозревает об этом…
— Что ж, в логике вам не откажешь, — одобрительно хмыкнул майор.
— А вы думали! Так что — есть у вас какие-либо наводящие вопросы?
— Один, пожалуй, есть, — кивнул Жаверов. — Вы не знаете, кто-нибудь на «Мосфильме» использовал для своих личных нужд реквизиторскую машину «ГАЗ М-1»?
Я захлопала ресницами:
— Как-как вы сказали?
— «ГАЗ М-1», — устало повторил майор.
— Нет, знаете… Я не разбираюсь в машинах…
— Вот видите, — облегченно протянул Жаверов. — Именно поэтому я хотел бы поговорить с вашим… с товарищем Графовым. Он-то ведь наверняка разбирается.
— Ничуть, — покачала я головой. — И вообще, при чем здесь эта самая машина?
— У нас есть основания думать, что именно на ней сбили товарища Мумунина, — пояснил майор.
— Откуда же у вас такие основания? — удивилась я.
— Откуда надо, — сердито ответил Жаверов. — Извините, товарищ Гортензи, я пойду. Мне работать надо. До свидания.
И он вышел из павильона с чрезмерной поспешностью, словно боялся, что я его окликну.
18
Когда майор ушел, я подождала для верности несколько минут, а потом отправилась к Герману.
Он сидел возле осветителя, по-прежнему не подававшего признаков жизни.
— Семеныч мертв, — сказал мне Герман.
— Ты уверен? — вздрогнула я.
— Да, проверил только что… Зачем ты так активно напирала сейчас на нашего товарища майора? — резко сменил он тему.
— Хотела выяснить как можно больше…
— Я уже все выяснил. Услышал сейчас разговор этого Жаверова с Суриным…
Герман пересказал мне услышанное, и я схватилась за голову.
— Это конец… конец… — в отчаянии шептала я.
— Ничего не конец, — возразил Герман, но уже не так убедительно, как раньше.
— Сейчас они обнаружат вмятину на том самом воронке…
— И что это докажет? — перебил Герман.
— А отпечатки на клетке с тиграми? — напомнила я.
— Об этом Жаверов не говорил.
— Ну и что? Так он и выложит все карты какому-то Сурину… Герман, дорогой, мне кажется… нам уже не выкрутиться…
— Ты в любом случае ни при чем, — резко возразил он. — Мне не выкрутиться, мне! И то это пока еще не факт… Если бы не этот чертов доносчик… Хотел бы я узнать, кто это был и откуда он все узнал…
Я поняла, что дальше отмалчиваться нельзя.
— Я знаю, кто это был, — заявила я, смело глядя Герману в глаза.
— И кто же? — изумленно спросил он.
— Виконтов, — ответила я.
Затем я четко и последовательно рассказала Герману о своих встречах и разговорах с Виктором.
Я была готова к чему угодно — что Герман ударит меня, убьет, обзовет последними словами… Впрочем, все это не в его духе. Он скорее мог просто молча выйти из павильона, дав тем самым понять, что навсегда вычеркивает меня из своей жизни… И этой-то самой ожидаемой реакции я боялась больше всего…
Но Герман не был бы Германом, если бы его можно было просчитать…
Все, что он сказал, выслушав меня, это:
— Теперь все понятно.
— Насчет чего? — осторожно спросила я.
— Насчет того, как это стало известно милиции… Если бы не Виконтов, все было бы в порядке… Но этого я не мог предвидеть при всем желании…
— Если бы не я, — горестно поправила я. — Я виновата в первую очередь.
— Я так не думаю, — сказал Герман.
— А что ты думаешь? — прошептала я, уже не смея смотреть ему в лицо.
— Что надо как-то выкручиваться, — спокойно произнес он.
19
Герман задумался, и я задумалась тоже.
И тут меня осенило… Вероятно, в данном случае у меня получилось думать усиленнее, чем у Германа, потому что я чувствовала перед ним свою вину и страстно желала сама найти выход из ситуации, в которую я его загнала.
— Я знаю, что нам делать. — Я взяла Германа за руку. Он посмотрел на меня и с надеждой улыбнулся. А я с нажимом воскликнула: — Семеныч!
— Семеныч? — не понял Герман.
— Да, мы переоденем его в твою одежду, и все решат, что это ты умер, а не он…
— Позволь, но как это… — не понял Герман.
— «Кошкин дом», — еще раз подсказала я.
— А-а! — Он даже вскочил на ноги и горячо заговорил: — Да-да, мы сожжем декорацию! Сожжем… И Семеныча вместе с ней!
— Бедный Семеныч, — все-таки сочла нужным вставить я.
— Ему уже все равно, — махнул рукой Герман. — В любом случае спасибо ему, что он окочурился так вовремя.
— Я думаю, стоит сделать это прямо сейчас, — сказала я.
— Да, немедленно! — подхватил Герман. Но тут же добавил: — Нет, давай сначала доснимем сцену с твоим участием.
— До этого ли нам сейчас? — усомнилась я, но Герман резко возразил:
— До кино нам всегда должно быть в первую очередь. Это наша профессия и, сверх того, наше призвание.
— Значит, доснимем, — подчинилась я.
Я встала перед декорацией, а Герман — за камеру.
— Так, — произнес он, — нам ведь осталось заснять твой монолог на фоне горящего дома?
— Угу, — подтвердила я.
— Тогда иди гримируйся, а я пока подготовлю кошкин дом к возгоранию.
Таким образом, нам с Германом пришлось впервые исполнять чужие обязанности: ему — операторские и пиротехнические, мне — гримерские.
Через полчаса декорация была облита керосином, а я загримирована в кошку. После этого я вновь встала перед декорацией, а Герман — за камеру.
— Готова, милая? — громко спросил он, глядя в объектив.
— Готова, — выдохнула я.
— Учти, — предупредил он, — дубль может быть только один.
— Понимаю, — кивнула я.
— «Кошкин дом», — провозгласил Герман, — сцена… э-э, не помню какая, дубль первый и единственный! Мотор! Начали!
Он включил камеру и в следующую же секунду бросил горящую спичку в декорации.
Наш деревянно-картонный кошкин дом моментально полыхнул, а я заголосила, заламывая руки:
— С треском, щелканьем и громом встал огонь над новым домом, озирается кругом, машет красным рукавом…
Мы закончили снимать сцену ровно в тот момент, когда декорация полностью рассыпалась и погребла под собой труп Семеныча.
— Мы не переодели его в твою одежду, — с сожалением сказала я Герману. Он энергично упаковывал в
