хуже всё равно не будет. А я потом озадачу мажордома, чтобы нашёл специалиста.
Пожав плечами, я придвинул к себе инструмент. Так-так, что тут у нас? Колки, струны, ничего особенного. Минут пять я подкручивал и дёргал струны. Эту чуть выше, эту ниже. Они же должны по порядку настраиваться, правильно? Ещё чуть-чуть, и вон ту тоже.
— Вот так, кажется.
Я пододвинул арфу обратно, и Марья Алексевна с воодушевлением положила пальцы на струны.
Ёшки-матрёшки, что я наделал? От такого звука хотелось выпрыгнуть в окно и бежать не останавливаясь до Злобино.
— Знаешь, Костя, — княгиня отсела от инструмента, — у тебя не сложные отношения с музыкой. Вы с ней вообще не встречались.
Она с опаской покосилась на арфу.
— Я даже прикасаться теперь к ней боюсь. Будь добр, не настраивай больше никому инструменты, этими звуками мертвецов поднимать можно.
— Так я ведь и есть некромант.
— Весь в дядю, — княгиня рассмеялась, — прямо один в один. Смотрю и не могу поверить, что столько лет прошло.
Покрутив стакан в руке, я сделал глоток. С одной стороны, вроде как оконфузился с настройкой. С другой — княгиня сегодня играть точно не будет. Пожалуй, я всё правильно сделал.
— Да, — Марья Алексевна вздохнула, — очень ты похож на Василия Фёдоровича, будто сын, а не четвероюродный племянник. Только взгляд совсем другой.
— Наивнее?
— Веселее. Дядя твой всегда настороже был, хмурый, готовый в любой момент ударить. А ты лёгкий, радостный, даже не скажешь, что некромант.
Княгиня потянулась и похлопала меня по руке.
— Оставайся таким подольше. Мрачных типажей вокруг и так слишком много.
* * *
Утром за завтраком я хотел объявить, что мы уезжаем в Злобино. Княгине, конечно, с нами веселей, но злоупотреблять гостеприимством не следовало. Но я не успел.
В столовую торжественно вошёл мажордом и вручил Марье Алексевне письмо.
— Так-так, — она развернула бумагу, пробежала глазами по строчкам и посмотрела на меня: — Костя, с тобой хотят встретиться. Ты не занят?
— Смотря для кого.
— Для старшего Шереметева, — заметив, что я не слишком доволен, княгиня покачала головой. — Он слово даёт, что хочет только поговорить.
— Не вижу тем, чтобы обсуждать с ним.
Марья Алексевна вздохнула.
— Костя, ты меня очень обяжешь, если согласишься встретиться с Петром Борисовичем. В своё время он не раз помогал мне, а теперь просит посодействовать в ответ.
Я развёл руками.
— Только ради вас, Марья Алексевна.
— Думаю, ничего плохого встреча тебе не сулит. Граф хочет разрешить возникшее между вами… Недоразумение.
— Надеюсь, очень надеюсь.
В груди шевельнулся Анубис. Ему, наоборот, хотелось “плохого” — Талант жаждал драки, швыряния эфиром и пришибленных врагов. В крайнем случае, он был готов начать свару первым, чтобы уж точно никто не ушёл обиженным. Эх, придётся на встрече держать его на постоянном контроле, чтобы не учудил чего-нибудь.
— Знаешь, Костя, — Марья Алексевна задумчиво посмотрела на меня, — пожалуй, я тоже с тобой поеду.
— Да зачем, я сам справлюсь
— На всякий случай, — она так улыбнулась, что у меня холодок по спине пробежал, — за вами обоими пригляд нужен. А то слишком уж вы горячие — заспорите, поругаетесь, а хорошая ресторация одна на весь Муром. Где потом прикажешь местному обществу обедать?
* * *
В ресторацию, где назначил встречу Шереметев, мы поехали после полудня. Хорошее место, мне понравилось: швейцар на входе представительный, будто дверь в королевскую спальню охраняет, зеркала, хрусталь, ковры. Словно не ресторация, а настоящий храм еды, с поварами в роли жрецов. Полностью согласен с Марьей Алексевной — жаль будет, если такое чудесное место пострадает.
Встречать княгиню выбежал хозяин заведения — круглый, как колобок, дядька.
— Марья Алексевна! Ваше сиятельство! Как я рад! Как рад! Вы сегодня обворожительны, слов нет! Я слепну от вашей неземной красоты! Ах!
Он манерно прикрыл глаза ладонью. Все его улыбки, жесты и слова были приторные, будто с нами говорил не человек, а ходячая карамелька.
— Милости прошу! Для вас самое лучшее! Столик! Сейчас, сию секунду! Проходите, прошу вас!
— Пётр Борисович ещё не приехал? — отмахнулась от него княгиня, будто от жужжащей мухи.
— Ещё нет, ваше сиятельство. Как появится, немедленно провожу его к вам сию секундочку. Желаете освежиться? Шампанского? Салатик? Консоме? Чаю?
Тараторя и не умолкая ни на минутку, он отвёл нас в отдельный кабинет: небольшой столик, какие-то фикусы в кадках, у стены журчит фонтанчик, выложенный морскими раковинами. И тихая музыка, звучащая едва слышно. Интересно, где сидят музыканты, чтобы создавать такой эффект?
— Лёгкие закуски, кофий,— царственно приказала княгиня. — Выключи шарманку, мы будем разговаривать.
Музыка тут же стихла, а ресторатор поклонился:
— Не извольте беспокоиться, всё сделаю в лучшем виде.
Княгиня села и жестом отпустила дядьку.
— Тебе нравится, Костя? Люблю иной раз сюда заехать, хоть у меня и готовят лучше. Побудешь здесь часок, послушаешь, как тебя превозносят, и не так обидно, что от двора отлучили.
Я кивнул и поставил себе заметку — надо выяснить, что у Марьи Алексевны случилось с императрицей. В высший свет мне пока дороги нет, но такие “мелочи” надо помнить на всякий случай. Упомянешь не того человека, и всё, можешь впасть в немилость. При случае, выспрошу у Боброва, что там за слухи ходили на этот счет.
— Пригласил на обед, а сам опаздывает, — я дёрнул плечом. — Терпеть не могу непунктуальных людей.
— Он будет вовремя, — княгиня усмехнулась, — это мы раньше приехали.
— Зачем?
Она улыбнулась уголками губ.
— Кто первый пришёл, чувствует себя хозяином стола. А второй уже как бы гость. Мелочь, конечно, но всё равно полезная.
Мне оставалось только кивнуть. Думаю, Марья Алексевна была ещё той “акулой” высшего света. Жаль, узнать, за что её “сослали”, невозможно — наверняка очень интересная история.
Ждать Шереметева нам пришлось недолго. Буквально через десять минут ресторатор привёл к нам графа.
Он произвёл на меня странное впечатление. Высокий, немного грузный, наметившаяся лысина, полные губы. Одежда, я бы сказал, щёгольская, нарочно дорогая, перстень с рубином на пальце, сверкающий алмазами орден на груди. В общем, эдакий придворный, любитель роскоши и богатства. И в то же время умные проницательные глаза, взвешивающие и рассчитывающие прибыль. Опасный он человек, очень опасный.
— Марья Алексевна, душенька!
Он согнулся в поклоне
