Утратив свою обычную вальяжность, Лабинский выглядел подавленным и взволнованным.
«А может, специально эту роль разыгрывает», — подумал президент. Он не без оснований считал олигарха хорошим актером.
— Какие проблемы? — суховато поинтересовался глава государства, давая понять, что времени мало и следует начинать с главного.
— Расстроен неудачным совещанием у Сазонова.
— Да, мне докладывали.
«Сразу же сообщили в невыгодном свете. Делать им нечего, мерзавцам», — выругался про себя Лабинский, что прибавило убедительности его душевным страданиям.
— Как все получилось? Я объясню. Это — подстава. Меня и Проскурова не предупредили. Сказали, что будем обсуждать проекты объединения металлургических компаний. Открытая дискуссия. Каждый излагает, что думает. А когда пришли, оказалось, что у Рашидова и Чекалина готовая позиция. И ее поддерживает Сазонов. Виду не показывает, но фактически поддерживает. В общем, застали нас врасплох. Пришлось импровизировать.
— Импровизаторы из вас неважные. Совместно с Проскуровым вы идею объединения погубили. Не окончательно, конечно, но постарались.
— Так и знал, что вам в этой тональности доложат. Неправда! Я помню, что вы эту идею одобрили. Мы предложили более масштабный вариант — объединить все компании. Зачем устраивать междусобойчики? Иначе выходит, что корпорацию будут контролировать Рашидов и Чекалин. Кто с этим согласится? Нужно на паритетных началах, чтобы всем было выгодно. Если неправильно составить бизнес-план, погубим проект уже на начальном этапе, — горячо доказывал Лабинский.
— Дискуссия не закончена. Представьте предложения письменно, еще раз повстречайтесь с Сазоновым, а потом вынесем на обсуждение.
— Но Сазонов на стороне Рашидова. А Чекалин вообще его человек. Он наши предложения игнорирует.
— Вы мне скажите по-простому, — рассмеялся президент. — Мне позвонить Сазонову? Вот сразу же после нашей встречи. Или вы сами разберетесь?
— Я не вижу, как мы сможем совместить два проекта. Они не стыкуются.
— Все ясно! Сами разберетесь, но лучше, если я позвоню, — опять рассмеялся президент.
Ситуация показалась ему забавной, а главное — типичной. К нему все чаще обращались с просьбами вмешаться в экономические конфликты.
— Мы с Проскуровым очень серьезно настроены в пользу проекта. Высказывались не ради того, чтобы поспорить, а для пользы дела. Нужен реально работающий механизм.
— Это правильно. Не опускайте руки. Будем долбить. Терпение и труд все перетрут.
— Хотел бы посоветоваться еще по одному вопросу. Есть серьезное препятствие, которое мешает работать над объединением, — замялся Лабинский.
— Не стесняйтесь, говорите прямо. — Президент догадывался, что скажет олигарх, но ему хотелось поскорее договориться о чем-либо конкретном. Иначе жаль потерянного времени.
Понятно, что Лабинский заверил в своей лояльности. А дальше-то что?
— Почти со всеми банками-кредиторами достигнуто понимание о рассрочке долгов. Отдельное вам спасибо за помощь. Ваш личный представитель большую работу проделал на конференции с банками. Но вот Гранин буквально достал судебными исками. Не дает работать. Создает нервозную обстановку. Это плохо влияет на других кредиторов и может изменить их позицию.
— Гранин имеет право. Договаривайтесь с ним, пойдите на уступки.
— Я бы всей душой, но как? Он требует возврата кредитов прямо сейчас. Даже если мы найдем деньги, это подстегнет другие требования.
— Опасения не лишены оснований, — признал президент.
— Есть и другой аспект. Социальный. Вы обратились ко всем бизнесменам и напомнили, что на них лежат социальные и моральные обязательства — не допустить роста безработицы, платить заработную плату, сохранить трудовые коллективы.
— Совершенно верно. Если человек начинает дергаться, продает бизнес, бежит куда-то — это означает, что он неправильный предприниматель. Нажился, сделал свое дело и решил от него избавиться.
— А как не дергаться? Нас сознательно банкротит Гранин.
— Интересный вы народ, предприниматели! Когда государство вмешивается в дела бизнеса — крик поднимаете. А если конкуренты прижмут — приходите и просите помочь.
Лабинский опустил глаза и не стал возражать. Да, он просил помочь. Много раз. И не только тогда, когда его прижимали.
— Вопрос в принципе важный. Я лично убежден, что кризис не повод для сведения счетов. Нельзя допускать, когда в результате соперничества наступает коллапс целой группы компаний. В таких случаях государство должно употребить власть, — сказал президент. От насмешливого тона не осталось и следа. Слова звучали жестко и веско. Даже угрожающе. — Мы обсудили два вопроса: объединение металлургических компаний и судебные иски Гранина. Эти вопросы как-то связаны между собой или это разные темы? Что, Гранин и другим предъявляет претензии?
— Основной удар Гранин направляет против моих компаний. Что довольно странно. Мы с его банком были партнерами более восьми лет. Рассчитываем как минимум на понимание, а он пытается выжать все соки.
— Кризис высветил новые грани отношений. Иногда неожиданные, — многозначительно произнес президент.
— По крайней мере мои отношения с Граниным не выдерживают проверки кризисом. За других говорить не буду. Точно не знаю, кому он еще вчинил иски. Два вопроса, по-моему, тесно связаны. Если мы объединим компании в условиях, когда активно судимся, грош цена такому объединению.
— Хотите юристов лишить работы? — коварно заметил президент. — Я ведь тоже юрист.
— Дело не в этом. Сегодня создадим мегакорпорацию, а завтра счета будут блокированы судебными решениями, — тяжело вздохнул Лабинский.
— «Титаник» получается.
— С той разницей, что «Титаник» столкнулся с айсбергом в открытом океане, а корпорация может затонуть, образно говоря, не выходя из порта. Прямо у причала. Как только разобьют бутылку шампанского о борт, так сразу и затонет. Сначала нужно снять судебные иски, а потом объединяться.
— Интересная идея, но нереальная. Иски все равно будут. Бизнес без судебных процедур развиваться не может. Вопрос в масштабах. Гранин, конечно, перебирает. Нужно поспокойнее реагировать. Кстати, о мегакорпорации. Какие-то невнятные сигналы поступают о компании Морева. Я пока не могу разобраться. Ничего не доходило?
«Нужно сдавать Морева, — подумал Лабинский. — Иначе мне не поверят. Да и какие проблемы? Кто он мне — сват или брат?»
— Насколько мне известно, Морев утратил контроль над компанией, — пояснил Лабинский.
Ему сразу стало легче. Предложили объединиться с Моревым, заранее зная, что этот номер не пройдет. А реально нужно держаться от него подальше. Горелым попахивает.
— Что это значит?
— Нужно проследить, у кого реально акции.
— Не так просто это сделать в офшорах, — задумался президент. — Что касается исков Гранина, обещаю с ним переговорить. Может, стоит мне вас вместе с Граниным принять?
— Не хотелось бы. Поругаемся в вашем присутствии. Неудобно.
— Понятно. А я, значит, должен разбираться в вашем споре. Не поделили песочницу, шалуны!
* * *
Посмотрев в спину Лабинскому, спешащему к двери, президент отметил, что тот выглядит намного бодрее, чем когда входил в кабинет.
Дождавшись, когда олигарх скроется в приемной, он тут же соединился по прямой линии внутренней связи с Дюком:
— Почему мне не доложили материалы по списку стратегических предприятий? Мы поддерживаем обращение Морева или нет? Где экспертная оценка?
— Сроки исполнения еще не вышли. Доложим вовремя. Сейчас проверяем все материалы, — поспешил заверить Дюк.
Президент любил рассказывать байку про суетливого начальника из старой партийной гвардии, который часто вызывал «на ковер» подчиненных, забывая, чего ради он их позвал. В таких случаях он грозно спрашивал:
— Делаете?
— Так точно, делаем.
— И не затягивайте!
Теперь президент уже не рассказывал эту анекдотичную историю, поскольку ему самому часто приходилось говорить ту же самую фразу: «Не затягивайте».
Правда, в отличие от партийного чиновника он ничего не забывал.
И ничего не прощал.
Глава 21
Спасение утопающих…
Тут обнаружилось, что разбойники следили за нами гораздо внимательнее, чем мы думали…
Вечером Ратов с Марикой отправились в Московский дом музыки на концерт известной британской исполнительницы. Появившись перед зрителями в скромной кофточке и офисных брючках, молодая стройная женщина кокетливо улыбнулась и тут же устроилась у клавиатуры органа, лихо перекинув ноги через диванчик, стоящий перед инструментом.
Ратов поморщился. Ему показалось, что орган требует торжественности и даже некоторой мрачности.
