Ратов чувствовал раздражение. Выходило так, что, решив продолжить диалог с Вороновым, он автоматически принимал его правила игры. Безусловно, они диктовались логикой процесса: «И дураку понятно, что если уж разговаривать откровенно, то лучше делать это без лишних свидетелей».
Генерал позвонил Ратову домой поздно вечером.
Глава 17
Шантаж
Я смотрел на них, как сквозь сон, — я не успел еще опомниться от недавнего ужаса.
Всю ночь шел дождь, а перед самым рассветом выпал снег. Легкий морозец сковал снежные хлопья, превратив ветви деревьев в сказочные белые водоросли. Потом опять пошел нудный дождик, и окаменевшие ветви становились все тоньше. К обеду они почернели.
«Зима-обманка. Погода меняется несколько раз на дню. Не знаешь, чего ожидать. Как в нашей жизни», — грустно подумал Ратов, разглядывая замерзшие вдоль дороги ледяные лужи.
За окнами автомобиля замелькали высокие заборы и массивные особняки. Генерал Воронов пригласил Ратова в свой загородный дом «на шашлыки». Ратов согласился. Ему хотелось поскорее объясниться и завершить историю, от которой веяло тревогой.
Можно было, конечно, провести субботний день и на работе, демонстрируя трудовой энтузиазм, но срочных дел не было, а прилежно высиживать в ожидании указаний начальства Ратов не любил. Личная жизнь также не предвещала приятных сюрпризов. Марика с утра уехала сдавать очередной экзамен в Плехановке с твердым намерением вернуться пораньше и прилежно отсыпаться.
Дом Воронова располагался в бывшем правительственном поселке недалеко от Рублевки. Когда-то здесь кучно жались друг к другу скромные деревянные домики, выделявшиеся работникам аппарата Совета министров. Главным достоинством поселка, кроме прекрасного расположения, в те времена считались центральная канализация и газ — неслыханная по советским стандартам роскошь. Зимой в домах было холодновато из-за многочисленных щелей в деревянной обшивке, и «всесезонная база отдыха» пустела.
Домики были приватизированы их обитателями, а затем вместо однотипных деревянных «хибар» стали появляться солидные коттеджи, как правило, принадлежащие новым «хозяевам жизни». Среди них по-прежнему преобладали чиновники, относящиеся, впрочем, к усовершенствованной формации людей, не скрывающих левые доходы и вообще ничего не стесняющихся. Нередко на участках строились и крытые бассейны, которые по размерам и нашпигованности современной техникой могли бы составить достойную конкуренцию олимпийским объектам.
«Откуда дровишки» для такой роскоши, никто не спрашивал. И так было ясно.
Сосед Воронова, всю жизнь преподававший историю КПСС на историческом факультете МГУ и продолжавший это увлекательное занятие, правда, под измененным названием учебного курса, что-то невразумительно талдычил об исторических закономерностях. Генерал, и раньше не очень доверявший наукообразной белиберде ученого соседа, умело переводил разговор на сельскохозяйственные темы, выясняя, где профессор умудряется разжиться редким нынче коровьим навозом для удобрения цветников и прочей растительности.
В архитектуре Воронов в отличие от гламурных соседей и чиновников-мздоимцев предпочитал стиль Русского Севера. Его деревянный дом напоминал швейцарское шале, однако отличался присущей русским строениям кряжистостью и основательностью.
«Дом-боровичок» стоял на возвышении, отстранившись от улицы невысокой оградой, и легко просматривался, что было одним из немногих обязательных требований к жителям поселка, решительно настроенным против глухих заборов и прочих крепостных укреплений. Однако на въезде размещалась вооруженная охрана.
Рядом с поселком располагался санаторий Администрации президента, и в целом район считался достаточно безопасным. Воронову нравилась атмосфера естественного и ненавязчивого спокойствия — редкий признак реальной элитности рублевского поселка. Проблемы возникали в основном из-за бесцеремонности новых хозяев. Генерал регулярно лишался телефонной связи с городом и приходил от этого в состояние лихорадочного возбуждения.
Но ничто не спасало от этой напасти. В ходе постоянно ведущихся работ по расширению придомовых спортивных сооружений, устройству бань и других объектов культурного отдыха бестолковые рабочие с удивительной последовательностью перерубали спрятанный в земле телефонный кабель. Воронов обещал лично отстрелить причинное место неумелым строителям, а заодно и их заказчикам, но предостережения не действовали.
Ратов легко нашел «северный дом» Воронова. Хозяин вышел на крыльцо и показывал ему на дорожку, ведущую к гостевому гаражу.
— С погодой нам повезло! — радостно сообщил Воронов.
В шерстяной куртке черно-белыми квадратами и в бейсболке он был похож на доброго американского дядюшку или на профессора университета.
— Сегодня по-холостяцки буду сам угощать, — по-прежнему улыбаясь, добавил Воронов.
«А я даже не знаю, женат ли он. Впрочем, какая разница?» — подумал Ратов.
Признаков женского присутствия в доме он не заметил. В комнатах было чисто, но по-военному строго и скучновато.
Генерал провел Ратова к небольшому столику и двум креслам рядом с камином. В углу просторной гостиной был оборудован кухонный уголок, откуда доносился аппетитный аромат хорошо промаринованного шашлыка. Там же стоял большой круглый стол с шестью стульями.
— У камина уютнее, но, если хотите, можно устроиться за столом. — Генерал кивнул в сторону открытой кухни. — Выпьете? Могу предложить отличный коньяк.
— Нет, благодарю. Я, собственно, ненадолго, — сухо отозвался Ратов.
— А я сильно не задержу. Охотой увлекаетесь?
— Терпеть не могу, — признался Ратов, вспомнил убиенного накануне Нового года кабана и покраснел.
Воронов удивленно поднял брови: «Грубовато отвечает, но видно, что волнуется. Значит, тема для разговора есть».
Он принес и поставил перед Ратовым блюдо с источающим аромат шашлыком и тарелку с травами и сыром. Не спрашивая, плеснул в бокал Игоря, а затем себе немного коньяка с терпким дубовым запахом и жестом показал на открытую бутылку красного вина. Дескать, угощайтесь. Затем основательно устроился в кресле, вытянул к огню ноги и, блаженно прищурившись, негромко спросил:
— Что вы решили?
— Вы имеете в виду предложение «Ферросплавов»?
— Конечно. На данный момент — самая острая проблема. «Ферросплавы» рассчитывают воспользоваться антикризисными деньгами. Но пока не получается. Правительство деньги выделило, однако раздают только своим. «Как не порадеть родному человечку!» Я вообще не понимаю, зачем помогать тем, у кого и так дела неплохи. Сейчас в приоритетном порядке нужно поддерживать промышленные предприятия. А до них почти ничего не доходит. Превратили кризис в кормушку. «Пилят» бюджетные деньги.
— Странно видеть вас в роли борца за справедливость. Никто не заставлял влезать в долги. Жадность обуяла. Это не бизнес. Для подобных действий подходят совсем другие названия.
— Думаете, я разделяю взгляды Морева и его приемы? — возмутился Воронов. — По мне, так все предприниматели хороши. Подкупают чиновников, дают взятки, «пилят» награбленное. Вот вам и весь бизнес.
— Зачем же помогаете Мореву?
— А кто сказал, что я ему помогаю? — Воронов удивленно развел руками, словно не находил слов, чтобы опровергнуть заблуждения Ратова.
Игорь ожидал жесткого разговора, а вместо этого видел беспомощность обиженного Воронова. Потрескивали поленья в камине. Тепло распространялось по всему телу. Игорь не удержался и все же пригубил крепкий коньяк. В голове приятно зашумело. Ситуация казалась странной и зыбкой, похожей на призрачный ночной сон. Или на забытье. Искривленные линии, перевернутый смысл слов, нереальность происходящего.
— И не должен я ничего Мореву, — ворчал Воронов. — Плевать я на него хотел. Мне что обидно? Если сейчас предприятия достанутся иностранцам, то они их просто ликвидируют. А рабочих — на улицу. Зачем им конкуренты? Деньги сейчас вкладывать не будут. А так, под крылом государства, глядишь, и пережили бы кризис.
Ратов не нашелся что ответить. Он не смог понять, издевается над ним Воронов или говорит чистую правду. Отхлебнув из бокала темно-коричневую тягучую жидкость, медленно проглотил ее и закусил кусочком баранины. Затем взял кинзу, петрушку, укроп и ломтик сыра, обернул все это ароматным лавашом и отправил в рот.
Воронов сосредоточенно прожевывал шашлык и выглядел откровенно расстроенным. Вспомнив «ученого соседа», он укоризненно спросил Ратова:
— Не верите в исторический прогресс? — И, не дожидаясь ответа, продолжил свою мысль: — Я вот не верю. При слове «закономерности» рука тянется к пистолету. В людей верю, когда вижу достойные экземпляры. А огульно во всю эту массу бездельников и мерзавцев верить не хочется. Помню, когда свистопляска под названием «перестройка» началась, поругался на совещании с одним молодым и перспективным руководителем. Его потом по делу ГКЧП посадили, но ненадолго. А жаль. Пусть бы посидел, подумал. Я доказывал, что нельзя так сразу, с кондачка проводить свободные выборы. Кого наверх вынесет? Самых беспринципных, рисковых жуликов и демагогов. А он мне бросил: «Не доверяете народу». Я ему откровенно ответил: «Нет, не доверяю!» И кто оказался прав?
